Но сама Селина выглядела совершенно спокойной.
— Селина! — Одной рукой он взял ее за подбородок и заглянул в глаза. Может быть, она от сильного волнения не понимает, что происходит?
— Не волнуйся, Гастон. Она смотрела на него вполне осмысленно, и голос звучал твердо. — Со мной все в порядке.
— Милорд, не теряйте надежды, — не очень уверенно произнесла Бринна. — Связь между вами может помешать ей вернуться, но, возможно, все произойдет, как мы все надеемся.
— Так или иначе, мы узнаем это через четыре дня. — Селина обвила его руками и прижалась к его груди.
Гастон встряхнул ее. Как она может быть такой спокойной, когда ее жизнь висит на волоске?
— Бринна, извини, — сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Я хочу поговорить со своей женой.
— Конечно, милорд, — ответила она, обходя их и не спуская с обоих благоговейного взгляда. — Мне еще надо навестить Этьена — я обещала напоить его настоем трав. Лекарство быстро вернет ему силы. Миледи, мы ведь сможем поговорить и завтра?
— Да, Бринна. Спасибо тебе за помощь.
Колдунья повернулась и вышла. Когда за ней закрылась дверь, Гастон глубоко вздохнул, прежде чем начать разговор.
— Помощь! — с сарказмом воскликнул он. — Селина, ты разве не поняла, о чем она говорила? Ведь если ты не сможешь вернуться, то…
— Я все понимаю, — спокойно ответила она. — Но не боюсь.
Зато он боялся, но не решился продолжать, опасаясь, что выдаст себя с головой.
Он отпустил ее и отвернулся. Никогда, даже во время самых жестоких битв, не ощущал он на языке этого холодного, горького вкуса. Вкуса страха.
— Господи и все твои святые! Я не намерен так легко смириться, — хмуро произнес он. — Я буду бороться. Мы найдем решение. Мы похороним наши чувства, побудем это время порознь.
— Отречься от нашей любви? Притвориться, что между нами ничего не было? Так просто, как будто задуть свечу?
— Да! — вскинулся он. — Да! Я сейчас же уеду отсюда. Буду скакать без остановки столько, сколько хватит сил у Фараона. За четыре дня я доберусь до…
— Гастон! — взмахнула ресницами Селина. — Неужели ты всерьез надеешься, что это поможет? — мягко спросила она.
Он почувствовал, как страх железным обручем сжал грудь, не давая вздохнуть. Он понимал: несколько недель назад это сработало бы. Но не сейчас.
— Не надеюсь, — признался он.
Она подошла к нему, губы тронула ласковая улыбка.
— О том, что случится, мы узнаем, только когда это случится. Подождем четыре дня. До тех пор нет смысла напрасно терзать себя. Ведь этим мы ничего не изменим.
Он глядел на нее. Она двигалась спокойно и уверенно. Ничто в ее облике не выражало даже намека на страх или сомнение. Гастон почувствовал гордость за нее, за ее храбрость и самообладание. И еще он почувствовал новый прилив любви.
— Ты действительно ничего не боишься?
— Я у тебя многому научилась, мой отважный рыцарь.
Они долго стояли обнявшись и молчали.
— Я и вправду многому научилась, — прошептала она наконец — Как раз сегодня утром подумала, что уже несколько недель не страдаю от приступов страха. И не только благодаря твоим урокам дыхательной гимнастики. Но и кое-чему другому.
— Какой же мудрости ты смогла у меня набраться? — спросил он, невесело усмехнувшись.
— Ну, например, когда перед тобой появляется важное дело, ты просто берешь и делаешь его. Потому что страх — чувство разрушительное. — Селина уткнулась ему в грудь. — А жизнь слишком коротка и драгоценна, чтобы растрачивать ее на такие ощущения.
Он не ответил, потому что в горле стоял комок, мешавший говорить.
— Гастон, у нас осталось всего четыре дня, и я не собираюсь провести их в страхе.
— Ладно, не будем бояться, — согласился он. — Мы обеими руками вцепимся во время и заставим его послужить нам.
— Притворимся, что впереди у нас долгая и счастливая жизнь.
— И ничто не в состоянии разлучить нас.
— Ни осколок пули, — шептала она. — Ни лунное затмение. Ни леди Р.
— В мире нет ничего — только мы двое. Навсегда.
Гастон наклонился и поцеловал Селину, потом поднял ее на руки.
— Гастон, — попробовала протестовать она. — У тебя же швы на ранах разойдутся. Не думаю, что твой лекарь будет этому рад…
— К черту всех лекарей! Мне наплевать на боль в плече. Меня снедает совсем другая боль. — Он подошел к двери и ловко распахнул ее. — Я ведь не собираюсь заниматься с тобой любовью в этой комнате.
Выйдя, он захлопнул дверь ногой.
Глава 27
Им не нужно было ничего, кроме самого простого ложа и горящего очага. Гастон подбросил дров, и скоро пламя загудело. Никогда еще его, нынче пустая, комната не казалась ему такой уютной. Даже когда в ней стояла мебель и на стенах висели ковры. Селина стояла на коленях на толстом ворохе волчьих, собольих и куньих шкур и, глядя на него, ждала, когда он подойдет.
