«О, у меня есть одно желание! Узнать, где находится принц Матиас и жив ли он. Иначе все, что затеяно Тейном и его людьми, окажется тщетным…»
Дамон тем временем открыл дверцу, вделанную в одну из стен, достал оттуда флягу и налил себе вина.
Чувствуя, что обстановка разрядилась, Кьяра осмелилась заговорить о том, что интересовало ее сейчас больше всего на свете.
— Когда же ваша светлость познакомит меня с членами своего семейства? — спросила она.
— Король, мой отец, очень плох. Уже много лет он не встает с постели и не узнает почти никого. Даже меня.
— Прискорбно слышать, — сказала девушка искренне, — Как тяжело все это для вас, его сыновей. Кстати, когда же я смогу увидеть вашего брата? О нем отзываются с большой теплотой. Разве он не вернется ко дню свадьбы?
— Мой брат… — Дамон сделал большой глоток вина из кубка. — Мой брат давно уже предпочитает одиночество, молитвы и размышления бурной жизни при дворе. Потому он в свое время отказался от престола в мою пользу, когда семь лет назад потребовалось сменить заболевшего отца.
— Но все же он прибудет на вашу свадьбу?
Она всмотрелась в лицо Дамона, и ей показалось, что в глазах у него мелькнуло злорадство.
— Нет, не думаю, — ответил он.
— Но ведь Матиас ваш единственный брат, не правда ли? Неужели вы не оповестите…
— Матиас — странный человек, и жизнь у него весьма странная. Уверяю вас, его нисколько не интересует наше бракосочетание. — Дамон отставил кубок. — Не будем больше говорить об этом, принцесса. Сейчас меня занимает мысль о моей новой семье, которую мы создадим с вами, дорогая. — Понизив голос, он смерил ее жадным, сластолюбивым взглядом. — У вас есть все, чтобы подарить мне прекрасных сыновей.
Она выдержала его взгляд.
— Надеюсь, ваша светлость, у меня будет много детей.
Кьяра отнюдь не лукавила: ей хотелось иметь детей, но их отцом она представляла не этого страшного и наверняка к тому же несчастного человека и не его брата, если тот жив и взойдет на престол, а совсем другого — не королевского рода, но любимого.
Дамон вновь приблизился к ней, и она, отступив к с гене, прижалась спиной к гобелену с его изображением. Он наклонился над ней, упершись рукой в стену.
— Рад это слышать, принцесса. Потому что я намерен вспахивать ваше лоно глубоко и часто, чтобы оно принесло хорошие всходы. И, вполне возможно, — добавил он с усмешкой, — вы будете поначалу не слишком довольны. Немало женщин жаловались мне здесь, на этой кровати, что их разрывает надвое мой могучий меч.
Он вперил в нее бесцветные злые глазки, и ей стоило больших усилий не выказать ни страха, ни отвращения.
— Я выполню свой долг, — прошептала она, думая о своем.
— О, разумеется.
У него снова появилась улыбка, напоминающая оскал белого горного волка.
Круто повернувшись, Дамон отошел от нее.
— Приятно было познакомиться с вами поближе, принцесса. К сожалению, дела зовут меня. — Он направился к двери и уже собрался выйти, но задержался на пороге и кинул через плечо: — Оставайтесь здесь, если хотите, только не трогайте мои вещи. Я не люблю этого. И еще больше не терплю ослушания.
С этими словами Дамон вышел, громко хлопнув дверью.
Кьяра прикрыла глаза, боясь, что сейчас лишится чувств от страха, негодования и отвращения.
О нет! Никогда она не будет принадлежать этому человеку и сделает все, чтобы сбылись планы мятежников!
Плотнее запахнувшись в мантию, она покинула сразу ставшую ей ненавистной комнату и отправилась на поиски Мириам.
Кьяра внезапно проснулась и села на кровати, еще не придя в себя после крепкого, но тревожного сна. Пламя в очаге слабо мерцало, хотя поленья догорели. С трудом разлепив веки, она думала, что сейчас, наверное, за полночь и утро нескоро. Хоть бы оно не наступило, это ужасное утро, сулящее новые встречи с Дамоном! Она откинула волосы с лица, недоумевая, что же ее разбудило.
И снова до нее донесся этот звук. Тот самый, что, как ей казалось, она слышала в момент пробуждения. Кто-то тихонько стучал в дверь.
Наверное, Мириам. Кто же еще? Ее окатила волна страха. Нет, Дамон не стал бы стучать так робко, почти просительно. Если он и не спит в этот час, то скорее всего принимает в своей роскошной спальне какую-нибудь женщину, с которой проделывает то самое, о чем с такой жестокой издевкой говорил Кьяре. Она снова содрогнулась. «Боже! Убереги меня от этого человека!»
Конечно, Мириам. После ужина она должна была встретиться здесь, в замке, кое с кем из сторонников Тейна — возможно, с пожилым Яреком — и рассказать о сегодняшнем разговоре Кьяры с Дамоном, о том, что говорил тот о своем брате и о подарке — кресте из диковинного черного камня, якобы полученном им от Матиаса из Рима.
