Моя смена уже кончилась, и я теперь появлюсь здесь только завтра, так что не задавай лишних вопросов.
— Да уж, конечно, чтобы потом остаться без работы, — усмехнулась немка, накладывая мороженое в вафельные стаканчики. — Я все-таки не могу понять — зачем тебе нужна бумага и карандаш?
— На, поставь в холодильник, — приказала она второй кухарке, которая взяла тарелку с десертом, поместила ее в металлический ящик, доверху наполненный колотым льдом, и закрыла его.
Йенс кинул крышки от блюд в цинковую раковину, одним махом пересек душную кухню и, оказавшись рядом с поварихой, сжал ее пухлые красные щеки в ладонях:
— Миссис Шмитт, ну, пожалуйста, где бумага?
— Ну, знаешь, Йенс Харкен, ты самая большая зануда, какие только бывают, — невозмутимо ответила она. — Ты что, не видишь, что я должна вынуть из формочек десять порций мороженого, пока мадам не позвонила, чтобы подали десерт?
— Давай мы тебе поможем! — Йенс умоляюще взглянул на двух служанок, Раби и Колин, и сам схватил вафельный стаканчик. — Сколько нужно класть мороженого?
— Э, нет уж, ты только все испортишь, и вся моя работа пойдет насмарку. — Миссис Шмитт выпустила из рук формочку и спокойно продолжала. — На стене висит листок для домоправительницы, ты можешь спокойно оторвать себе клочок, хоть я и не понимаю, зачем тебе вдруг так срочно понадобилось что-то записывать во время важного приема, который и бывает-то раз в году!
— Ты права! Может быть, он и станет самым важным для меня в жизни приемом, и, если все именно так и случится, я обещаю тебе, моя дорогая и горячо любимая миссис Шмитт, беззаветную любовь и заботу!
Хальда Шмитт, как всегда, поддалась его обаянию, отчего ее щеки покрылись румянцем.
— Говори, говори, — пробормотала она, покрыв выемку от мороженого маленьким кусочком марли, не переставая наполнять вафельные стаканчики.
Йенс оторвал клочок бумаги и написал на нем печатными буквами: «Я знаю, почему вы проиграли регату, и смогу помочь выиграть ее в следующем году».
— Госпожа Шмитт, стойте! Дайте мне блюдо! — Он выхватил у нее из рук блюдо с десертом, положив на него записку, и накрыл ее одной из меренг так, чтобы был виден только один кончик. — Ну вот, а теперь клади сверху мороженое.
— Прямо на бумагу? Ты что, совсем спятил? Тогда мы уж точно оба потеряем работу! Кстати, а что там все-таки написано?
— Зачем тебе знать, что там написано? Положи сюда мороженое, и все!
— Ну, уж нет, Йенс Харкен, никогда в жизни, — твердо ответила миссис Шмитт. — Я — повар и отвечаю за все, что выносят из этой кухни, поэтому никогда в жизни ни один из этих десертов не подадут на стол с какими-то там записочками!
Он понял, что, если не расскажет ей, что написал в записке, она останется непреклонной.
— Ну ладно, это для мистера Барнетта. Я пишу ему, что знаю, как выиграть регату в следующем году.
— Ах, вот ты о чем, опять за свое: ты и твои лодки!
— Да, я не собираюсь всю жизнь оставаться кухонным мужиком. Скоро все узнают обо мне.
— О да, конечно, я тоже всю жизнь хотела выйти замуж за губернатора и стать первой леди.
— Вы достойны большего, миссис Шмитт, — промолвил Харкен. — Вы безусловно достойны большего.
Кухарка бросила на него кроткий взгляд, который он очень хорошо знал.
Когда он понял, что ничего не помогает, то уступил:
— Если это вызовет гнев, я приму огонь на себя и расскажу им всем, что я тот самый Йенс Харкен, который подложил записку в десерт, несмотря на то, что вы не позволили этого делать.
