— Выпей, — предложила она. — Молоко свежее, а ты не ел уже несколько дней.Аврелий сделал глоток — и тепло молока вдруг наполнило его тело и ум невыносимой усталостью. Он откинулся на соломенный тюфяк и сразу же задремал. Ливия села рядом с ним, и некоторое время наблюдала за легионером. Что-то ей виделось в чертах его лица, но что именно — она не могла бы определить в точности. Но все это породило в девушке чувство легкой неуверенности; неуверенности, рожденной надеждой, смешанной с ощущением, что подобная надежда просто-напросто абсурдна. Такое невозможно.Ливия встряхнула головой, как будто желая отогнать беспокоящие ее мысли, и встала. Она направилась к своей лодке, столкнула ее в воду и повела через лагуну, пока не добралась, наконец, до тростниковых зарослей, где остановилась и легла на дно суденышка в ожидании. Растянувшись на сложенной рыболовной сети, она смотрела в медленно темнеющее небо. Косяки диких гусей и стайки уток пролетали высоко над ней, под огромными пухлыми облаками, розовеющими в лучах закатного солнца. Девушка даже слышала крики птиц, готовящихся к долгому перелету. Потом неподалеку пролетела голубая цапля, неторопливо и торжественно, совсем низко, почти над самой водой. На мокрых лужайках и на берегах каналов завели свою тоскливую песню лягушки.Осень и начало птичьего перелета всегда вселяли в душу Ливии неизменную меланхолию, несмотря на то, что она уже много лет жила в болотах у лагуны. Ей хотелось и самой улететь куда-нибудь далеко-далеко, к другим мирам, за море, ей хотелось забыть о мокрых зарослях, о таких знакомых и таких тревожащих стенах Равенны, большую часть года окутанных туманом.Сырость, унылый дождь и холодный ветер с востока пробирали Ливию до костей. Но когда возвращалась весна, когда снова прилетали ласточки и начинали вить гнезда в развалинах древних строений, когда солнце вновь начинало сверкать на серебряной чешуе мириадов крошечных рыбок, — девушка чувствовала, как оживают ее надежды, надежды на то, что этот мир еще может начать все с начала, может каким-то чудесным образом возродиться.Ливия всегда жила, как мужчина. Она научилась существовать в грубом и зачастую враждебном окружении, научилась защищаться и нападать, когда в том была необходимость, и ничто не могло ее остановить. Ее тело и душа окрепли и ожесточились, но она никогда не забывала, где ее корни, она помнила те немногие годы, когда жила со своими родными в собственном доме…Она помнила оживленные улицы, рынки, корабли в порту, ярмарки и праздники, обряды и церемонии в честь самых разных богов. Она помнила величественных судей в белых просторных одеяниях, вершивших правосудие, сидя в форуме на креслах с высокими прямыми спинками. Она помнила христианских священников, помнила богослужения в храмах, сверкавших драгоценными мозаиками. Она помнила театральные пьесы и уроки в школе, где она училась… Она помнила, что такое цивилизация.И еще она помнила, как в один из тех дней явились варвары. Их были тысячи, неисчислимые орды, и варвары были мелкорослыми и свирепыми, а глаза у них были длинными и узкими, а волосы связаны на затылках, как хвосты их шустрых мелких лошадей… мелких, но удивительно выносливых… Ливия помнила долгие жалобные звуки труб, эхом отражавшиеся от стен, поднимавшие по тревоге всех… помнила солдат, бегущих к крепостной стене, занимающих позиции, готовящихся к долгому и упорному сопротивлению. Главнокомандующий был как раз в отъезде по какому-то делу. Офицер, которому пришлось взять на себя командование, был очень молод… почти мальчик, честно говоря. Но все равно он оказался героем.Тихий плеск весел отвлек Ливию от ее тяжких мыслей. Она села в лодке и прислушалась; да, к берегу подошла какая-то лодка. Из нее вышли двое мужчин. Первый был довольно стар, однако хорошо одет и держался с достоинством; второй выглядел стройным, хотя и не был слишком высок и не слишком хорош собой, и лет ему было около пятидесяти. Ливия видела его прежде; это был личный охранник человека постарше, если она не ошибалась. Девушка выбралась из тростника и подошла к мужчинам.—Антемий, — сказала она, обращаясь к старшему из двух. — Я уж думала, ты никогда не явишься.— Для меня не так-то просто выбраться из города. За мной постоянно наблюдают, а я не хочу возбуждать лишних подозрений. Мне пришлось дожидаться солидного, обоснованного повода. Зато у меня есть важные новости… но, если я не ошибаюсь, у тебя тоже есть что мне сказать, да?Ливия взяла его за руку и повела к заброшенному крестьянскому дому, по самые окна погрузившемуся в сырую болотную землю. Ливии совсем не хотелось, чтобы их разговор кто-нибудь смог подслушать.