Разумеется, Мириам собиралась поведать противникам Дамона далеко не все, о чем она узнала от Кьяры. Разве нужно им знать о его оскорбительном предложении — вернее, повелении — подвергнуться осмотру врача? Этот осмотр был проведен во второй половине прошедшего дня и подтвердил слова Кьяры, принеся удовлетворение Дамону и лишнее унижение его невесте. Впрочем, положа руку на сердце она уже так ненавидела будущего супруга, что не почувствовала бы никаких угрызений совести, если бы его подозрения подтвердились.
Босиком, в тонкой ночной рубашке, она направилась было к двери, но на полдороге поняла, что стук доносится со стороны окна.
Это было странно и еще более тревожно. Наверное, у нее слуховые галлюцинации. Кто же может стучать в окно башни, которое находится чуть ли не в двухстах футах над землей?
Она замерла посреди комнаты, потом осторожно повернулась и нерешительно двинулась к окну, рассуждая сама с собой, что, по-видимому, еще спит и ей все это снится.
Стук повторился. Девушка уставилась на закрытые ставни. Там, за окном, нет поблизости никакой другой стены, нет даже подоконника — так кто же это может быть? Возможно, какая-нибудь безумная ночная птица? Несчастная, она поломает себе крылья! Но какая настойчивая! Неужели ей не больно? Что ж, надо отогнать ее, пока она не поранила себя и не упала камнем на землю, Кьяра подбежала к окну, откинула засов и не сдержала крика, когда какая-то человеческая фигура, вся в черном, распахнула ставни и запрыгнула в комнату.
Засов чуть не выпал из ее онемевших пальцев и покатился бы с грохотом по полу, если бы незнакомец в черном не подхватил его.
— Не бойся, любовь моя, — услышала она знакомый голос. — Это я. Пришлось совершить необычное горное восхождение, чтобы избежать дружеской встречи с охранниками Дамона.
Ее сердце колотилось, как у пойманного зайца. Не в силах произнести ни слова, Кьяра наблюдала, как Ройс, повернувшись к окну, отцепил от пояса две толстые веревки и, пригнувшись, втянул их и сложил под окном вместе с каким-то непонятным деревянным приспособлением.
Кьяра смотрела на него и молча качала головой. Он был в черном с головы до пят, она не ошиблась: туника, штаны — такие же, как у стражников Да-мона, башмаки, перчатки. Даже лицо вымазано сажей, что было бы смешно в другое время, но не сейчас.
Оправившись наконец от потрясения, Кьяра бессвязно спросила:
— Где? Как? Что, во имя всех святых, ты делаешь здесь? Каким образом?..
— Тише. — Ройс прикрыл ставни, задвинул засов. — Для меня это было не труднее, чем залезть на какую-нибудь отвесную скалу, что приходилось делать уже неоднократно. Даже на пути в тот незабвенный монастырь, где я увидел тебя в часовне… — Он начал скручивать веревки в кольцо. — Сегодня новолуние, тучи да еще сажа — видишь? — от факела. Я черный, как сама ночь, и меня никто не увидел.
— Тебя могли убить! Один раз им это почти удалось, если бы стерегли другие стражники. Зачем было так рисковать? Взбираться по веревке на такую высоту, когда рука еще не зажила после ранения…
Он — с белозубой улыбкой на совершенно черном лице — молча смотрел на нее. Потом произнес беспечным тоном:
— С укороченными волосами ты еще красивее, чем с длинными. Однако я хотел бы дожить до того дня, когда они снова отрастут.
Кьяра недоуменно моргнула: о чем говорит этот безумец? И, судя по всему, он страшно доволен собой.
— Все это отнюдь не смешно, — сказала она сердито. — Дамон считает тебя мертвым, но если узнает, что ты проник во дворец, то не успокоится, пока…
— Значит, надо постараться не попасть ему в руки. — Прислонившись к стене, Ройс стал снимать тяжелые, подбитые железом башмаки. — Сегодня я целый день трудился над новым приспособлением для лазанья по скалам. — Он кивнул на непонятный предмет, лежавший под окном и немного напоминавший арбалет. — И, конечно же, решил его опробовать. Так я и сказал Тейну.
— Но наверняка не сказал, где это испытание состоится!
Он снова улыбнулся:
— Кажется, нет. — Он выпрямился, стащил с рук перчатки. — Ух… Неужели леди так и простоит там всю ночь, застывшая словно изваяние, и не поцелует несчастного скалолаза!
Ответом ему был лишь сердитый взгляд. Ей хотелось накричать на него, ударить, а потом стиснуть в объятиях, чтобы он застонал от боли.
Ройс протянул к ней руки, и она кинулась к нему, забыв обо всем, шепча его имя, целуя перепачканное сажей лицо.
Он прижал ее так, что Кьяра чуть не задохнулась, но ей было мало этого. Она хотела слиться с ним не только губами, языком, но и всем телом. Девушку сотрясала дрожь от беспокойства за него, от радости, от страха перед неминуемым расставанием.
