Ничего деланного или фальшивого не было в нем, лишь первобытная страсть.
В эту темную ночь, в борьбе за собственную свободу, обнажилась элементарная природа девушки. Гленистэр был прав: Элен отдалась непреодолимому и властному импульсу.
Едва взглянув на человека, валявшегося у дверей, Элен подошла к окну, обняла и поцеловала брата.
— Убит он? — спросил Кид.
Она кивнула и пыталась заговорить, но задрожала и заплакала.
— Впусти меня, — просил он. — Я разбился.
Когда Кид с трудом втащился в комнату, то она прижалась к нему и гладила его по всклоченным волосам, не обращая внимания на его грязную и промокшую одежду.
— Надо посмотреть. Быть может, он легко ранен, — сказал Кид.
— Не трогай его.
Однако она пошла за ним и стояла рядом, пока он осматривал раненого.
Заметив, что Струве дышит, Кид с трудом поднял его и положил на диван.
— У меня, должно быть, здесь что-то треснуло, — сказал Кид, щупая себе ребра.
Он был слаб и бледен, и Элен отвела его в комнату, где стояла койка и где он мог лечь. До сих пор его поддерживала его решимость; теперь же он был беспомощен, и это придало сил его сестре.
Кид не разрешил ей ехать за помощью, пока не кончится гроза или не рассветет, тем более, что в темноте легко сбиться с пути, и она не выиграет во времени, если уедет немедленно.
Они решили ждать рассвета. Наконец, услыхали слабый голос раненого; он заговорил с Элен:
— Я знаю, что это было безумие с моей стороны, и я получил по заслугам. Но я умираю. Я умираю — и боюсь.
Он стонал до тех пор, пока Бронко Кид не притащился к нему, смотря на него с ненавистью.
— Да, вы умрете. И я убил вас. Возьмите себя в руки. Я не выпущу ее до рассвета.
Элен принудила брата вернуться на койку и пошла помочь раненому, который начинал бредить.
Позднее, когда Кид немного отдохнул и пришел в себя, Элен решилась рассказать ему о низости их дяди и о том, как она надеется восстановить справедливость.
Она сказала ему о нападении, задуманном на этот вечер, и об опасности, угрожавшей золотоискателям.
Он пополз к двери, прислушиваясь к вою ветра.
— Придется нам рискнуть, — сказал он. — Ветер совсем почти стих, и скоро будет светать.
Она умоляла его отпустить ее одну, но он был тверд.
— Я никогда больше не оставлю тебя одну, — сказал он, — кроме того, мне прекрасно знакома дорога, идущая по низам. Мы спустимся по оврагу к долине и таким путем доедем до города. Это дальше, но не так опасно.
— Ты не удержишься в седле, — настаивала она.
— Удержусь, если ты привяжешь меня к седлу. Выводи лошадей.
Было еще совсем темно, и дождь лил, как из ведра, но ветер дул лишь слабыми порывами, как бы утомленный собственным неистовством, когда она помогла Бронко взобраться на седло.
Усилие, сделанное им, вырвало у него стон, но он настоял на том, чтобы она привязала ноги его под животом лошади, так как дорога неровная и он не желает свалиться еще раз.
Успокоив Струве, как могла, она села на свою лошадь и предоставила ей самостоятельно избирать дорогу по крутому спуску. Кид ехал впереди, шатаясь в седле, как пьяный, и обеими руками держась за луку.
Прошло около получаса с их отъезда, когда другая лошадь стремительно вылетела из темноты и остановилась у дверей гостиницы.
Забрызганный грязью всадник с безумной торопливостью выбросился из седла и вбежал в дом. Он увидел беспорядок, царивший в первой комнате: опрокинутые и поломанные стулья, стол, отодвинутый к самой печке, и обломки лампы в масляной луже перед прилавком.
Он стал громко звать, и, не получая ответа, схватил зажженную свечу и побежал к двери налево. И там он не увидел ничего, кроме пустых коек. Тогда он ворвался в третью комнату.
Там лампа горела рядом с лежащим Струве; он дышал тяжело, и веки его были полуопущены над остановившимися глазами.
Рой заметил лужу крови на полу и разбитое окно; нагнувшись над лежащим человеком, он заговорил с ним. Не получив ответа, он повторил свои слова, затем стал яростно трясти раненого, так что тот закричал в страхе:
— Я умираю! Я умираю!
Рой приподнял его и близко наклонился к нему.
— Я — Гленистэр. Я приехал за Элен. Где она?
В остановившихся глазах раненого мелькнул луч сознания:
— Вы опоздали… я умираю… и я боюсь…
Рой вновь затряс его.
— Где она? — повторял он до тех пор, пока своей настойчивостью не вернул к сознанию умиравшего.
— Кид увез ее. Кид подстрелил меня, — голос его поднялся, — Кид застрелил меня, и я умираю.
Он стал кашлять кровью, и Рой положил его на спину. Все ясно. Он опоздал, и Кид отомстил.