В конце концов Лавиния дернула атласную ленту, и в тот же самый момент над дверью в кухне звякнул медный колокольчик. Кухарка взглянула на него и разволновалась:
— Смотри, что ты делаешь! Одна только болтовня, а у меня еще и мороженое не готово. Иди, иди отсюда, вот возьми только первые порции и дуй что есть духу, пока они еще не растаяли!
Как только Харкен принес десерт в столовую, Лавиния бросила на него испытующий взгляд. Молодой человек являл собой пример вышколенного лакея, глядя на которого трудно было себе представить, что он мог так проштрафиться в начале ужина. Несмотря на летнюю жару, мороженое все еще сохраняло форму остроконечных куполов, венчавших каждую порцию, и подано было на стол без лишних движений. Хрустящие меренги золотистого цвета были наполнены сладкой клубникой, над которой возвышалось персиковое мороженое, покрытое тонким слоем свежих абрикосов. Поистине, присутствующим дамам не к чему было придраться.
Словно прочитав ее мысли, Сесилия Туфтс воскликнула:
— Какой изысканный десерт, Лавиния! Где же тебе удалось найти такую кухарку?
— О, она сама меня и нашла четырнадцать лет тому назад, сообразив прислать вместе с посыльным несколько тортов. С тех пор Хальда все время у нас. И хотя она последнее время частенько заговаривает о пенсии, ведь ей уже за пятьдесят, я даже не могу себе представить, что буду без нее делать!
— О, я понимаю, что вы имеете в виду. Кто-то видит в супе суп и больше ничего, а кто-то представьте себе, творит на кухне чудеса…
С другого конца стола зычный голос Гидеона прервал разговор:
— Лавиния! — Гласные в его голосе трепетали, точно паруса на ветру. — Можно тебя на минуту?
По тону его голоса Лавиния почуяла неладное, и, хотя рот ее был набит мороженым, поверх поникших роз она взглянула на мужа, который всем своим видом выражал крайнее недовольство. Изо всех сил пытаясь проглотить свежие абрикосы, Лавиния судорожно гадала, в чем же дело.
— Прямо сейчас, Гидеон?
— Да, именно.
Кровь хлынула к ее щекам, когда он резко оттолкнул кресло в сторону, и она приложила холодную салфетку к губам.
— Прошу прощения, — извинилась она перед гостями, выйдя из-за стола и направляясь за мужем в комнату для слуг.
Бог мой, столько места в доме, и нате, он выбрал комнату для слуг! Что скажут наши дамы, глядя на это! Узкая комната без окон тускло освещалась одной-единственной лампой и насквозь пропахла вареной брюссельской капустой, ведь овощи, перед тем как подавать на стол, раскладывали по блюдам именно здесь.
— Гидеон, там…
— Меня интересует, что происходит здесь, Лавиния.
— Тише, Гидеон, я и так уже полумертвая, и все из-за того, что мой собственный муж вдруг вздумал со мной поговорить в комнате для слуг посреди званого торжественного приема! Ведь у нас есть библиотека, гостиная, наконец, где мы могли…
— Я достаточно зарабатываю, чтобы содержать тебя в шелках, мороженом и двух шикарных домах! Так что же, по-твоему, я еще должен и за прислугой на кухне следить?
В его руках белела записка. Она вся была запачкана клубничным соком и прилипла к пальцам так, что не отлепилась, когда он попытался ее бросить.
— Ее засунули в мой десерт, — желчно заметил Гидеон.
Ее глаза вспыхнули.
— В твой десерт? Не может быть, Гидеон…
— Говорю тебе, в моем десерте! Я совершенно уверен, что подложил кто-то на кухне. Но кухня, прости, это уж по твоей части, Лавиния. Кто у нас отвечает за кухню?
— Я… мм… но почему, — Лавиния только беззвучно открывала рот. Наконец она выдала. — Миссис Ловик — наша домоправительница, в чьи обязанности входит нанимать слуг и на кухню, и для уборки дома.