Наконец Ройс оторвался от ее губ, тяжело дыша, все еще сжимая ее в объятиях.
— Господи, — прерывистым от страсти голосом произнес он. — Как же мне не хватало тебя, моя малышка! Всего один день, а показалось, что прошла целая вечность!
Девушка приникла измазанной сажей щекой к его груди, вслушиваясь в громкое биение сердца. Она тоже тосковала по нему — так, что не выразить никакими словами!
Ройс откинул ее голову, коснулся рукой черных пятен сажи на ее щеке.
— Я так и не поблагодарил вас, принцесса, за подарок, который вы сделали мне вчера.
— Вы заслуживаете большего, барон Феррано. Я лишь вернула то, что принадлежало вам по праву.
— Как я люблю тебя, Кьяра, — прошептал он после долгого молчания.
У него был такой торжественный вид, а в глазах и в голосе столько чувства, что ей стало не по себе. Показалось, что слова звучат как прощание.
Чтобы подавить страх, девушка снова прижалась к его губам.
— И я люблю тебя, Ройс.
Прошло немало времени, прежде чем Ройс разомкнул объятия и, отступив немного, с шутливой серьезностью сказал:
— Теперь, после того как мне вновь присвоен титул рыцаря, я не должен забывать о самом главном — целомудрии и благочестии.
Если бы голова у Кьяры так не кружилась от его близости, она, возможно, удивилась бы, даже возразила по поводу того, что именно является основным достоинством рыцаря, но все ее внимание было приковано к его черному лицу, вернее, к глазам, устремленным на ее полупрозрачное одеяние, в которых она читала только одно — желание.
И словно в ответ у нее задрожали руки, приподнялись и отвердели соски, раскрылись губы.
Но куда же он идет?
Ройс подошел к столику в углу комнаты, на котором стояла большая миска и кувшин, и ополоснул лицо холодной водой.
— По правде говоря, Кьяра, — признался он, — я взобрался к тебе в комнату совсем не для того, чтобы лишний раз проверить свое умение лазать по горам. Даже не для того, чтобы поведать тебе, что твой сегодняшний разговор с Дамоном оказался весьма полезным для нас…
— Полезным? — переспросила она с удивлением. — Это правда? — Ненавистное имя и воспоминание о встрече с принцем сразу вернули ее с небес на землю. — Но я… Там ничего такого не было, кроме дорогих вещей и украшений.
— Я говорю о черном кресте, якобы присланном Матиасом в подарок Дамону из Рима. — Ройс стал вытирать лицо, уничтожая остатки сажи. — Дело в том, что такой камень добывают только в скале Гунлауг, одной из многих в Рудных горах. Так утверждают знающие люди.
— Но тогда почему Дамон говорил о Матиасе? Зачем вспоминал его, увидев крест?
— Мы много размышляли об этом, — ответил Ройс, снова подходя к Кьяре. — И вот к чему пришли. Дамон велел сделать для себя крест из этого камня, чтобы тот служил ему своего рода талисманом, который бы защитил его, великого грешника, от геенны огненной.
— Кажется, я понимаю, — прошептала Кьяра. — Крест сделан из камня той скалы, где заточен его брат. И Дамон хранит его как напоминание о своем грехе, надеясь таким образом хоть как-то замолить вину.
— Да, именно так мы и подумали. Ведь многие считают, что Дамона снедает постоянное беспокойство, над ним словно довлеет что-то, мешает ему. И, возможно, этот крест — самая тяжкая его ноша.
Кьяра покачала головой: ей не верилось, что все так просто раскрылось. Впрочем, разве можно назвать это умозаключение простым? Наоборот, нити, ведущие к нему, так тонки и незаметны, что их легко было и вовсе не увидеть.
— Стало быть, мы знаем, где Матиас? — спросила она неуверенно.
— Да, — решительно сказал Ройс. — В темнице на скале Гунлауг.
— Какое странное слово. Что оно означает?
— Мне объяснили, что на языке древнего племени, когда-то жившего в тех местах, оно значит «Тот, кто делает женщин вдовами».
Къяре стало зябко.
— И на эту скалу ты должен подняться?
— Если собираюсь освободить Матиаса, да. — Он перевел взгляд на затухающее пламя очага. — Да.
Она снова покачала головой и упавшим голосом спросила:
— Когда?
— Как можно скорее. Нынче на рассвете.
Кьяра задрожала еще сильнее. Так вот зачем он, подвергаясь смертельной опасности, карабкался сюда по отвесной стене, на виду у всей стражи! И почему был так весел, подозрительно беззаботен. Он боится, что они больше не свидятся, и хочет этой ночью поцеловать ее в последний раз, сказать последние слова любви, остаться в ее памяти веселым и беспечным, а не грустным и понурым.
— Ройс… — только и вымолвила ока.
Он повернулся к ней.
— Мы выходим, как я уже говорил, с первыми лучами солнца. Тейн позволил мне увидеться с тобой. Он потерял в этой войне свою возлюбленную и очень скорбит, что не успел попрощаться с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35