https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya-umyvalnika/
Больше того, я должен благодарить Сэмюэля Хьюза. – Он притянул ее к себе и прижался щекой к полыхающим волосам, добавив напоследок:
– Теперь ты знаешь, кто живет в доме в Сент-Джонс Вуд и почему она упомянута в моем завещании. Я не мог поверить, что мой отец хочет, чтобы я увековечил его оскорбление моей матери, но он поймал меня в капкан. Это отвратительное распоряжение было тесно переплетено с доходом, который необходим, чтобы люди могли жить в поместье. Он не оставил мне выбора.
Грэй легонько отодвинул свою Лилибет и посмотрел на нее бесконечно любящими глазами:
– Хотя я признаюсь, что не святой и даже содержал целый ряд любовниц, я поклялся себе, что никогда не причиню такого зла своей жене, и я не делал этого никогда… ни Камелии, ни тебе.
– Прости, что сомневалась в тебе, Грэй. – Лиз спрятала голову у него на груди и, излучая тепло своего любящего сердца, медленно и ласково погладила его, желая утешить: – Мне так жаль.
Лиз выговаривала себе за то, что не сумела больше доверять чести Грэя, читая его страстные выступления и зная, как мужественно он противостоит опасным угрозам во имя того, во что верит. Непроизвольно, стремясь залечить эту невидимую, нанесенную ею рану, она стала целовать короткими поцелуями сильную шею, потом колючий подбородок и щеки. Эти ласки, вызванные искренним желанием облегчить страдание, которое она доставила, разожгли в ней безрассудное желание соблазнить этого невероятно вожделенного мужчину и заманить снова в свою постель, желание, которое она пыталась побороть, помня, что приближается час обеда. Но память о прикосновениях, страстных поцелуях, упругом теле и тонких наслаждениях затрудняла ее борьбу.
С радостью принимая ее нежное утешение, Грэй, легко касаясь, провел губами по густым волосам, из которых вскоре вынул сдерживавшие их шпильки, и освобожденная роскошная масса каскадом огня пролилась на ее стройную спину.
Чувствуя себя освобожденной этим его жестом, Лиз слегка подняла ему навстречу губы в немом предложении, которое Грэй с радостью принял, нежно коснувшись их своими губами. Горя жаркими желаниями, вспыхнувшими снова, Лиз почувствовала, как мучительно недостаточна эта ласка. С тихим, страстным вскриком она вплела руки в прохладные черные волосы и остановила дразнящее движение его губ, прижавшись к ним своими.
Грэй глухо пророкотал, с упоением припадая к сладкому персиковому вину ее поцелуя; не разъединяя их губ, он опустил ее к себе на колени и повернул так, чтобы полнее завладеть ее губами. Он еще крепче прижал ее к себе. Кровь закипела, заволакивая глаза туманом страсти.
Погружаясь в яркое пламя страсти, Лиз с радостью отдалась опустошительной силе его губ и пьянящей сладости сокрушительного объятия. Ощущение его большого, упругого тела переполняло ее восхитительными чувствами, и, держась за могучие плечи, она беспомощно задвигалась, касаясь пышной грудью сильных мышц, чувствуя, как даже через несколько слоев одежды они напряглись в ответ на ее отчаянные движения.
Творя сладкую муку, Грэй провел рукой по спине пламенной искусительницы, вокруг ее тонкой талии и вверх, к пышным холмам над ненавистным корсетом. Застонав, она изогнулась и обвила руками его шею, снедаемая страстным желанием, источник возбуждения и еще более волнующего утоления которого она держала в своих объятиях. Не колеблясь, она принялась освобождать его от мешающей ей одежды.
Наслаждаясь ее неопытной, но возбуждающей попыткой раздеть его, Грэй не мешал ей и занялся оказанием такой же услуги ей. К тому времени как решительная Лиз расстегнула и вытащила из брюк его рубашку, горячими ладонями лаская его обнаженную грудь, он расстегнул верх ее платья. Спустив с плеч сорочку и невзирая на зашнурованный корсет, он освободил ее роскошную грудь для своих глаз, рук и губ.