—Тот человек, которого я спасла несколько ночей назад, — тот самый, который пытался увести из дворца юного императора—Ты уверена?— Насколько тут вообще возможна уверенность. За ним гнались солдаты Одоакра, а когда я сказала ему, что в городе разыскивают некоего дезертира, предпринявшего попытку похищения императора, он даже не пытался отрицать, что это его рук дело.— Кто он такой? — спросил Антемий.— Кажется легионер из Nova Invicta.— Это тот отряд, который Орест подготовил втайне, чтобы легион стал опорой новой империи… Они все погибли.Ливии показалось, что в глазах Антемия вспыхнула боль, когда он вспомнил о самопожертвовании своих товарищей.— Это правда, что ни один из них не сумел спастись? — спросила она.—Я не знаю. Возможно, кое-кто из них попал в рабство. Завтра армия, которой командует Мледон… та, которую Одоакр послал, чтобы уничтожить легион, — должна вернуться. Если кто-то из римлян выжил, мы услышим об этом. А тот солдат ворвался во дворец просто от отчаяния, я думаю. И он натворил много бед. Убил больше десятка варваров, что, конечно, радует меня бесконечно, однако он невольно послужил и причиной смерти нашей императрицы, Флавии Серены. И теперь весь дворец вооружен до зубов. Варвары подозревают всех и каждого. Я опасался, что и жизнь самого императора в опасности, но, к счастью, Одоакр решил пощадить мальчика.— Весьма великодушно с его стороны, но, боюсь, я не могу поверить в бескорыстие варвара. Одоакр никогда и ничего не делает без причины, а ведь из-за мальчика у него может возникнуть множество проблем…— Ты неправа, — возразил Антемий. — Одоакр начинает понемногу понимать, как делается политика. Если бы он убил императора, он возбудил бы ненависть и презрение всех римлян. Христианские священнослужители наверняка бы подали на него жалобу Ироду, и восточный правитель мог бы заподозрить, что Одоакр домогается единоличной власти в империи. Если же мальчик остается в живых, Одоакр выглядит великодушным и не помнящим зла, а значит, Константинополь может ему доверять и не считать фигурой опасной.—Ты действительно думаешь, что кого-то в Константинополе заботит судьба Ромула Августула? Император Зенон сразу отказался поддерживать Юлия Непота, последнего западного императора, когда Флавий Орест сверг его с трона, и просто предложил ему поселиться у него в Далмации в вынужденном изгнании. Насколько мне известно, их позабавило то, что на востоке на троне оказался мальчишка. Они его называют не Ромулом, а Момилом, и произносят это так, как произнес бы младенец.— Но Зенон и сам не удержался на троне. Вместо него правит теперь Василиск, а Василиск сейчас в Пелопоннесе, в Пиргосе, а это всего в трех днях плавания отсюда. Я отправил туда нескольких гонцов, переодетых рыбаками. Должно быть, они уже добрались до него, и ответ может прийти в любой момент.— И о чем ты просил?— Предоставить убежище для императора.— И ты веришь, что он ответит согласием?—Я сделал ему достаточно интересное предложение. Мне так кажется.Солнце уже коснулось краем диска огромной молчаливой лагуны и начало погружаться в нее; длинная цепь верховых воинов обрисовалась на фоне алого огня — а потом погрузилась во тьму вместе с плоской равниной.— Передовой отряд армии Мледона, — заметил Антемий. — Завтра мы будем знать точно, выжил ли кто-нибудь из легионеров.— Почему ты все это делаешь? — спросила Ливия.— Что именно?— Пытаешься спасти мальчика. Тебе ведь в том нет никакой выгоды, совершенно.— Ну, в общем, да… Но я всегда преданно служил семье Флавии Серены. Верность — добродетель старых людей; мы слишком устаем от того, что в молодости меняли привязанности и идеалы. — Антемий вздохнул. — Я долгие годы служил ее отцу, и я бы сделал все, чтобы помочь ей, если бы у меня было время, если бы этот солдат не вмешался так некстати…— Возможно, у него были к тому серьезные причины.— Надеюсь, что так. Мне было бы интересно встретиться с ним, если ты сумеешь это устроить.— Если Василиск согласится укрыть этого мальчика, что ты будешь делать потом?— Я освобожу его.Ливия, шедшая теперь немного впереди, остановилась и резко обернулась.— Что ты сделаешь?— То, что сказал. Освобожу его.Ливия покачала головой и оглядела старика с насмешливой улыбкой.— Не староват ли ты для подобных авантюр? Где ты найдешь людей, согласных взяться за такое дело? Ты ведь уже говорил, что Одоакр согласился сохранить мальчику жизнь. Разве тебе этого недостаточно? Не лучше ли оставить все, как есть?— Я знаю, ты захочешь мне помочь, — продолжил Антемий так, словно Ливия ничего и не говорила.— Я? Мне такое и в голову не приходило. Я уже рискнула собственной жизнью, спасая того несчастного. Я вовсе не намерена бросать вызов судьбе, тем более в таком безнадежном предприятии.