Не доверяйте вашим людям. Он способен перерядиться и таким путем проникнуть на пароход. Он, пожалуй, даже может переодеться женщиной. Вы понимаете, в порту всего один корабль, и его не следует выпускать отсюда.
— Не выпустим, — сказал Вуриз убежденным тоном.
Незримый свидетель их разговора улыбнулся, так как в это время маленький буксир Мака уже находился в двадцати милях от берега в ожидании парохода «Санта Мария» и Билл Уилтон завтракал а его маленькой каюте.
Утренние часы проходили, не принося с собой известий об адвокате, и беспокойство Мак Намары стало возрастать.
В полдень Вуриз вернулся с докладом, что пассажиры уже все на пароходе и что последний собирается отходить.
— Клянусь Богом, он у вас проскользнул между пальцами, — бушевал политический деятель.
— Нет, не проскользнул. Он, может, и спрятался где-нибудь в угольном ящике, но я лично думаю, что он еще на берегу и рассчитывает удрать в последнюю минуту. Я еще раз обыщу весь берег. Если мы не найдем его, то можете быть уверены, что он спрятался где-нибудь в городе и попадется нам позже. Я расставил людей вдоль по берегу на протяжении двух миль.
— Нельзя дать ему удрать. Если он доберется до Сан-Франциско… Скажите вашим людям, что я дам пятьсот долларов тому, кто найдет его.
Через три часа Вуриз вернулся.
— Пароход ушел без него.
Политический деятель разразился проклятиями.
— Я вам не верю! Он как-нибудь провел вас! Я в этом уверен.
Гленистэр ухмыльнулся над полусъеденным бутербродом и, повернувшись, лег на спину, различая говоривших по голосам.
Он оставался целый день на своем посту. Вечером он услыхал, как вошел Струве, очевидно, опять сильно выпивший.
— Так он удрал, а? — начал он. — Я так и думал? Ловкий парень этот Уилтон.
— Ничего он не удрал, — сказал Мак Намара. Он еще в городе. Только дайте мне засадить его в тюрьму. Я не выпущу его до зимы.
Струве упал в кресло и дрожащей рукой зажег папиросу.
— Черт знает что вышло, Мак. Вы думаете, мы выиграем?
Человек наверху напряженно прислушался:
— Выиграем… А разве мы уже не выигрываем? Чего вам больше надо? Только бы поймать Уилтона. Он знает кое-что, а много знать — штука опасная. Черт. Если бы у меня был настоящий мужчина вместо Стилмэна. Не знаю, кой черт меня дернул привезти его.
— Вы правы. Он слишком слабохарактерен. Не то, что его племянница. Вот это девушка. Что бы мы делали без нее? Ах, молодец!
Гленистэр внезапно сжал кулаки. Какое право имел этот пьяница так говорить о ней?
— Да, она храбрая девочка. Подумайте, как она обработала Гленистэра и его дурака компаньона. Надо быть здорово храброй, чтобы одной везти сюда ваши инструкции; если бы не она, дело наше никогда не прошло бы так гладко. Не могу без смеха вспомнить, как эти двое прятали ее в своей каюте, а сами спали с овцами на твиндеке, когда все бумаги были спрятаны у нее же на груди. А потом, когда мы принялись за дело, она взялась за них и уговорила их отдать свой прииск без борьбы. Вот это называется «отвечать взаимностью любящему человеку».
Ногти Гленистэра впились в его ладони, и он смертельно побледнел. Он не был в состоянии сразу осознать услышанное им. Он испытывал чисто физическую боль, и моментами ему хотелось ударом кулака отбросить ужасное подозрение, навеянное словами нотариуса.
По природе своей он не был недоверчив, и девушка казалась ему существом чистым, таинственным, особенным и абсолютно неспособным на обман. Он любил ее, чувствуя, что придет день, когда и она неминуемо полюбит его.
В ее больших, прозрачных глазах он не нашел и тени двоедушия. И все же… Неужели она все время знала?
Он пропустил мимо ушей часть дальнейших разглагольствований адвоката. Теперь же он вновь припал к своей щелке в полу.
Мак Намара стоял у окна, глядя на темную улицу и повернувшись спиной к адвокату, валявшемуся в кресле и неустанно болтавшему.
Гленистэр скрипнул зубами — его охватило яростное желание дать волю своему гневу, сорвать голыми руками настилку потолка и ринуться на двух собеседников.
— Она понравилась мне, как только я ее в первый раз увидел, — продолжал Струве.
Он помолчал, и черты его лица как-то сразу погрубели.
— Знаете, Мак, я без ума от нее. И я нравлюсь ей, я уверен в этом. Во всяком случае она бы…
— Вы хотите сказать, что вы влюблены в нее? — спросил Мак Намара, не меняя позы.
Вопрос этот был задан равнодушным тоном, а между тем Гленистэр заметил, что он так стиснул сложенные за спиною руки, что вся кровь отлила от них.
— Люблю ли я ее?.. Это зависит… ха, ха. Вы сами знаете… Судья у меня в руках… и она будет моей, если…
Он захлебнулся в хрипе.