Низкий звук, поднимавшийся из груди Грэя, приглушенно замер, когда он надолго зарылся лицом в ее мягкие холмы. Лиз вскрикнула, задрожав от жгучего наслаждения, которое доставляло движение его губ по ее груди, от мучительной радости утоления первой жажды и возбуждения новых желаний. Она еще сильнее вплела пальцы в черные пряди, прижимая его к изнывающей жаждой плоти и трепеща от теперь уже чудесно знакомого желания.
Он поцеловал ее с такой всепоглощающей страстью, что Лиз уже не помнила себя, когда он опустил ее на кресло. Он вел безнадежную борьбу с неудержимым желанием, стараясь продержаться хотя бы до того момента, когда они доберутся до постели, но она с таким же упорством стремилась прорвать его самоконтроль… и победила. Дрожащей рукой Грэй поднял ее юбки и спустил панталоны, прежде чем избавиться самому от последнего препятствия к их соединению. Руками и губами он направлял ее погружение в пламя восхитительного мучения и сотрясающего наслаждения, пока она не начала извиваться под ним, неудержимо дрожа. Только тогда он приподнял ее бедра, опустил свое могучее тело и соединил их самой сокровенной связью. Грэй завлек ее искушающим телом, руками и губами в старый, как время, ритм – ритм, влекущий все глубже во всепоглощающее забвение страстного огня, пока он не вспыхнул дождем обжигающих искр и невыразимого наслаждения.
В изнеможении, утоленные, они, не шевелясь, лежали в объятиях друг друга. Но наконец – гораздо позже, чем намеревался – Грэй, покачивая головой и усмехаясь своей никогда прежде не испытанной нетерпеливости – не давшей сил раздеться и добраться до постели, прежде чем уступить непреодолимому желанию, – отнес жену в ее спальню. Испытывая усталость полного удовлетворения, Лиз подчинилась его терпеливой помощи в устранении предметов одежды, вероятно непоправимо измятых их игрой. К ее удовольствию, потом он сбросил то, что осталось от его собственной одежды, и присоединился к ней в ее постели. Она была небольшой, но в ней все равно было гораздо больше места, чем им вдвоем было нужно.
Сонно устраиваясь в его объятиях, она пробормотала: – Они будут ждать нас к обеду.
Грэй нежно прижат шутливо улыбающиеся губы к огненной путанице локонов и прошептал:
– Это не первый и, даст Бог, не последний раз, когда мы заменим пиром страсти обычную вечернюю трапезу.
Лиз с улыбкой удовлетворения уплыла в счастливые сны.
Грэй, босоногий, небрежно одетый в брюки и незастегнутую рубашку, позвонил, чтобы принесли легкий поздний ужин. Он был накрыт на маленьком столе в будуаре Лиз слугами, которые незаметно удалились, как только доставили холодную закуску из мяса, фрукты, хлебцы, сласти и бутылку вина. Во время интимной трапезы, пока они удовлетворяли прозаический голод, разговор носил неровный характер. Но за последним бокалом вина Грэй незаметно вернулся к серьезным вопросам. Теперь, когда горькое ожесточение было смягчено его милой Лилибет, Грэй обнаружил, что видит картину яснее.
– Оглядываясь назад, я вижу, что мое отвращение к обществу основывалось на лицемерии отца и на том, как легко они не замечали моих проступков.
Лиз протянула руку и погладила сильную кисть, сжавшую ее пальцы. Она мгновенно расслабилась от ее прикосновения, но глубокий голос, продолжавший говорить, был полон сарказма.
– Наше, о, такое респектабельное общество, как глазурь на фасонном пироге Британии, – красивое, но скрывающее гнилую середину.