— Она это и делает.
— Но, Гидеон…
— А за эти дела отвечает кухарка. Как, кстати, ее зовут?
— Миссис Шмитт. Ах, Боже мой, Гидеон…
Не обращая внимания на ее слова, мистер Барнетт резко направился в кухню:
— Кто бы это ни был, я вряд ли смогу поверить в то, что какая-то кухарка или экономка, нагло предлагая свою помощь, знает, как выиграть парусные гонки, а вот наш глупый «Белый Медведь», представьте себе, не знает!
Распахнув дверь кухни, он раздраженно выкрикнул:
— Миссис Шмитт! Кто здесь миссис Шмитт?
В кухне было всего четверо. Трое из них буквально замерли со страху, кроме последнего, четвертого, в которого Гидеон так и впился глазами: он оказался тем самым болваном, который недавно уронил тарелку Лавинии.
— Повторяю! Кто здесь миссис Шмитт?
— Я, сэр, — прошептала женщина с фигурой, похожей на вафельный стаканчик от мороженого, и лицом красным, как раскаленные угли в печке. Барнетт так и буравил ее взглядом:
— Так это на вашей совести, да?
Белоснежный колпак кухарки мелко задрожал, а руки нервно теребили большой белый передник.
— Нет, сэр, она здесь ни при чем. Это все я, — вступил в разговор Йенс.
Гидеон тут же переметнул взгляд на молодого человека. Но ему понадобилось почти десять секунд, чтобы взять себя в руки:
— Харкен, не так ли?
— Да, сэр.
Молодой человек не волновался и не нервничал. У него было гладкое и привлекательное лицо, голубые глаза смотрели спокойно и прямо, что в сочетании с белокурыми волосами создавало удивительно обаятельный облик.
— Вы уволены, — заявил Гидеон. — Собирайте вещи и немедленно покиньте дом.
— Хорошо. Но если вы хотите выиграть парусные гонки, то выслушайте меня…
— Нет уж, это вы будьте любезны слушать меня! — Барнетт резко пересек кухню и остановился прямо перед Харкеном. — Это мой дом, а вы в кем, милейший, просто работаете, и все. Молчите, когда я с вами разговариваю! Какое вы имели право ставить меня и мою жену в идиотское положение со своими дурацкими записочками, которые вы засовываете в мороженое, тем более в тот момент, когда мы принимаем у себя добрую половину Озера Белого Медведя! И потом, хоть у вас и дьявольское самомнение, но это уж слишком, знаете ли, давать советы мне, как выиграть парусные гонки! Надеюсь, это понятно?
— Но почему? — спокойно спросил Йенс. — Разве вы не хотите стать победителем?
Барнетт резко развернулся на сто восемьдесят градусов назад, со всего размаху толкнув Лавинию в бок:
— Миссис Шмитт, пусть он немедленно убирается отсюда, и вы за ним следом, и чтобы через час его уже здесь не было. Не беспокойтесь, жалованье за неделю вам пришлют.
Харкен с редким проворством кинулся к Гидеону и схватил его за руку:
— Мне кажется, мистер Дюваль прав. Дело не в парусах и не в распределении балласта, в сопротивлении движению яхты. Судно не должно рассекать воду. Все, что вам нужно, так это другая конфигурация носовой части. И я смогу для вас сделать новый проект.
Барнетт повернулся и удивленно посмотрел на него:
— Ах, вот ты кто такой. Тот самый тип. Наслышан.
Харкен продолжал держать Барнетта за руку:
— Да, сэр, могу представить, что вы обо мне знаете.
— Все яхт-клубы в Миннесоте выгнали тебя взашей.
— Да, сэр, вы правы, и еще несколько клубов на Восточном побережье тоже мне отказали. Но если бы кто-нибудь сейчас выслушал меня, поверьте, он узнал бы секрет самой быстроходной яхты в мире, какой еще пока никто и нигде в мире не построил.