Мак Намара беззвучно бросился на него и стал его душить, прижав к стене. Гленистэр видел, как он отнял левую руку от горла Струве и уронил ее, продолжая держать извивавшуюся жертву одною рукою.
Струве тщетно старался оторвать душившую его руку. Мак Намара всей тяжестью давил его, держа свободную руку за спиной и неподвижно стоя на мощных своих ногах; усилия его жертвы стали, наконец, ослабевать.
Струве задыхался, и глаза его выкатились из орбит; лицо, поднятое кверху, к дыре, в которую смотрел Гленистэр, почернело. Его нижняя челюсть отвисла, язык высунулся изо рта, и он перестал биться.
Мак Намара кинул его на пол; он упал как мешок, ударившись лицом о пол. Мак Намара постоял над ним, потом исчез из поля зрения Гленистэра и вернулся, неся ведро с водой.
Он ногой повернул несчастного на спину и облил его водой, потом уселся, закурил сигару и стал ждать, чтобы его жертва пришла в себя. Он даже не шевельнулся, чтобы вытащить его из образовавшейся лужи воды.
Струве застонал и вздрогнул, повернулся на бок и с трудом сел. Теперь в глазах его таился бесконечный ужас; опьянение его прошло; в нем были только страх и слабость, подлый страх перед огромным человеком, который сидел перед ним, покуривая и поглядывая на него таким леденящим взором.
Он нерешительно потрогал горло и вновь застонал.
— Зачем вы это сделали? — прошептал он.
Но тот промолчал.
Струве попытался встать, но колени его подогнулись, он пошатнулся и снова упал. Наконец, он кое-как поднялся и дошел до двери; когда он уже выходил, Мак Намара заговорил сквозь стиснутые зубы, не вынимая изо рта сигары:
— Не смейте никогда говорить о ней. Я женюсь на ней.
Оставшись в одиночестве, он с любопытством взглянул на потолок.
— Тут развелось большое количество крыс, — пробормотал он, по-моему, их там целые полчища.
Несколько минут спустя в дыру на крыше соседнего дома вполз человек и затем уже вышел из дверей на улицу. В отдалении медленно двигалась фигура нотариуса Струве. Случайный встречный два ли мог сказать, который из этих двух прохожих только что задыхался под тяжелой и безжалостной рукой, так как на обоих лица не было и оба шли пошатываясь.
Гленистэр бессознательно свернул к своей хижине; однако, покинув освещенную улицу, он с отвращением представил себе ее безмолвие и мрак. Нет, он не в состоянии остаться наедине с собой и своими мыслями.
Он боялся одиночества. Дэкстри, вероятно, в городе, он тоже пойдет туда, где шум и свет.
Он провел языком по сухим, потрескавшимся губам.
В былые годы он, бывало, возвращался в лагерь после изнуряющих походов, когда ему приходилось бороться с голодом и холодом, когда его члены немели от усталости, когда влажная одежда примерзала к телу, мозги притуплялись и отказывались работать.
В такие минуты его охватывала всепожирающая жажда, жажда, которая мешала и терзала его, жажда, которую нельзя было утолить ни водой, ни талым снегом; дикая жажда какого-то огненного опьянения, какой-нибудь палящей удушающей влаги.
Он жаждал виски, он жаждал бренди.
Памятуя эти редкие дикие порывы, он не осуждал слабых и несчастных, неспособных устоять против подобного искушения.
И вот он внезапно вновь ощутил себя во власти той же всепоглощающей жажды. Казалось, жестокий холод сковал его тело, и бесконечная усталость, как после долгого пути, легла на его плечи.
То не было безрассудное желание утолить горе в вине и рассеять тяжелые мысли. Нет, то была настоящая, жгучая, физическая жажда. Он вспомнил, что уже больше года не прикасался к виски, и лихорадка прежних лет пронзила его тело.
Он протолкался через толпу к Северному театру; сидевшие у бара потеснились — они прочли на его лице знакомое выражение жажды.
Вид этих людей заставил Гленистэра взять себя в руки. Тут ведь не заброшенная заметенная снегом придорожная харчевня. Он не должен напиваться на глазах грузчиков и крючников. Такие вещи надо делать в одиночестве…
Сосед его поднял стакан, и Гленистэр еле сдержал дикое желание вырвать его из его рук.
Он бегом бросился в театр, вошел в ложу и задернул занавеску.
— Виски, — хрипло крикнул он официанту, — поскорей, вы слышите меня! Виски!
С другого конца залы Черри Мэллот увидела, как он вошел в ложу и задернул занавески. Она встала и вошла к нему, не постучавшись.
— В чем дело, мальчик? — спросила она.
— А, я рад, что ты пришла. Поболтай со мной.
— Благодарю вас за любезное приглашение. Ты бы еще попросил меня придумать для тебя какую-нибудь остроту. Что это у тебя такой утомленный вид? Что случилось?
Она разговаривала с ним до тех пор, пока не вернулся официант. Увидев, что он принес виски, она схватила стакан с подноса и вылила его содержимое на пол. Гленистэр вскочил и схватил ее за руку.