– Хотя я прежде всем сердцем согласилась бы, когда мы впервые встретились или когда я присоединилась к тебе здесь, в городе, теперь же не могу. Я не могу даже винить леди Чарлз за искаженное истолкование ограниченной информации, которой она располагала. Она, несомненно, считала, что нежно подготавливает меня к действительности, с которой я однажды столкнусь. Общество не прогнило насквозь, испорчена, пожалуй, меньшая его часть. В нем много прекрасных людей, самым серьезным недостатком которых является недостаток осознания и, в худшем случае, решение оставаться в таком состоянии. – Она тихо улыбнулась и погладила его по щеке. – Кроме того, есть люди, подобные тебе, которые стремятся сделать что-то с наростами гнили на обществе и борются за уменьшение горечи нижних слоев пирога при помощи реформ. Я читала твои выступления и с каждой речью восхищалась тобой все больше. – Нежные бирюзовые глаза окинули его серьезное лицо, как будто погладили. – Поэтому я должна была доверять тебе, должна была знать, что ты слишком благороден для того, чтобы сделать то, в чем я тебя заподозрила, не важно, какими бы гнусными намеками другие ни делились со мной.
Каким-то образом его осчастливили женой, не только достаточно умной, чтобы понять темные стороны действительности, но и достаточно смелой, чтобы стоять рядом с ним в противоборстве с ними.
– Парки, должно быть, одобряют мои цели, раз послали мне такое чудо, как ты, чудо, какого, боюсь, я не заслуживаю.
Лиз поразилась, услышав такую высокую похвалу себе, и, не успев остановиться, выдала свое изумление:
– Значит, я не полное разочарование, не идущее в сравнение с Камелией? – Она сжалась, услышав собственную явную мольбу об утешении.
Грэй поднялся, обошел стол и опустился на колени рядом со своей Лилибет:
– Камелия была не настоящая, всего лишь мечта, слишком эфемерная, чтобы выдержать соприкосновение с человеком. Как и одноименный цветок, она увяла от прикосновения мужчины – и в конце концов умерла. Она не могла вынести интимных отношений, и после нашей свадебной ночи мне доставляло страдание видеть, как она стоически терпит меня, а потом слышать, как она тихо плачет. – Грэй был потрясен своими словами, словами, в истинности которых он не признавался до этого момента даже самому себе. Но он не стал бы забирать их назад, даже если бы мог.
Лиз нежно прикоснулась к его щеке рукой – инстинктивным жестом утешения в мучении, о котором она не подозревала, и, подняв голову, прижалась своими губами к его губам.
Грэй подхватил ее на руки, направляясь к ложу.
Испытывая радость, оттого что находится в его сильных руках, Лиз вынуждена была все-таки напомнить ему о том, что им могут помешать:
– Слуги скоро вернутся убрать остатки еды.
Глядя вниз в сияющие бирюзовые глаза, Грэй слегка тряхнул головой, укладывая ее на смятую постель и ложась рядом:
– Это наш дом, и без нашего приглашения они не осмелятся.
И они не осмелились.
День выстоял погожий, облака не появились, и к вечеру не было дождя, отчего это свидание было еще опаснее, чем первое. Это обстоятельство только усилило ярость мужчины, снова призванного к задней калитке сада в Брандт Хаус.
– Леди Юфимия, – зашипел он, как только закутанная в плащ, несмотря на летнее тепло, женщина приблизилась настолько, чтобы слышать, – я думал, вы поняли меня, когда мы в последний раз встречались здесь. Я не ваш слуга, и я не люблю приказов – ваших меньше всего. Или вы забыли мое предупреждение? Оно было сделано не просто так, и, так как вы день ото дня становитесь все бесполезнее, остерегитесь испытывать мое терпение.
Юфимия приняла внушительную позу:
– Я никогда не предложила бы эту встречу, если бы не единственная важная причина.
– Хм… – Это явно не произвело на посетителя впечатления.
– Грэй сегодня рано вернулся из парламента и обнаружил, что Элизабет нет дома. Это привело его в необычайно отвратительное настроение. – Юфимия сделала паузу, но, когда в ответ не последовало ни звука, торопливо продолжила: – И я уверена, что вы заметили, как и весь Лондон, что он сопровождает ее повсюду. Сначала я думала, что это просто слабая попытка убедить Берти и его распутных друзей, что Элизабет – дичь не для их охоты. Но после сегодняшней бури ясно, что у него… чувства к ней.
Невидимые в темноте глаза мужчины прищурились. Отвращение в последних словах леди Юфимии ясно говорило, что она не разделяет восхищение герцога его герцогиней.