Стоило ей оказаться здесь, как комнату заполнили волшебные чары, которые она излучала. Вся его жизнь уже находилась под этими чарами. Ее глаза светились, как будто он более достоин поклонения, чем все боги, более желанен, чем все драгоценности мира, более нужен, чем воздух.
Неужели он прежде боялся, что она отнимет его мужество? Сейчас, гладя ее по волосам, он сам себе удивлялся. А она смотрела на него так, словно он освещал все вокруг, как солнце, луна и звезды, вместе взятые. Глядя в ее глаза, в которых играли отблески очага, он видел в них себя — сильного, смелого, мужественного.
Он присел перед ней на колени и стал гладить ее лоб, щеки, шею.
Когда он ослабил корсаж ее платья и спустил его с плеч, Селина закрыла глаза.
— Каждый раз, — шептала она, — ты заставляешь меня чувствовать совершенно по-новому.
У Гастона перехватило горло. Найдется ли где король, правитель пустыни, восточный шейх, обладающий таким сокровищем? Соблазнительным и невинным. Белым, как снег, и нежным, как первый весенний лепесток? Обжигающим и опьяняющим?
Он приник губами к ямке между ключицами, вдыхая аромат лаванды, тимьяна и роз, которым благоухала ее кожа после утренней ванны.
— В этот раз мы не будем спешить, дорогая. Впереди у нас вся ночь.
— Вся ночь! — горячо прошептала она в ответ.
Он потянул платье вниз и залюбовался полуобнаженной Селиной. Это было великолепное зрелище. Полуобнаженная и не стесняющаяся своей наготы, с волосами цвета пламени, отросшими и спадающими локонами на плечи. С трепещущими и упругими грудями, соски которых наливались твердостью от одного его взгляда.
Она начала дышать глубже, и он непроизвольно подхватил ее ритм.
— Ты прекрасна, как богиня, — с благоговением произнес он, проводя пальцем от ее горла до груди. — Нет, ты прекраснее. Любая богиня позавидует твоей красоте. Ни одному поэту не хватит таланта, чтобы воздать тебе по достоинству.
Впервые в жизни он пожалел, что лишен поэтического дара. Пожалел, что более искушен в оружии, чем в словах. Что не может описать застенчивую улыбку, вызванную его комплиментом, взмах ресниц, румянец, заливший щеки. Его сердце забилось чаще, требовательнее.
Гастон медленно вел пальцем по ее ребрам и ниже. Ее кожа была как молоко и мед. Нежная, гладкая. Не отрывая от нее глаз, он задержал руку на талии. Его нестерпимо тянуло ощутить ее всю, взять в рот один из розовых бутонов, услышать, как она стонет и кричит от наслаждения. Ему приходилось бороться с нарастающим возбуждением. Пусть он даже умрет, но, как обещал, продлит свои ласки…
Он сжал тяжелый бархат, скрывавший очаровательные изгибы ее тела.
— Хочу видеть тебя, — мягко произнес он. — Всю. Селина поднялась с колен. Тяжелая ткань скользнула по бедрам, открывая для взгляда бело-розовое чудо. Перешагнув через упавшую к ногам одежду, она и вправду выглядела богиней красоты и изящества. Огонь очага и лунный свет превратили ее в статую из золота и серебра. Стоя перед ним, она провела руками по бедрам и закинула руки за голову. Она наслаждалась его взглядом.
Он потянул ее за руку, и, опустившись рядом с ним, Селина не смогла удержаться от радостного восклицания, почувствовав нагой кожей мягкий мех. Звук теплой волной окатил его, освободив от напряжения.
Гастон отпустил жену, чтобы снять свою рубаху. Но не успел он взяться за ее край, как она перехватила его руки.
— Дай я сама, — тихо попросила она и медленно провела ладонями по его груди, задирая рубаху вверх. От этого прикосновения ему стало теплее, чем от огня.
Сняв рубаху, Селина бросила ее в сторону и положила руки на пояс трико. Она встретилась с Гастоном взглядом, и румянец на ее щеках стал гуще. Не спуская глаз с ее лица и стараясь не смотреть на то, что делают ее пальцы, он откинулся назад, опершись на руки, чтобы ей было удобнее. Она осторожно стянула штаны, чтобы не задеть повязки на ранах. Он смежил веки и, когда открылась его возбужденная плоть, издал стон облегчения.
В ответ послышалось ее удовлетворенное бормотание.
Он уже готов был броситься на нее и губами, языком и руками заставить вместо мурлыканья издавать стоны и страстные вздохи, но она уперлась ладонью ему в грудь и опрокинула на спину.
Подняв брови, он в изумлении уставился на нее: в любовных делах он всегда сам проявлял инициативу, но ее улыбка и жадный взгляд заставили его подчиниться и застыть в недоумении.
— Мой лев, — шептала она. — Мой Черный Лев!..
— Смотри, львица, — предупредил он, поймав ее руку и легко прикусив кончики пальцев, — твой повелитель нынче голоден, и, если его заставят долго ждать, он просто проглотит свою спутницу.