Антемий взял девушку за руку.— У тебя есть некая мечта, Ливия Приска, и я могу помочь тебе осуществить ее. Ты получишь огромные деньги — их хватит для того, чтобы нанять любого, кого ты выберешь для участия в деле, и еще останется, чтобы реализовать твои собственные планы. Но тут есть одна загвоздка: сначала мы должны получить ответ Василиска. Так что давай-ка вернемся назад; если я буду слишком долго отсутствовать, это могут заметить.Они направились к лодке Антемия. Сопровождающий старика страж сидел на берегу.— Стефан — мой секретарь и мой охранник. Моя тень, так можно сказать. Он знает обо всем, у меня нет от него секретов. И он сможет в будущем стать нашим связным.Стефан, увидев Ливию, не сумел скрыть восхищения, и уставился на девушку, явно ожидая от нее согласия на предложенное Антемием.— Ну, как хочешь, — пожала плечами Ливия. — Но я уверена, ты слишком уж оптимистично смотришь на будущее, и слишком доверчив. С какой стати Василиск должен интересоваться жизнью Ромула?— Посмотрим, — только и сказал старик.Он шагнул в лодку, и Стефан сел на весла, но сначала бросил на девушку еще один восторженный взгляд. Ливия долго неподвижно стояла на берегу, следя взглядом за лодкой, уходящей в темноту. ГЛАВА 6 Колонна солдат прошагала по насыпи, пересекавшей лагуну с севера на юг, вдоль края древних прибрежных дюн, и, наконец, добралась до твердой земли материка Грязная тропа, что начиналась здесь, через несколько миль соединялась с мощеной дорогой, именуемой «виа Ромеа», — поскольку это был излюбленный путь паломников, стекавшихся со всей Европы в Рим, помолиться у могил великих апостолов Петра и Павла. Вульфила двигался во главе колонны — на своем боевом коне, вооруженный мечом и топором. Туловище Вульфилы прикрывала кольчуга, усиленная на плечах и груди металлическими пластинами. Он ехал молча, погрузившись в мысли, но при этом от его внимания не ускользала ни единая мелочь на пути — ни в поле, ни по обочинам дороги. Двое стражей ехали по обе стороны от него, внимательно оглядывая обширное открытое пространство впереди.Два отряда по дюжине воинов рассыпались впереди справа и слева от дороги, на расстоянии полумили от основного отряда, прочесывая каждую кочку и заглядывая под каждый куст в поисках возможного врага. Позади Вульфилы ехали около тридцати всадников, сопровождавших экипаж с пленниками. И, наконец, позади колонны двигался на некотором расстоянии еще один отряд из двадцати воинов, прикрывавших тылы.Амброзин сидел напротив Ромула. Время от времени он обращал внимание мальчика на то, мимо чего они проезжали: деревни или фермы, древние монументы, превратившиеся в руины… Наставник пытался втянуть мальчика в беседу, но почти безуспешно. Мальчик либо отвечал весьма односложно, либо просто молчал, уйдя в себя. В конце концов, его наставник просто достал из своей сумки «Энеиды» и принялся за чтение, иногда поднимая взгляд, чтобы выглянуть в окно; потом он извлек на свет табличку и дорожный письменный прибор. Довольно долго он что-то писал, то и дело обмакивая перо в чернила. Когда процессия достигла достаточно густо населенных земель, один из стражей распорядился, чтобы окна экипажа закрыли занавесками: никто не должен был видеть сидящих внутри.Похоже, путешествие было весьма тщательно спланировано и подготовлено заранее. Когда конвой остановился на первую ночевку (возле мильного камня с отметкой «двадцать пять», лежавшего у дороги), Амброзин увидел, что видневшееся неподалеку старое, наполовину разрушенное здание гарнизона недавно отчасти привели в порядок. Из окна сочился свет, и кто-то явно приготовил обед для гостей. Солдаты раскинули лагерь рядом с постом и принялись готовить себе еду: пшенную кашу, приправленную свиным салом и солониной. Амброзин уселся за стол напротив Ромула, и человек, ожидавший их в доме, подал на стол жареную свинину с тушеной чечевицей, несвежий хлеб и кувшин с колодезной водой.— Не слишком роскошный пир, — сказал Амброзин, — но ты должен поесть. У нас впереди долгий путь, а ты совсем ослабел. Ты должен восстановить силы.— Зачем? — спросил мальчик, без малейшего интереса глядя на горячую еду.— Затем, что жизнь — это дар Божий, и мы не можем распоряжаться ею, как нам вздумается.— Если это и дар, я о нем не просил, — возразил Ромул. — И что меня ждет впереди? Вечный плен? Ведь так?— Никто в этом мире не может судить о вечном. Да и нет ничего вечного. Постоянны только перемены. Движение, перевороты. Тот, кто сегодня восседает на троне, завтра может оказаться лежащим в пыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61