– Это очевидный факт, – тихо проворчал он. – Но какое это имеет отношение к нашим планам? Вы умоляете пощадить вашего брата ради этой любви? – Он заключил, что внезапное открытие обстоятельств, о которых он уже некоторое время подозревал, вдохновило ее на это неразумное приглашение. Несомненно, она предложит изменение в их развивающийся план, то же самое, вокруг которого он и его приспешники уже начали плести свои сети.
– Нет, конечно нет! – Подавив растущее раздражение и воздержавшись от своей обычной надменной манеры, Юфимия умиротворила себя мысленным пожеланием вбить смысл в тупицу. – Я просто говорю, что глупое чувство Грэя к американке дает вам бесконечно более перспективную мишень. Вы никогда не сломите мужество Грэя угрозами против него самого, но если бы она была под угрозой…
– Хм… – Человек, наполовину скрытый и почти невидимый в тени высокой изгороди, никогда не поделился бы своими планами с этой менее чем надежной конспираторшей. – Возможно, но мне интереснее узнать, какую цену вы просите за свое предложение? – Когда имеешь дело с этой женщиной, опытным махинатором, не приходится сомневаться, что цена будет.
Ночной сад еще плотнее окутал Юфимию молчанием, пока она мысленно спорила с собой, как лучше ответить на вопрос, так явно сдобренный презрением. Спустя несколько неспешных минут она предъявила твердые требования и обещала взамен сделать все необходимое для успешного завершения дела.
Для неподвижно стоявшего мужчины в ее глупых претензиях было мало смысла, но то обстоятельство, что в конечном итоге они не будут иметь никакого значения, позволило ему согласиться на каждое из них с чистой совестью – если, про себя рассмеялся он при этой мысли, у него когда-либо была совесть.
Глава 17
Лиз сидела за столом, погруженная в теплую, светлую эйфорию, не замечая серого облачного утра за высокими окнами. Грэй разбудил ее, когда встал с ее постели, чтобы отправиться в свою комнату, где его ждал камердинер, готовиться к предстоявшим серьезным часам в парламенте. Поскольку Лиз много лет одевалась без помощи служанки, она поспешила набросить простую сорочку и застегивающееся спереди платье ярко-голубого цвета, чтобы встретиться с Грэем за завтраком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Теперь ты знаешь, кто живет в доме в Сент-Джонс Вуд и почему она упомянута в моем завещании. Я не мог поверить, что мой отец хочет, чтобы я увековечил его оскорбление моей матери, но он поймал меня в капкан. Это отвратительное распоряжение было тесно переплетено с доходом, который необходим, чтобы люди могли жить в поместье. Он не оставил мне выбора.
Грэй легонько отодвинул свою Лилибет и посмотрел на нее бесконечно любящими глазами:
– Хотя я признаюсь, что не святой и даже содержал целый ряд любовниц, я поклялся себе, что никогда не причиню такого зла своей жене, и я не делал этого никогда… ни Камелии, ни тебе.
– Прости, что сомневалась в тебе, Грэй. – Лиз спрятала голову у него на груди и, излучая тепло своего любящего сердца, медленно и ласково погладила его, желая утешить: – Мне так жаль.
Лиз выговаривала себе за то, что не сумела больше доверять чести Грэя, читая его страстные выступления и зная, как мужественно он противостоит опасным угрозам во имя того, во что верит. Непроизвольно, стремясь залечить эту невидимую, нанесенную ею рану, она стала целовать короткими поцелуями сильную шею, потом колючий подбородок и щеки. Эти ласки, вызванные искренним желанием облегчить страдание, которое она доставила, разожгли в ней безрассудное желание соблазнить этого невероятно вожделенного мужчину и заманить снова в свою постель, желание, которое она пыталась побороть, помня, что приближается час обеда. Но память о прикосновениях, страстных поцелуях, упругом теле и тонких наслаждениях затрудняла ее борьбу.
С радостью принимая ее нежное утешение, Грэй, легко касаясь, провел губами по густым волосам, из которых вскоре вынул сдерживавшие их шпильки, и освобожденная роскошная масса каскадом огня пролилась на ее стройную спину.
