— Пустите меня! Вы чудовище! Дикость какая!
— Признаюсь, я грешник до мозга костей. — Он еще сильнее сжал девушку в объятиях. — Не вертитесь, Кристиана.
— Меня зовут Селина. Я не хочу находиться рядом с…
Вдруг она обеими ягодицами уселась на его затвердевшее мужское естество. Она замерла, лицо стало пунцовым, а голос сорвался до писка:
— Я же говорила, что это была неудачная мысль!
— Не волнуйтесь, женушка. Я не воспользуюсь случаем, чтобы взять вас силой, — угрюмо пробормотал Гастон.
— Вы же собирались провести время совсем с другой, нет, с другими женщинами!
— Обычное дело, дорогая. С любым мужчиной, у которого на коленях лежит женщина, случилось бы то же самое.
— Неужели? — Она прекратила борьбу, поняв, что он все равно ее не выпустит и не даст во второй раз сбежать в лес. — Значит, вам все равно, с той ли женщиной, с этой ли? Мы все одинаковы для вас? Вы просто самец, возбуждающийся при одном виде особи женского пола!
— Ну, вас я не только вижу, но и ощущаю. — До Гастона не дошел истинный смысл ее слов. — И кроме того, я вполне могу владеть собой, так что вам ничто не угрожает, Кристиана.
— Селина! — сердито поправила она. — И я не хочу, чтобы меня снова обвинили в попытке соблазнить вас.
— Вас не в чем обвинять. Это просто физическая реакция, которая, если вы продолжите болтать, скоро совсем пройдет.
— Я не болтаю.
— Болтаете, и это самое неприятное, чего можно ждать от жены.
— То же можно сказать о неверности мужа. — Она оборвала себя на полуслове и прикусила губу.
— С чего это вас вдруг волнует мое поведение? — с иронией спросил Гастон. — Ведь вы утверждали, что вам на меня плевать.
— Так оно и есть, — быстро парировала Селина. — Меня… раздражает ваш образ мыслей. По-вашему, мужчинам дозволено делать все, что им хочется. Вы считаете, что мужчина во всем превосходит женщину?
— Разумеется, — честно сказал он. — А вы с этим не согласны?
— Нет, не согласна. Если вы сильнее, если можете делать набеги и захватывать чужую территорию, то этим жизнь не ограничивается. Женщины по крайней мере думают, прежде чем что-либо совершить, особенно перед… перед…
— Перед тем как заняться любовью? — ухмыляясь, закончил он за нее. — Вы хотите сказать, что женщины не испытывают страсть и желание, как мужчины?
— Во всяком случае, не так, как вы считаете. Может быть, девицы из таверн и готовы на все, но… но большинство женщин, прежде чем лечь с мужчиной в постель, должны полюбить его. Они не бросаются очертя голову на все, что движется.
— Моя наивная женушка, вы, видно, и вправду невинны, как все время пытаетесь доказать, если верите в детские сказки о любви.
— А вы, значит, не верите в любовь? — Селина посмотрела на мужчину с неподдельным изумлением.
— Это слово подходит для женщин, но не для воинов, — спокойно ответил Гастон. — Эту вашу любовь нельзя завоевать мечом, нельзя потрогать руками, ею нельзя обладать. Это нечто эфемерное — не земля, не стены, с помощью которых можно построить будущее. Мой брат думал, что любовь реальна, и погиб.
Не успели слова сорваться с уст, как он пожалел о сказанном.
— Ваш брат полюбил и умер из-за любимой? — В тоне Селины слышались понимание и сочувствие.
— Из-за женщины он стал слабым, — с горечью произнес Гастон. — Я подобной ошибки не совершу никогда.
Селина ухватилась за тему, чем вызвала его раздражение:
— Но вы разве никогда никого не любили? Ну хоть кого-нибудь? Мать, отца, брата?
— Моя мать умерла вскоре после моего рождения. Отца и брата я уважал — они были людьми чести и умелыми воинами.
— Значит, вы… росли без любви? — В темно-серых глазах мелькнула грусть. — И не знали никого, кто любил бы по-настоящему.
Гастон до боли сжал губы. Он подумал о Жераре и Аврил, которые заплатили слишком высокую цену за то, что они называли любовью. И еще он вспомнил о своем друге, сэре Конноре, и его жене леди Лорен. Они были женаты пять лет и имели сына и дочь. В своих письмах они тоже часто упоминали слово «любовь».
Наверное, это особая форма страсти между двумя людьми, которую может себе позволить такой благородный рыцарь, как сэр Коннор, и которая другого человека делает слабым.
— Любовь — это просто слово, с помощью которого мужчины завлекают в постель доверчивых девушек, — объяснил свою точку зрения Гастон, и в его голосе зазвучал металл. — Я в отношениях с женщинами предпочитаю быть честным. Я не пользуюсь такими уловками, да и не имею в этом нужды. Единственно реальным остается наслаждение. И я вполне удовлетворен этим.
Ее глаза, только что ярко сверкавшие, наполнились такой глубокой болью, что он не мог выдержать ее взгляда. Хуже всего, что это была боль не за себя, а за него. Она не спорила, а лишь молча покачала головой.