Боясь открыто напасть на мужчину, он был так низок, что выместил свою злобу на женщине.
Рой почувствовал слабость и почти физическую тошноту; затем ему бросилась в глаза промокшая одежда, снятая Элен с брата и замененная сухою. Он поднял ее с пола и с яростью разорвал, как мокрую бумагу.
Он вышел на дождь, вглядываясь при свете лампы, и разобрал следы, еще не смытые водою. Он механически сообразил, что всадники едва ли успели уехать, и вышел за угол дома, чтобы удостовериться в том, что следы шли в гору.
Однако там следов не было. Надо было предположить, что всадники вернулись в город.
Он не догадался, что они могли оставить торную дорогу и ехать вдоль маленького «Крика» к реке. Поставив лампу на место, он вновь сел на лошадь и погнал ее к горному кряжу, лежавшему между ним и городом.
Происшедшее становилось все яснее для него; и Рой приходил в такой ужас, что громко вскрикивал и еще безжалостнее погонял своего коня. Оба разбойника дрались из-за девушки, как будто бы она была добычей.
Он должен нагнать Кида! Одна мысль о том, что это, быть может, не удастся ему, вызывала в нем такую неудержимую ярость, что он еле владел собой. Раненое существо в придорожной гостинице достаточно ясно говорило о намерениях Кида. А все же кто из знавших Кида в прошлом мог представить себе, что он способен на такую невероятную низость!
Далеко направо от него, спрятанные среди темных гор, друзья его отдыхали перед грядущим боем, нетерпеливо ожидая его возвращения к рассвету. Внизу же, в домике, находились те двое, которых он преследовал, то в ярости выкрикивая проклятия, то погружаясь в молчание и все время не переставая погонять лошадь к городу, в стан врагов.
Глава XXI. ЧАС ВОЗМЕЗДИЯ.
Уже светало, когда Гленистэр спустился с горы.
Он с первыми лучами солнца стал присматриваться к следу и, не имея возможности узнать, что свежие следы перед ним оставлены вовсе не теми, за кем он гнался, продолжал погонять взмыленную лошадь до тех пор, пока не почувствовал, что сильно устал. Он ведь не спал двое суток. Это было неприятно, так как он мог рассчитывать лишь на собственные силы. Между тем его тревога об Элен, находившейся во власти игрока, не уменьшалась.
При первых лучах рассвета показались вдали крыши Нома.
Рою казалось, что он целые годы не видел солнца Ночь эта, полная беспокойств и страха, была бесконечно длинна. Он устал от напряжения, но продолжал упорно ехать, все время глядя в сторону моря. Вихрем кружились мысли в голове, и нарастала безжалостная решимость.
Он сознавал, что пожертвовал возможностью вернуть «Мидас» и вместе с тем потерял Элен. Он начинал понимать, что с самого начала любовь его к ней была безнадежна, но должна была послужить светочем, указывающим ему путь.
Он во всем потерпел неудачу, стал вне закона, был разбит в борьбе, а между тем он не сомневался в своей правоте и радовался тому, что победил свой мятежный дух. Теперь же, исполнив последнюю миссию, он будет мстить.
Он бессознательно составил план действий, заключающий в себе смерть игрока и встречу с Мак Намарой.
Первое было так необходимо, что он даже не задумывался о деталях. О результатах же второй встречи размышлял с известным интересом.
Мак Намара всегда был для него загадкой, а всякая тайна невольно привлекает любопытство. Слепая инстинктивная ненависть Гленистэра к этому человеку разрослась до степени мании; однако одной лишь судьбе известно, чем кончится их встреча.
Как бы то ни было, Мак Намара не получит Элен. Рой считал, что одинаково обязан как помешать ему в этом, так и освободить ее от Бронко Кида. Затем он понесет ответ за свои поступки; если же удастся спастись, он уйдет в любимые свои горы, к прежнему одиночеству; если же не удастся, — судьбу его решат его враги.
Он въехал незамеченным в город; туман стлался низко у земли. Столбы дыма вертикально поднимались в неподвижном воздухе. Дождь перестал, и волны, разбиваясь о берег, сдержанно роптали.
Пароход, во время бури стоявший на якоре в открытом море, при первом затишье подошел на рейд, и к нему направлялась от берега лодка, поднимаясь и опускаясь на волнах, причем весла поблескивали, как серебристые щупальцы морского насекомого, крадущегося по поверхности воды.
Он проскакал по Передней улице, презирая опасность, он проехал мимо игорного дома. Оттуда, покачиваясь, вышел человек, уставился на всадника, затем прошел дальше.
Гленистэр намеревался ехать прямо в «Северную», а затем упорно искать ее владельца; однако путь его шел мимо конторы «Дэнхан и Струве», и он вспомнил об умиравшем человеке, одиноко лежавшем в десяти милях от города.
