Видно было, что в нем идет страшная упорная внутренняя борьба. Внезапно он резко выпрямился.— Нет! — крикнул он яростно. — Не могу! Моя мать прокляла бы меня, и наши Боги не приняли бы меня к себе после смерти! Я не смогу этого сделать! Никогда!— Чего сделать? — удивленно спросил Гортерикс.Но Дуровир не ответил. Он быстро огляделся по сторонам и бросился в самую гущу боя, что-то выкрикивая и размахивая мечом.Гортерикс с усилием поднялся на ноги и тоже поспешил туда, где ряды римлян уже опасно прогнулись под неослабевающим давлением обезумевших варваров.Он сделал всего несколько шагов, как вдруг увидел, что Дуровир падает на траву — меч высокого хатта с клочковатой редкой бородой пронзил его грудь.Одним прыжком Гортерикс оказался рядом; его клинок молниеносно рассек германцу шею, из перерубленной аорты ударила густая струя крови, и мужчина с коротким хрипом повалился на траву.— Прикройте! — крикнул Гортерикс своим воинам и склонился над упавшим Дуровиром.— Не волнуйся, брат, — сказал он, — сейчас я перевяжу тебя. Все будет в порядке.— Нет, — скрипнул зубами командир пятой когорты. — Я попросил у Богов смерти, и они дали мне ее. Я заслужил это.— Но чем? — удивленно спросил молодой галл. — Ты храбро сражался и можешь гордиться собой.Дуровир мрачно улыбнулся.— Да, — ответил он. — Я неплохо бился. Но Бога видят все, от них не скроешься. Я совершил тяжкий грех, один из самых страшных в нашем племени, и этому нет прощения.— О чем ты говоришь? — с тревогой сказал Гортерикс. — Не думай об этом. Сейчас я перевяжу тебя.Перевяжешь меня, — задумчиво повторил Дуровир. — А я хотел убить тебя, чтобы занять твое место командира передовой когорты.— Ну чего не придумаешь в гневе, — примиряюще улыбнулся Гортерикс. — Поверь мне, мы еще будем с тобой хорошими друзьями и выпьем не одну чашу доброго вина.Тело Дуровира потрясла крупная дрожь, на губах выступила кровь. Он судорожно вцепился в руку Гортерикса и прошептал слабым прерывистым голосом, уже не открывая глаз:— Я ухожу. Боги покарали меня. Но ты должен знать: это Гней Домиций хотел, чтобы я убил тебя. Берегись его, это страшный человек...Голова командира пятой когорты качнулась в сторону, он еще раз вздрогнул и замер.Гортерикс медленно поднялся на ноги.«Спасибо, брат, — подумал он с грустью. — Я отомщу за тебя. И варварам, и Гнею Домицию».И в этот же момент все римское каре — уже изрядно помятое в нескольких местах — взорвалось радостным криком: -— Идут! Идут! Германик!— Мы спасены!— Армия подходит!Гортерикс оглянулся.Действительно, там, где только начиналась долина, постепенно вырастала на горизонте какая-то густая масса, кое-где расцвеченная красным и желтым. Доспехи проблескивали сквозь пыль, солнце отражалось на медных щитах и наконечниках пиллумов.То шла римская армия. Германик успел вовремя, чтобы спасти свой авангард. Чаша весов судьбы начала медленно клониться на другую сторону. Богиня Фортуна резко крутнула свое колесо и теперь с интересом наблюдала, что же из этого выйдет. Глава XXXIБитва А вышло вот что.Заранее оповещенный гонцами Авла Плавтия, которых не сумели перехватить конники варваров, Германик сразу же оценил ситуацию и ускоренным маршем повел всю армию к месту сражения.По пути он отдавал приказы и распоряжения легатам и старшим офицерам. Войско на ходу перестраивалось в соответствии с указаниями своего полководца, и в долину вышла уже готовая к бою могучая колонна.Впереди шли когорты галльской пехоты, которые по бокам прикрывали батавские копейщики и пращники.Затем — отряды пеших лучников и четыре кадровых легиона: Пятый Алода, Двадцать Первый Стремительный, Двадцатый Валериев и Восьмой Августов, собранные в единый ударный корпус.Далее следовал сам Германик во главе двух когорт своей гвардии и конницы, а за ним — вторая ударная группа: три оставшиеся легиона, галльские эскадроны конных лучников и легкая бельгийская пехота, которая прикрывала тыл колонны.И вся эта масса, словно рассвирепевший грозный носорог, неслась вперед, чтобы нанести страшный, неотразимый удар по смешавшимся в кучу и впавшим в отчаяние варварам.Даже Херман растерялся. Он не ожидал, что римляне подойдут так быстро, и теперь уже почти утратил веру в победу.Не потерял головы среди германцев лишь один человек — безрассудно храбрый командир херусской конницы Ниэлс.Его люди еще не вступали в бой, и теперь вождь, понимая, что дорога каждая минута, вывел две тысячи своих всадников из-за холмов и бросил их прямо на передовой отряд римских войск.Шаг был отчаянный и больше напоминал самоубийство, но Ниэлс сознательно пошел на него — надо было любой ценой задержать врага, чтобы дать Херману возможность перегруппировать силы для отражения удара.