Чувствуя себя освобожденной этим его жестом, Лиз слегка подняла ему навстречу губы в немом предложении, которое Грэй с радостью принял, нежно коснувшись их своими губами. Горя жаркими желаниями, вспыхнувшими снова, Лиз почувствовала, как мучительно недостаточна эта ласка. С тихим, страстным вскриком она вплела руки в прохладные черные волосы и остановила дразнящее движение его губ, прижавшись к ним своими.
Грэй глухо пророкотал, с упоением припадая к сладкому персиковому вину ее поцелуя; не разъединяя их губ, он опустил ее к себе на колени и повернул так, чтобы полнее завладеть ее губами. Он еще крепче прижал ее к себе. Кровь закипела, заволакивая глаза туманом страсти.
Погружаясь в яркое пламя страсти, Лиз с радостью отдалась опустошительной силе его губ и пьянящей сладости сокрушительного объятия. Ощущение его большого, упругого тела переполняло ее восхитительными чувствами, и, держась за могучие плечи, она беспомощно задвигалась, касаясь пышной грудью сильных мышц, чувствуя, как даже через несколько слоев одежды они напряглись в ответ на ее отчаянные движения.
Творя сладкую муку, Грэй провел рукой по спине пламенной искусительницы, вокруг ее тонкой талии и вверх, к пышным холмам над ненавистным корсетом. Застонав, она изогнулась и обвила руками его шею, снедаемая страстным желанием, источник возбуждения и еще более волнующего утоления которого она держала в своих объятиях. Не колеблясь, она принялась освобождать его от мешающей ей одежды.
Наслаждаясь ее неопытной, но возбуждающей попыткой раздеть его, Грэй не мешал ей и занялся оказанием такой же услуги ей. К тому времени как решительная Лиз расстегнула и вытащила из брюк его рубашку, горячими ладонями лаская его обнаженную грудь, он расстегнул верх ее платья. Спустив с плеч сорочку и невзирая на зашнурованный корсет, он освободил ее роскошную грудь для своих глаз, рук и губ.
Низкий звук, поднимавшийся из груди Грэя, приглушенно замер, когда он надолго зарылся лицом в ее мягкие холмы. Лиз вскрикнула, задрожав от жгучего наслаждения, которое доставляло движение его губ по ее груди, от мучительной радости утоления первой жажды и возбуждения новых желаний. Она еще сильнее вплела пальцы в черные пряди, прижимая его к изнывающей жаждой плоти и трепеща от теперь уже чудесно знакомого желания.
Он поцеловал ее с такой всепоглощающей страстью, что Лиз уже не помнила себя, когда он опустил ее на кресло. Он вел безнадежную борьбу с неудержимым желанием, стараясь продержаться хотя бы до того момента, когда они доберутся до постели, но она с таким же упорством стремилась прорвать его самоконтроль… и победила. Дрожащей рукой Грэй поднял ее юбки и спустил панталоны, прежде чем избавиться самому от последнего препятствия к их соединению. Руками и губами он направлял ее погружение в пламя восхитительного мучения и сотрясающего наслаждения, пока она не начала извиваться под ним, неудержимо дрожа. Только тогда он приподнял ее бедра, опустил свое могучее тело и соединил их самой сокровенной связью. Грэй завлек ее искушающим телом, руками и губами в старый, как время, ритм – ритм, влекущий все глубже во всепоглощающее забвение страстного огня, пока он не вспыхнул дождем обжигающих искр и невыразимого наслаждения.
В изнеможении, утоленные, они, не шевелясь, лежали в объятиях друг друга. Но наконец – гораздо позже, чем намеревался – Грэй, покачивая головой и усмехаясь своей никогда прежде не испытанной нетерпеливости – не давшей сил раздеться и добраться до постели, прежде чем уступить непреодолимому желанию, – отнес жену в ее спальню. Испытывая усталость полного удовлетворения, Лиз подчинилась его терпеливой помощи в устранении предметов одежды, вероятно непоправимо измятых их игрой. К ее удовольствию, потом он сбросил то, что осталось от его собственной одежды, и присоединился к ней в ее постели. Она была небольшой, но в ней все равно было гораздо больше места, чем им вдвоем было нужно.
Сонно устраиваясь в его объятиях, она пробормотала: – Они будут ждать нас к обеду.