Простая гуманность требовала, чтобы он пришел ему на помощь. Однако он не решался открыто явиться с этим известием, так как он обязательно должен был оставаться на свободе хотя бы еще один час. Ему вдруг пришла мысль; он придержал лошадь, остановившуюся с широко расставленными ногами и понуро опущенной головой, слез с нее и взбежал вверх по лестнице; он решил оставить записку на дверях.
Кто-нибудь увидит ее и поймет, что необходимо действовать быстро. Накануне, приготовляясь к бою на «Мидасе», Рой заменил сапоги муклуками — не пропускающей воду легкой и мягкой обувью, сделанной из тюленьей кожи.
Он двигался неслышно, как в мокасинах; не найдя в карманах ни карандаша, ни бумаги, толкнул дверь конторы; она оказалась незапертой. Осторожно прислушиваясь, он вошел и двинулся к столу с письменными принадлежностями, но тут же услыхал шорох в личном кабинете Струве. Очевидно, шаги его не разбудили человека, спавшего там. Рой собирался было выйти на цыпочках, когда невидимый человек слегка кашлянул.
Такие непроизвольные звуки всегда носят индивидуальный отпечаток. На лице Гленистэра появилось выражение зоркого внимания, и он тихо подошел к перегородке.
Последняя была сделана из дерева и стекла; стекла были матовые до высоты шести футов; однако, влезши на стул, он мог взглянуть в соседнее помещение. Он увидел человека, стоявшего на коленях среди хаоса бумаг перед открытым сейфом, ящики которого были вынуты, содержимое разбросано по полу.
Наблюдавший слез со стула, вынул револьвер и твердо взялся за ручки двери. Час мести его наступил.
Прождав долгую ночь в уверенности, что «Бдительные» попадутся в расставленную им ловушку, Мак Намара был ошеломлен известием о бое на «Мидасе» и об успехах Гленистэра.
Он вышел из себя и ругал своих людей трусами. Судья сильно переполошился по поводу этого нового происшествия, которое довело его до истерики:
— Теперь они и нас взорвут! Какой ужас! Динамит! Это варварство! Умоляю тебя, Алек, вызови солдат.
— Да, теперь уже можно.
Мак Намара разбудил военного начальника поста и попросил его иметь к рассвету отряд в готовности; затем он обратился к судье, требуя, чтобы тот официально обратился за помощью к военным властям.
— Надо все запротоколировать как следует и выйти совсем чистыми из этого дела, — сказал он.
— Но горожане против нас, — жалобно говорил Стилмэн. — Они разорвут нас на части.
— Пусть попробуют. Дайте мне только поймать главаря, и дело будет в шляпе.
Не выказывая, подобно судье, наружные признаки беспокойства, инспектор был не менее смущен исчезновением Элен. Ревность, уже проснувшаяся в нем после ее первого предательства, возросла во сто крат. Что-то подсказывало ему, что тут измена, и, когда утром выяснилось, что она все еще не вернулась, он стал бояться, как бы она не ушла совсем к бунтовщикам. В нем поднялась целая буря, когда он додумался, что и Струве предатель, раз ушел с нею вместе. Он знал, какими это грозит опасностями, так как знал, насколько продажен этот человек. Что мог сделать Струве? Какие у него были доказательства? Мак Намара кинулся в контору Струве, куда и вошел, открыв дверь собственным ключом. Было достаточно светло, и он мог разобрать условные цифры на замке сейфа; он начал разбирать бесконечные пакеты бумаг в надежде, что адвокат не забрал с собою никаких уличающих документов. Раз он приостановился: ему почудился шум, но все было тихо; он вынул револьвер и положил его рядом с собою внутри сейфа, с возрастающим беспокойством продолжая просматривать документы. Немного погодя он услыхал за собою слабый шорох, недостаточно значительный, чтобы испугать его, но достаточно явственный для того, чтобы заставить его обернуться. В открытой двери, наблюдая за ним, стоял Рой Гленистэр.
Удивление Мак Намары было так искренно, что он вскочил на ноги, повернулся и, поддаваясь инстинктивному движению, захлопнул дверь сейфа, как бы охраняя его содержимое. Он действовал импульсивно и сообразил слишком поздно, что револьвер его остался внутри сейфа и что не так просто вынуть его.
Оба молчаливо и со злобой смотрели друг на друга; в лице старшего был вызов, а в выражении младшего — упорная, мрачная и решительная вражда. После первого момента испуга Мак Намара несколько успокоился, тогда как Гленистэра вид врага раздражал, и он откровенно выдавал себя и свои намерения.
Он стоял, всклоченный, растерзанный, запачканный, с лицом, заросшим не бритой в течение трех дней бородой, с растрепанными и мокрыми волосами. Из порезанного виска его текла грязновато-красная струйка, под глазами были мешки от утомления, а углы губ подергивались от сильного нервного напряжения.
— Мы дошли до последнего акта, Мак Намара, — сказал он. — Теперь посмотрим, кто победит.
Политический деятель пожал плечами.
— Вы имеете все преимущества, — сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31