— Оставьте вашу жалость при себе, — с нарочитой небрежностью бросил он. — Чего я никогда не попрошу от женщины, так это любви. Этим пользуются некоторые жены, которые хотят привязать мужей к домашнему очагу, а меня такие цепи будут стеснять.
— Но это не…
— Мне надоело об этом говорить!
— Но любовь — это не цепи! Она не сковывает, а, напротив, освобождает. Ради нее только и стоит жить! — убеждала она с истовостью верующего человека.
— Вы ошибаетесь, — просто сказал он. — Со временем вы станете опытнее и сами поймете это.
— Никогда. Никогда я не пойму этого! И не беспокойтесь, что когда-нибудь я еще раз попытаюсь соблазнить вас. Я никогда не лягу в постель с человеком, которого не люблю.
— В самом деле, миледи? — улыбаясь спросил Гастон, внезапно желая подразнить ее. — Вы верите, что можете управлять своими чувствами? Тогда, наверное, вы сделаны изо льда. — Он наклонился к ней: — Неужели вы так быстро забыли, как отозвались на это?
Глава 11
Гастон приблизил к себе ее лицо и поцеловал в губы. Поцелуй был крепкий и долгий. Он убедит эту наивную девчонку, что ее пресловутая любовь ничего не значит, что главным в отношениях мужчины и женщины было, есть и будет взаимное наслаждение.
Безжалостная настойчивость, мужское желание подавить, подчинить своей воле — все содержалось в поцелуе. Селина пыталась отбиваться, но, увы, он крепко прижимал ее к себе, а она не могла даже рукой пошевелить.
Лед ее сопротивления начал таять, и она стала отвечать на движения его губ. Гастон почувствовал близость победы, его мужское самолюбие было полностью удовлетворено. И он, и она, конечно, помнили поцелуи, которыми они обменялись в его спальне. И сейчас все было так же.
И, как тогда, с охватившим их чувством невозможно было бороться.
Из горла Гастона вырвался стон, он обхватил рукой плечи девушки и опрокинул ее на спину, все сильнее и сильнее впиваясь в ее мягкие, податливые губы.
Он доказал свою правоту! Урок окончен. Женщины — во всяком случае такие, как Кристиана, — не менее страстны, чем любой мужчина. Только должен найтись тот, кто сумеет освободить их страсть от оков застенчивости, научить женщину получать наслаждение, и ей ничего не останется, как выбросить белый флаг.
Он победил. Если захочет, в любой момент может отпустить ее.
Ее губы, как мягкие лепестки цветка, раскрывались под нажимом языка и пускали его в теплую влагу ее рта. Какое блаженство чувствовать этот божественный вкус! И вдыхать аромат, настоянный на запахах лаванды, розы и тимьяна, которые исходили от ее атласной кожи.
Она пьянила его. Пьянили движения ее языка, с каждой секундой все более уверенные. Гастона охватила дрожь, а из недр его груди вырвался стон требующей удовлетворения страсти.
Он оперся на локоть и придвинулся ближе к ней. Не прерывая поцелуя, он прижался к ней бедрами — теперь она безошибочно понимала силу его желания.
Селину трясло как в лихорадке. Не от холода или ярости… от вожделения.
Он оторвался от ее уст. Их тяжелое, хриплое дыхание заглушало треск костра, горящего всего в двух шагах. В отблесках пламени ее серые глаза потемнели от страсти.
— Наслаждение, — снисходительно бросил он. — Это называется наслаждением.
Она не успела ответить, как его губы снова накрыли ее рот. Вкус ее поцелуев необходим ему больше, чем сама жизнь. Его рука машинально скользнула под плащ, его плащ, к ее нагому телу.
Изумленная и растерянная, Селина что-то бормотала, но Гастон, не слушая, закрыл глаза и продолжал целовать ее. Ее тонкое тело, погруженное в складки тяжелого плаща, казалось прохладным на ощупь. И гладким, как слоновая кость.
Не надо было этого делать… Но он не мог перебороть соблазн хоть раз коснуться ее. Всего только раз. Чтобы потом вспоминать свое ощущение. Он же держит себя в руках! Просто хочет показать ей глубину ее собственной страсти. Он остановится, как только сочтет нужным.
Он накрыл ее грудь ладонью и большим пальцем начал слегка тереть твердый сосок, пока она не издала сдавленный крик. Его тело напряглось и заблестело от внезапно выступившего пота. Легкими касаниями он целовал ее подбородок, щеку, шею. Осторожно прикусил зубами мочку уха, так, чтобы, не дай Бог, не оставить даже малейшего следа. Он больше не удерживал ее, и она могла бы отодвинуться, если бы захотела. Но она не отодвинулась.
С ее распухших от поцелуев губ не сорвалось ни одного звука, кроме неровного дыхания и стонов, когда его рука стала спускаться ниже. Он распахнул плащ у нее на груди, не в силах противостоять искушению увидеть округлость, нежно покоящуюся под его ладонью. Только один взгляд — потом он отпустит ее.