Грэй нежно прижат шутливо улыбающиеся губы к огненной путанице локонов и прошептал:
– Это не первый и, даст Бог, не последний раз, когда мы заменим пиром страсти обычную вечернюю трапезу.
Лиз с улыбкой удовлетворения уплыла в счастливые сны.
Грэй, босоногий, небрежно одетый в брюки и незастегнутую рубашку, позвонил, чтобы принесли легкий поздний ужин. Он был накрыт на маленьком столе в будуаре Лиз слугами, которые незаметно удалились, как только доставили холодную закуску из мяса, фрукты, хлебцы, сласти и бутылку вина. Во время интимной трапезы, пока они удовлетворяли прозаический голод, разговор носил неровный характер. Но за последним бокалом вина Грэй незаметно вернулся к серьезным вопросам. Теперь, когда горькое ожесточение было смягчено его милой Лилибет, Грэй обнаружил, что видит картину яснее.
– Оглядываясь назад, я вижу, что мое отвращение к обществу основывалось на лицемерии отца и на том, как легко они не замечали моих проступков.
Лиз протянула руку и погладила сильную кисть, сжавшую ее пальцы. Она мгновенно расслабилась от ее прикосновения, но глубокий голос, продолжавший говорить, был полон сарказма.
– Наше, о, такое респектабельное общество, как глазурь на фасонном пироге Британии, – красивое, но скрывающее гнилую середину.
– Хотя я прежде всем сердцем согласилась бы, когда мы впервые встретились или когда я присоединилась к тебе здесь, в городе, теперь же не могу. Я не могу даже винить леди Чарлз за искаженное истолкование ограниченной информации, которой она располагала. Она, несомненно, считала, что нежно подготавливает меня к действительности, с которой я однажды столкнусь. Общество не прогнило насквозь, испорчена, пожалуй, меньшая его часть. В нем много прекрасных людей, самым серьезным недостатком которых является недостаток осознания и, в худшем случае, решение оставаться в таком состоянии. – Она тихо улыбнулась и погладила его по щеке. – Кроме того, есть люди, подобные тебе, которые стремятся сделать что-то с наростами гнили на обществе и борются за уменьшение горечи нижних слоев пирога при помощи реформ. Я читала твои выступления и с каждой речью восхищалась тобой все больше. – Нежные бирюзовые глаза окинули его серьезное лицо, как будто погладили. – Поэтому я должна была доверять тебе, должна была знать, что ты слишком благороден для того, чтобы сделать то, в чем я тебя заподозрила, не важно, какими бы гнусными намеками другие ни делились со мной.
Каким-то образом его осчастливили женой, не только достаточно умной, чтобы понять темные стороны действительности, но и достаточно смелой, чтобы стоять рядом с ним в противоборстве с ними.
– Парки, должно быть, одобряют мои цели, раз послали мне такое чудо, как ты, чудо, какого, боюсь, я не заслуживаю.
Лиз поразилась, услышав такую высокую похвалу себе, и, не успев остановиться, выдала свое изумление:
– Значит, я не полное разочарование, не идущее в сравнение с Камелией? – Она сжалась, услышав собственную явную мольбу об утешении.
Грэй поднялся, обошел стол и опустился на колени рядом со своей Лилибет:
– Камелия была не настоящая, всего лишь мечта, слишком эфемерная, чтобы выдержать соприкосновение с человеком. Как и одноименный цветок, она увяла от прикосновения мужчины – и в конце концов умерла. Она не могла вынести интимных отношений, и после нашей свадебной ночи мне доставляло страдание видеть, как она стоически терпит меня, а потом слышать, как она тихо плачет. – Грэй был потрясен своими словами, словами, в истинности которых он не признавался до этого момента даже самому себе. Но он не стал бы забирать их назад, даже если бы мог.
Лиз нежно прикоснулась к его щеке рукой – инстинктивным жестом утешения в мучении, о котором она не подозревала, и, подняв голову, прижалась своими губами к его губам.
Грэй подхватил ее на руки, направляясь к ложу.
Испытывая радость, оттого что находится в его сильных руках, Лиз вынуждена была все-таки напомнить ему о том, что им могут помешать:
– Слуги скоро вернутся убрать остатки еды.