Германская кавалерия с разгону ударила в самый центр галльской пехоты, яростно рубя по головам длинными широкими мечами и разя тяжелыми копьями.Удар был настолько силен, что галлы смешались и подались назад, а батавские пращники не могли помочь им без риска попасть камнями и в своих. С торжествующими криками варвары напирали все сильнее.Римская боевая колонна замедлила ход, а потом и вовсе остановилась, не имея возможности быстро перестроиться в узкой долине. Своей самоотверженной атакой Ниэлс дал Херману шанс, и тот понял это. Еще можно было спасти ситуацию.Ведь германцы по-прежнему обладали почти двукратным численным перевесом, и это следовало использовать.Авангард римлян по команде Авла Плавтия продолжал отступать на соединение со своими. Хауки Зигштоса откатились к холмам, чтобы там собраться с силами и напасть на врага с фланга, а хатты Ульфганга поспешно формировали строй, чтобы встретить римлян лоб в лоб и продержаться, пока на помощь им из дубравы не поспеют херуски.Легкая паника в римских рядах длилась недолго. Германик бросил в бой свою собственную тяжелую конницу, которая обошла позицию галлов и сбоку ударила по отряду Ниэлса. С другой стороны всадников окружили батавские копейщики, перекрывая им путь и не давая вырваться на простор долины. Началось избиение.Но хатты уже успели построиться в боевой порядок. Воины уперли в землю древка своих тяжелых копий и готовы были встретить удар римлян. Их суровые напряженные лица говорили о том, что они предпочитают смерть позору поражения.Охрипший от крика Зигштос торопливо сколачивал из своих хауков боеспособную группу, чтобы лавиной обрушиться потом с холмов.Херман же, вскочив на лошадь, понесся к дубраве, чтобы лично повести в бой херусков, которых подбадривал воинственными воплями Сигифрид. А в Тевтобургском лесу затаились последние силы варваров — корпус Зигмирта, резерв на самый крайний случай.Но прежде чем Херман доскакал до первых деревьев, римская армия снова двинулась вперед, топча подкованными сандалиями трупы конников Ниэлса, разбросанные на зелено-красной траве. Сам бесстрашный вождь, изрубленный мечами и исколотый копьями, остался умирать на поле битвы. Но свою задачу он выполнил — враг был задержан на несколько драгоценных минут.Среди радостных, торжествующих криков обескровленный авангард встретился наконец со своими товарищами. Но обниматься и выражать свой восторг было особенно некогда — этим можно будет заниматься после боя. Если, конечно, Бога даруют победу.— Авангард — в тыл! — скомандовал Публий Вителлий, прискакавший из походной ставки Германика. — Приказ командующего. Отдохните немного.Авл Плавтий повел своих бойцов мимо колонны римлян, которая громовыми воплями выражала свое уважение к проявленному ими мужеству.— Ничего, ребята! — слышались крики. — Сейчас мы им покажем!— Попомнят нас, сукины дети!— Вы здорово потрудились, теперь наша очередь!А солдаты Плавтия устало улыбались и благодарили добрых Богов за чудесное спасение.Но не все пошли отдыхать.Бледный окровавленный Гортерикс решительно стал в ряды галлов из передового отряда, слегка потрепанного конницей Ниэлса, и огляделся, выискивая взглядом рыжую бороду Гнея Домиция.Но Агенобарба не было видно — он находился при штабе, по приказу Германика, чтобы в нужный момент возглавить корпус бельгийской пехоты, которому отводилась особая роль.— Вперед марш! — раздалась команда.Римский носорог снова наклонил голову и устремился вперед, грозно сопя и роя копытами землю.И да помогут Боги тому, кто осмелится преградить ему путь... * * * По приказу Публия Вителлия, который принял командование передовым отрядом, галлы и батавы, разделившись на два потока, быстро двинулись вперед, чтобы взять в клещи застывших на равнине хаттов Ульфганга; со стороны холмов их прикрывала конница, страхуя от возможного нападения воинов Зигштоса.А четыре римских кадровых легиона мерным шагом маршировали прямо на врага.Не доходя тридцать — сорок шагов, легионеры по команде метнули свои острые пиллумы, которые дождем обрушились на первые ряды варваров. Германцы чуть дрогнули, но не попятились.Ответить римлянам они не могли — разбросали уже свои дротики, когда атаковали авангард Авла Плавтия. Теперь хатты хотели навязать ближний бой и использовать свое численное преимущество.Легионы, выстроенные в массированные колонны, продолжали сближаться с противником. Порядки их были сформированы по всем правилам римского военного искусства: первой шла легкая пехота, потом — тяжелая, третий же эшелон состоял из триариев — старых, опытных, закаленных воинов, ветеранов многих сражений.