Гастон откинул полу плаща, и в желтоватых отблесках костра ему открылся символ женственности — безупречной формы грудь, а на ней его смуглая огромная рука.
У Гастона перехватило дыхание. Перед ним лежала невинная дева и с трепетом ждала и желала, доверяла ему свое чистое тело и горячую страсть. Отдавала ему всю себя.
Эта мысль молнией вспыхнула в его мозгу. Она будет его! Он безумно хочет ее. Хочет навсегда удержать ее возле себя.
Но он не имеет на это права. Он должен избавиться от нее как можно скорее.
Значит, на его долю остается только это мгновение. Он крадет его, как прежде присваивал все, что есть ценного в его жизни.
Неистовое желание обладать ею не отпускало его. Она должна стать его. Сейчас и навсегда. Но это же безумие!
Даже коснуться ее — безумие. Он смотрел на распростертое перед ним прекрасное тело. Как она будет доверять ему, если он сам не осмеливается доверять себе? Надо убрать с глаз это искушение, снова завернуть ее в плащ. Пусть она остается невинной. Но откуда взять силы, чтобы оторвать взгляд от ее соблазнительной груди, чтобы убрать руку? Остановись! Отпусти ее!
Словно в забытьи, он потянулся губами к ее груди, взял в рот горошину соска и провел по ней языком.
— О Гастон!.. — простонала она.
Продолжая языком и пальцами ласкать ее грудь, Гастон другой рукой шире распахнул плащ. Ему необходимо увидеть ее всю. Увидеть, почувствовать, ощутить ее вкус…
Необходимо. Да, она необходима ему! Как никакая женщина до нее. Откуда взялось это чувство, с которым он не может справиться?
Ее влажные соски блестели в отсветах костра. Его ладонь скользнула по плавному изгибу талии, гладкому животу вниз, к самому сокровенному. Она не мешала ему и только тихо стонала. Она уже была влажной, и это последнее доказательство проснувшейся в ней страсти исторгло из его груди сдавленный возглас, на который она отозвалась ответным криком.
Он поднял голову и понял, что никогда не забудет ее. Не забудет запаха дыма и талого снега, не забудет холода зимней ночи, сладкого вкуса на языке, ощущения ее пленительного тела, прижавшегося к его могучему торсу.
Гастон гнал от себя это чувство, пытался думать только о наслаждении. Он ласкал девушку нежно и мягко, будто касаясь птичьим перышком, играл с ее телом: так музыкант исполняет мелодию на отлично настроенном инструменте, аккуратно и бережно.
Но свою дрожь он не мог унять и злился и досадовал на себя. Гастон прижался щекой к ее щеке и застыл, закрыв глаза и тихо дыша ей в ухо. Почему она так сильно его взволновала?
Ведь должен быть ответ.
Он его нашел. Эта женщина была для него запретным плодом, и это все объясняло.
Ему не будет покоя, пока он не овладеет ею, пока их тела не сольются в одно, как сливаются сейчас запахи дыма и тающего снега.
Он не насытится одним взглядом, одним прикосновением. Ему необходимо больше. Ему необходимо все.
— Гастон! — всхлипнула Селина. Она открыла глаза и увидела, что он не отрываясь смотрит на нее. Его лицо то освещалось, то снова уходило в тень. Они дышали в унисон, как недавно, когда он вытащил ее из реки. Он продолжал ласкать ее в самых чувствительных местах.
Она вцепилась в мех плаща и до крови закусила губу, но даже боль была бессильна перед наслаждением, которое захлестывало ее мощными волнами. Невозможно сопротивляться этому чувству, невозможно оттолкнуть Гастона!
Его ласки будто лишили ее веса, подняли над землей так же легко, как он поднял ее, вытаскивая из воды.
— Гастон!
Казалось, внутри нее лопнула пружина. С очередным ударом сердца на нее обрушился водопад света и огня, могучий вихрь подхватил ее и закружил. Наслаждение пронизало каждую мышцу, каждое нервное окончание и вырвалось из нее диким, первобытным криком, отдавшимся эхом в ночи. Теперь она лежала слабая и дрожащая, будто только сейчас появилась на свет.
Гастон плотнее завернул ее в плащ и прижал к себе. В этом неспокойном, полном опасностей мире надежно было лишь его объятие. Уткнувшись в его плечо, она слышала, что его сердце бьется так же тяжело, как и ее.
— Селина, дорогая моя, — пробормотал он, еще крепче обнимая ее.
Несмотря на полную опустошенность, Селина с удовольствием отметила, что он запомнил ее настоящее имя. Значит, она небезразлична ему. Она не стала очередной подружкой, о которой он тут же забывает.
Она оторвалась от его плеча:
— Это… это было…
— Молчи, малышка. — Он покрыл градом поцелуев ее щеки, нос, губы. — Боже, как я тебя хочу! Будь проклята моя черная душа, но я хочу, чтобы ты осталась со мной.
— Гастон, я не могу… — ошеломленно проронила Селина.
— Я хочу тебя, а ты хочешь меня. Не спорь, ведь мы оба это знаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46