— Проглотит? — переспросила она, и в ее словах был неприкрытый вызов. — Скорее, он сам станет жертвой моего аппетита.
Неужели она говорит серьезно? Нет, не может быть. Его нежная, мягкая Селина — и вдруг… Он чуть не задохнулся. Она потерлась щекой о волосы на его груди.
— Пожалуйста, — шептала она, покрывая его тело поцелуями.
Ощущение от ее натиска было настолько необычно, что возбуждало его страсть во много раз сильнее. Никогда еще не находился он во власти ищущей наслаждения женщины, которая своими руками и своими губами определяла, что и когда делать.
Решив не противиться ее ласкам, он удобнее лег на шкуры и закинул руки за голову, готовый ко всему.
— Ну что ж, попробуй, моя ненасытная львица.
Она вздохнула и облизала губы. Это легкое движение заставило его сжать зубы, чтобы не застонать от непреодолимого желания схватить ее и бросить рядом. Пожалуй, остаться пассивным партнером в любовной игре будет труднее, чем он думал.
Все же он справился с собой, пока она теребила волосы на его широкой груди.
— Мой лев… в чем-то остается ягненком.
— Ягненком? — Он нахмурился, хотя в голосе звучала веселая ирония.
— Ты не ошибся. — Она хитро улыбнулась: — Хочешь докажу?
— Попробуй, — разрешил он, пообещав себе справиться со своими чувствами.
— Здесь ты, конечно, лев, — сказала она, легко поглаживая ладонью жесткие курчавые волосы. — Сильный, могучий.
Она замолчала, тронув его соски сначала пальцами, а потом проведя по ним языком. Чувство острого наслаждения пронзило все его существо и сосредоточилось в паху. Из последних сил он оставался неподвижным, стискивая в кулаках густой мех. Но от вскрика не смог удержаться.
— Ты даже рычишь как лев, — одобрительно заметила она. Ее теплое, влажное дыхание словно обжигало его.
Она вытянулась рядом с ним, и Гастон думал, что сойдет с ума: ее твердые соски прижались к нему, мягкие волосы внизу живота щекотали его бедро.
— Селина! — глухо воскликнул Гастон.
— М-м-м… Мне нравится твой рык, — выдохнула она, пробежав руками по его плечам и шее. Она мяла их пальцами, ощупывая каждый дюйм упругих мускулов. — Здесь не чувствуется ягненка. Только львиная натура. — Ее пальцы оказались у заросших бородой щек. — И здесь тоже… Мне нравится твое имя — Гастон. Оно такое мужественное, темное и… очень красивое.
— Ты не заставишь меня сбрить бороду? — Гастон попытался схватить ее за пальцы, но она быстро убрала руки.
— Нет, мне нравится ощущать ее, когда ты меня целуешь.
— Когда я целую… куда?
— Куда угодно… — Ее глаза сверкнули весельем. Секунду назад ему казалось, что он достиг максимума наслаждения, но после последних слов Селины новая волна сладостного возбуждения заставила его дрожать как в лихорадке. Впервые в его жизни женщина, окутанная флером невинности, так откровенно радовалась физическим удовольствиям и так открыто говорила о них. Она вся состоит из контрастов, его Селина. Драгоценный камень с тысячью граней. Проживи он с ней всю жизнь, многие из них так и останутся неизвестными.
А ему остались считанные дни!
Он стал гнать мрачные мысли, вспомнив об обещании, которое они дали друг другу.
— Кажется, я нашла место, где живет ягненок! — радостно воскликнула она, поглаживая его за ухом.
— Одно-единственное, — ухмыльнулся он, погружаясь в истому. — Больше нет.
— А вот второе! — Она наклонила голову и укусила его за мочку уха.
Больше он не мог сдерживаться и, обхватив ее за спину, привлек к себе.
— Ага, я права! — Она ловко увернулась от его объятий. — Я угадала! Здесь тоже живет ягненок. — Ее пальцы пробежали по руке к сгибу локтя, где пульсировала артерия. Отведя взгляд от вздрагивающей кожи, она внимательно посмотрела ему в лицо повлажневшими глазами.
Потом взяла в обе руки его громадную ладонь и поцеловала мозолистую поверхность.
— Вот еще. Здесь уживаются и лев, и ягненок. В ладони ты держишь меч и пику. Но она становится такой ласковой, когда ты касаешься меня. Жестокость и нежность.
Ее слова теплым дождем омыли его душу. Жестокость и нежность. Воин и любовник. Един в двух ипостасях. Он никогда не верил, что такое возможно. Что он может отдаться одному чувству, не рискуя потерять другое. Селина доказала обратное.
Отпустив руку, она наклонилась и приникла к его губам. Но не успел он распробовать вкус страстного поцелуя, как она вновь подняла голову.
— Сейчас я покажу самое твое львиное место, — шаловливо шептала она, легко целуя его, оставляя влажные печати на шее, груди, животе, быстро приближаясь к символу его мужественности.
Он громко задышал, комкая в руках волчий мех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46