Глядя вниз в сияющие бирюзовые глаза, Грэй слегка тряхнул головой, укладывая ее на смятую постель и ложась рядом:
– Это наш дом, и без нашего приглашения они не осмелятся.
И они не осмелились.
День выстоял погожий, облака не появились, и к вечеру не было дождя, отчего это свидание было еще опаснее, чем первое. Это обстоятельство только усилило ярость мужчины, снова призванного к задней калитке сада в Брандт Хаус.
– Леди Юфимия, – зашипел он, как только закутанная в плащ, несмотря на летнее тепло, женщина приблизилась настолько, чтобы слышать, – я думал, вы поняли меня, когда мы в последний раз встречались здесь. Я не ваш слуга, и я не люблю приказов – ваших меньше всего. Или вы забыли мое предупреждение? Оно было сделано не просто так, и, так как вы день ото дня становитесь все бесполезнее, остерегитесь испытывать мое терпение.
Юфимия приняла внушительную позу:
– Я никогда не предложила бы эту встречу, если бы не единственная важная причина.
– Хм… – Это явно не произвело на посетителя впечатления.
– Грэй сегодня рано вернулся из парламента и обнаружил, что Элизабет нет дома. Это привело его в необычайно отвратительное настроение. – Юфимия сделала паузу, но, когда в ответ не последовало ни звука, торопливо продолжила: – И я уверена, что вы заметили, как и весь Лондон, что он сопровождает ее повсюду. Сначала я думала, что это просто слабая попытка убедить Берти и его распутных друзей, что Элизабет – дичь не для их охоты. Но после сегодняшней бури ясно, что у него… чувства к ней.
Невидимые в темноте глаза мужчины прищурились. Отвращение в последних словах леди Юфимии ясно говорило, что она не разделяет восхищение герцога его герцогиней.
– Это очевидный факт, – тихо проворчал он. – Но какое это имеет отношение к нашим планам? Вы умоляете пощадить вашего брата ради этой любви? – Он заключил, что внезапное открытие обстоятельств, о которых он уже некоторое время подозревал, вдохновило ее на это неразумное приглашение. Несомненно, она предложит изменение в их развивающийся план, то же самое, вокруг которого он и его приспешники уже начали плести свои сети.
– Нет, конечно нет! – Подавив растущее раздражение и воздержавшись от своей обычной надменной манеры, Юфимия умиротворила себя мысленным пожеланием вбить смысл в тупицу. – Я просто говорю, что глупое чувство Грэя к американке дает вам бесконечно более перспективную мишень. Вы никогда не сломите мужество Грэя угрозами против него самого, но если бы она была под угрозой…
– Хм… – Человек, наполовину скрытый и почти невидимый в тени высокой изгороди, никогда не поделился бы своими планами с этой менее чем надежной конспираторшей. – Возможно, но мне интереснее узнать, какую цену вы просите за свое предложение? – Когда имеешь дело с этой женщиной, опытным махинатором, не приходится сомневаться, что цена будет.
Ночной сад еще плотнее окутал Юфимию молчанием, пока она мысленно спорила с собой, как лучше ответить на вопрос, так явно сдобренный презрением. Спустя несколько неспешных минут она предъявила твердые требования и обещала взамен сделать все необходимое для успешного завершения дела.
Для неподвижно стоявшего мужчины в ее глупых претензиях было мало смысла, но то обстоятельство, что в конечном итоге они не будут иметь никакого значения, позволило ему согласиться на каждое из них с чистой совестью – если, про себя рассмеялся он при этой мысли, у него когда-либо была совесть.
Глава 17
Лиз сидела за столом, погруженная в теплую, светлую эйфорию, не замечая серого облачного утра за высокими окнами. Грэй разбудил ее, когда встал с ее постели, чтобы отправиться в свою комнату, где его ждал камердинер, готовиться к предстоявшим серьезным часам в парламенте. Поскольку Лиз много лет одевалась без помощи служанки, она поспешила набросить простую сорочку и застегивающееся спереди платье ярко-голубого цвета, чтобы встретиться с Грэем за завтраком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37