— Это еще что такое? — грубо спросил он.
— Это виски, мальчик, — ответила она, — и ты не будешь пить его.
— Разумеется, это виски. Принесите еще, — крикнул он официанту.
— Что с тобой, — настаивала Черри, — я никогда не видала тебя таким. Ведь ты никогда не пьешь, я не позволю тебе пить. Этот дурман годится только для дураков и драгунов. Не пей, Рой. Скажи, у тебя какие-нибудь неприятности?
— Говорю тебе, мне хочется пить, и я буду пить. Разве ты не знаешь, что это за чувство, когда внутри все горит, когда высыхает кровь в жилах?
— С той девушкой что-нибудь неладно, — со спокойной уверенностью произнесла женщина, — она обманула тебя.
— Ну, да, и что же из этого? Я хочу пить. Она выходит замуж за Мак Намару. Я свалял дурака…
Он скрипнул зубами и протянул руку за вновь принесенным стаканом.
— Мак Намара — мошенник, но он мужчина и ни разу не напивался во всю свою жизнь.
Черри говорила равнодушно и спокойно; тем не менее Гленистэр замер, держа стакан в руке.
— Ну, так что же? Продолжай. Тебе очень к лицу эти добродетельные разговоры.
Она покраснела, но продолжала говорить.
— Мне просто показалось, что если ты не в силах справиться со своими желаниями, то где же тебе победить человека, который умеет управлять собой.
Гленистэр молча поглядел на виски и поставил стакан обратно на поднос.
— Принесите два лимонада, — сказал он со смехом, походившим на рыданье.
Черри Мэллот наклонилась и поцеловала его.
— Ты такой чудесный парень. Зачем тебе пить? Ну, а теперь расскажи мне все по порядку.
— О, это слишком длинная история. Я только что узнал, что эта девушка все время участвовала в заговоре судьи и Мак Намары. Она — их агент, их разведчик. Она привезла Струве их инструкции и уговорила нас с Дэксом не сопротивляться захвату нашего участка, она уговорила нас довериться закону и ее дядюшке. Да, она загипнотизировала меня до того, что я отдал свое состояние ее жениху — этому политикану. О, она кого угодно обманет своей невинностью. Когда она улыбается, чувствуешь себя согретым, веселым и добрым. Ее глаза чисты и прозрачны, как горный ключ, но она лжива… она лжива — и, о Господи, как я люблю ее.
Он закрыл лицо руками.
Когда Черри Мэллот умоляла его пощадить самого себя, она была совершенно искренна; теперь же, когда он заговорил о другой женщине, с ней произошла какая-то перемена, которой он в своем горе не заметил. Она надела свою обычную маску, и в ее глазах засветилось что-то неприятное.
— Все это я могла бы тебе сказать раньше, и даже больше.
— Больше? Что может быть еще?
— Помнишь, когда я прибежала предупредить тебя и Дэкстри о предстоящем обыске на вашей квартире? Это она направила их на вас; я это узнала потом. Ключи от сейфа Мак Намары хранятся у нее, и это она командует судьей, а вовсе не Мак Намара.
Черри лгала без запинки, и он поверил ей.
— Помните, как они взломали ваш сейф и взяли ваши деньги?
— Да.
— Откуда они знали, что у вас там десять тысяч?
— Не знаю.
— О, я знаю: Дэкстри говорил ей.
Гленистэр встал.
— Довольно, — проговорил он. — Я сойду с ума; у меня трещит голова, со мной еще никогда не случалось ничего подобного. Видите ли, все эти годы я жил как животное, пил, когда хотелось пить, и брал все, что хотел, потому что я был достаточно силен, чтобы брать. Но такие вещи для меня новы. Пойду вниз, постараюсь рассеяться, а потом домой.
Оставшись в одиночестве, она отдернула занавески, облокотилась о барьер и стала смотреть вниз на толпу. Представление окончилось, и танцы были в разгаре; но она не видела их; она была погружена в размышления; казалось, она, наконец-то увидела перед собой цель, к которой она так упорно и так долго стремилась. Она не заметила ни знаков, подаваемых ей Бронко Кидом, ни человека, стоявшего рядом с ним. В конце концов игрок привел своего знакомого к ней в ложу и представил его в качестве мистера Чемпиона.
— Не хотите ли потанцевать? — спросил новоприбывший.
— Нет, я лучше посмотрю, мне хочется сегодня общества. Вы человек светский, мистер Чемпион. Что слышно новенького?.. Может быть, скандальчик какой-нибудь или что-нибудь в этом роде?
— Определенного ничего не слыхал. Но сплетен много. Забавно, как много люди воображают о себе. Как будто мы не все равны между собой здесь, севернее пятьдесят третьего градуса широты. Просто смешно!
— Кого вы имеете в виду? — спросил Бронко.
— Племянницу судьи — мисс Честер.
Черри резко повернулась к говорившему, а Кид медленно опустил на пол передние ножки своего стула.
— В чем дело? — спросила Черри.
— Оказывается, она порядочно скомпрометировала себя с этим молодцом, Гленистэром, прошлой весной на пароходе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31