Им редко приходилось вступать в бой — обычно хватало и первого удара. Но уже один их грозный вид устрашал врага, а хладнокровие и авторитет придавали смелости молодежи.«Дело дошло до триариев», — говорили римляне, если что-то уж слишком затянулось. И эта поговорка полностью отвечала действительности. Триарии составляли костяк армии, ее хребет.Расстояние между легионерами и хаттами стремительно сокращалось. Когда противников разделяли всего десять шагов, прозвучала резкая команда офицеров. Солдаты вскинули копья, выставили вперед щиты и перешли на бег. Казалось, красно-коричневая, отсвечивающая медью, могучая река катится по долине, заливая все на своем пути.— Барра! — оглушительно гремел боевой клич римских легионеров.Послышался грохот и лязг, дикие крики и стоны, топот ног и грозный гул — две армии встретились.Несмотря на свою отчаянную решимость стоять до последнего, хатты не выдержали напора, да и объективно не могли этого сделать. Десять секунд, двадцать, тридцать...И вот уже дрогнули ряды варваров, подались назад, а затем рассыпались вдруг и опрокинулись.С таким трудом сформированная Ульфгангом боевая колонна вновь превратилась в беспорядочную толпу, вдобавок еще в панике удирающую.А римляне продолжали напирать, тесня противника к дубраве. Галлы и батавы навалились с флангов, а наперехват двинулись по команде Германика эскадроны лучников, засыпая стрелами бегущих.Худший поворот событий для германцев и представить было трудно. Когда из леса появились отряды херусков, ведомые Херманом на помощь Ульфгангу, беспорядочно отступающие и охваченные ужасом хатты врезались прямо в них. Все смешалось в один момент.Стон и вопль повис над порядками варваров.А легионеры методично косили их своими короткими острыми мечами, оттесняя все дальше. Столь большое скопление людей не могло быстро разбежаться по лесу — мешали густые деревья.И германцы вязли в кустах и между стволами дубов, заклиная великих Манна и Одина спасти их жизни и поразить римлян. Но Юпитер с Марсом были, видимо, сильнее в тот день. Это солдаты поражали дикарей — безжалостно, размеренно, как на учениях.Тем временем еще три легиона — Второй Августов, Тринадцатый Сдвоенный и Двадцать второй из Могонтиака атаковали хауков Зигштоса, рассеяли их по холмам и, оставив беспорядочно бегущих дикарей на расправу коннице, вновь повернули к долине.А на вышедших из Тевтобургского леса дружинников Зигмирта — последний резерв германцев — напали бельгийцы и галлы под командой Гнея Домиция Агенобарба...Побоище продолжалось еще два часа. Разгром был полный. На четыре мили вокруг земля была устелена мертвыми и умирающими варварами. От огромной армии Племенного союза не осталось почти ничего. * * * Египтянин Каллон, сидевший под охраной в палатке на краю германского лагеря, с тревогой прислушивался к шуму боя, который все приближался. Он в отчаянии кусал свои бледные губы и шепотом молился Исиде, Осирису и Гору. Каллон чувствовал, что дело для него оборачивается довольно скверно.Из отрывистых реплик своих стражей, стоявших перед шатром, он понял, что все попытки германцев остановить римлян ни к чему не приводят и вот-вот легионеры окончательно сломят их сопротивление.Изобретательный мозг Каллона начал интенсивно работать.Что ж, дело провалено. Жаль, конечно, но это еще не конец света. К сожалению, предстать теперь перед Агенобарбом он не может — Гней Домиций наверняка впадет в ярость от неудачи, да и перетрусит изрядно, опасаясь, как бы не раскрылось его предательство. А загнанный в угол зверь всегда опасен."Ладно, мой благородный хозяин, — подумал Каллон. — Выкручивайся, как знаешь. Да помогут тебе твои Боги. А я — если угодно будет судьбе — встречусь с тобой в другой раз. Ты ведь еще не до конца рассчитался со мной за все мои услуги. Сейчас же пора подумать о собственной шкуре. Было бы нежелательно угодить в руки римлян и попасться на глаза какому-нибудь пленному германскому вождю, который тут же укажет на меня пальцем: вот, дескать, кто выдал нам план Германика.Жаль. Ведь идея была неплохая. Но я же не виноват, что эти дикари понятия не имеют о военном искусстве. Уж не знаю теперь, что им еще нужно, чтобы наконец одержать победу. Нет, видно их удел — всегда быть битыми, но не извлекать никакой пользы из жестоких уроков".Размышляя так, Каллон продолжал прислушиваться к доносившимся снаружи звукам.Вот послышался топот копыт и чей-то испуганный голос проорал:— Спасайтесь, люди! Римляне идут!Все завопили; судя по звукам шагов, охранники палатки разбегались, куда глаза глядят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61