— Ладно, вот что я тебе скажу, парень. У тебя хватило наглости сделать то, о чем я уже говорил. Но позволь узнать, а что ты тогда делаешь здесь у меня на кухне?
— Должен ведь человек где-то питаться.
— Да, пожалуй, но в таком случае тебе лучше кормиться где-нибудь в другом месте, подальше отсюда. И чтоб больше я тебя здесь не видел, понял?
Хлопнув дверью, Барнетт вышел.
— Гидеон, стой! — Лавиния крикнула так громко, что ее услышали в столовой. Лорна уже давно следила за тем, как гости обмениваются недоуменными взглядами. Наступило короткое молчание, никто не ел, прислушиваясь к тому, что происходило на другом конце дома. А Лорна уже не отрывала глаз от двери.
— Ну постой же, Гидеон, — видя, что он не реагирует на ее слова, Лавиния с силой схватила его за локоть так, что он чуть не потерял равновесие.
— Моя дорогая, нас ждут в столовой…
— Как же, самое время вспомнить про гостей, особенно после того, как ты выставил меня полным посмешищем перед всеми. Как это неблагородно с твоей стороны, Гидеон Барнетт, распекать меня и мою прислугу? Я бы никогда не обидела миссис Шмитт только из-за того, что ты недоволен кем-то из слуг. Она — самая лучшая кухарка среди всех, какие у нас только бывали.
— Ах, Лавиния, нам нельзя иметь прислугу…
— Нам нельзя иметь прислугу, которой я бы отдавала приказания, а ты бы их отменял. Если они только почувствуют, что я не хозяйка в доме, они перестанут меня уважать. Как я буду после этого разговаривать с ними на кухне? Я настаиваю на том, чтобы ты вернулся и сказал миссис Шмитт, что она может остаться: Если ты против…
Спор разгорался все громче и громче, и Лорна уже больше не могла усидеть на месте. О чем только думают папа и мама! Стоят и ругаются около кухни, а гости сидят и ждут за столом!
— Простите, — тихо проговорила девушка и поднялась из-за стола. — Пожалуйста, продолжайте обед.
Она подошла к двери и услышала орущего Гидеона:
— Лавиния, я не хочу посылать к чертовой матери…
— Мама, папа, что здесь происходит? — Лорна не удержала равновесия, так что крутящаяся дверь вытолкнула ее в комнату. — Гости глаз не спускают с двери и ерзают в креслах. Неужели вы не понимаете, что они могут услышать все, о чем вы тут спорите! Впечатление такое, что вы вдвоем сражаетесь со всей кухонной прислугой! Что это с вами случилось?
— Я буду там через минуту. А ты вернись и как-нибудь займи их, может, предложи подышать на балконе или сыграй что-нибудь на рояле, хорошо, моя девочка?
Лорна оторопело глянула на родителей, как обычно смотрят на тех, у кого не все дома, и вышла вон.
Минуту спустя Гидеон вполголоса произнес:
— Ну ладно, Лавиния, она может остаться.
— И миссис Ловик тоже. Я что же, зря, по-твоему, все лето учила ее, как вести домашнее хозяйство?
— Ну ладно, ладно. — Гидеон умоляюще поднял обе руки. — Так и быть, пусть обе остаются. Но скажи им… — Он ткнул пальцем в сторону кухни. — Если через час он не уберется вон из моего дома, я сделаю… что-нибудь страшное, ты это понимаешь?
Вздернув нос, Лавиния заторопилась назад в кухню.
Она толкнула дверь и замерла при виде открывшейся картины: в кухне, насквозь пропахшей вареной брюссельской капустой, было жарко как в преисподней, градусов под сто, и стоял дикий гвалт, который смолк, как только дверь отворилась.
Девушки мыли посуду в цинковой раковине. Харкен и Шмитт бросили спор при виде хозяйки. Лавиния даже подумала, что она скорее предпочла бы есть сырую пищу, чем согласилась бы на стряпню в таком месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52