— Теперь я вас вспомнила, — продолжала Лавиния. — Я вспомнила, что Джоселин рассказывал о вас. Что это нашло на вас, что вы пытались запугать мою племянницу таким необычным способом?
— Джос послал меня для того, чтобы я добился расторжения этой помолвки, мэм.
— Вы потерпели неудачу.
— Еще нет. Я еще не использовал все свои возможности.
Лавиния окинула его внимательным оценивающим взглядом.
— Зачем вам это?
— А? Что?
— Вы прекрасно меня слышите. Зачем вы вмешиваетесь в то, к чему не имеете отношения?
— Я делаю это ради Джоса, мэм!
Она бросила на него пронзительный взгляд, и он понял, что Лавиния ему не поверила. Неужели она каким-то образом сумела разглядеть его постыдную страсть к Джорджиане? Что он будет делать, если тетя Лавиния наставит на него ружье и велит убираться из поместья? Она снова смотрела своим оценивающим взглядом, который едва не заставил его покраснеть.
— Вы можете остаться, молодой человек, но сначала мы с вами должны прийти к соглашению.
Застигнутый врасплох, он попытался скрыть удивление за улыбкой, которая с одинаковым успехом покоряла и леди, и простых девушек.
— О каком соглашении вы говорите, мэм?
— Вы можете пытаться убедить мою племянницу отказаться от намерения выйти за его светлость любыми мирными средствами, но чтобы больше никаких грубых выходок. Вы согласны?
— Как скажете, мэм, — вежливо отозвался он и поправил шляпу. На лоб его упала прядь каштановых волос.
Взгляд леди Лавинии скользнул по непокорной пряди.
— Будьте осторожны, сэр. Джоселин также говорил мне, что вы обладаете обаянием Байрона и жестокостью казака. Помню, он даже привел мне длинный список ваших побед в свете: эти женщины имели глупость уступить дьяволу.
— Дьяволу, мэм? Я протестую. — Лавиния шагнула к нему, гравий захрустел под ее сапогами. Она тихо сказала:
— Джорджиана благоразумная девушка. Она гораздо благоразумнее, чем полагает Джоселин. Пожалуйста, помните об этом, когда будете иметь с ней дело. Я доверяю вам, потому что вам доверяет мой племянник. Он очень вам доверяет, и я уважаю мнение Джоселина. Ведите себя хорошо, мистер Росс, прошу вас.
— Да, мисс Лавиния.
— И оставьте это нелепое произношение, — сказала Лавиния, направившись к монументальному греческому портику. — Вы можете морочить голову моей племяннице, но меня вы не проведете.
Ник снял шляпу, взмахнул ею, описав в воздухе полукруг, и поклонился.
— Да, мэм.
Он надел шляпу, поправил вьючный ремень у себя на плече и кивком головы подозвал Рандалла. Перейдя на произношение, которому его учили на протяжении нескольких последних лет, он протянул дворецкому свою визитную карточку.
— Его светлость предупредил вас о моем приезде?
Рандалл посмотрел на карточку, его глаза расширились, но он быстро овладел собой.
— Разумеется, сэр. Ваш слуга только что приехал с вашими вещами. Вы позволите мне показать вам вашу комнату?
— Благодарю вас.
Рандалл предложил понести его седельные сумки, но Ник отказался и последовал за горделиво вышагивающим дворецким к дому. Они поднялись по лестнице и вошли в дом, который скорее можно было назвать дворцом. Первое, что он увидел в огромном холле, это стоящие в многочисленных нишах статуи обнаженных мужчин и женщин. Некоторые из них он узнал — его занятия с камердинером не прошли даром. Он замедлил шаг, рассматривая грациозные формы Ариадны.
Рандалл уже подходил к противоположному концу холла, когда Ник поравнялся со статуей Давида. Неожиданно из торса статуи выросла голова в капоре с плюмажем и густыми фальшивыми локонами, обрамляющими напудренное морщинистое лицо.
— Ш-ш-ш… — прошипела голова.
Ник остановился. Незнакомка вышла из своего укрытия и жестом поманила его к себе. Он взглянул на Рандалла, который с невинным видом разглядывал потолок, и подошел к ней. Она была в розовом муслиновом платье с высокой талией и буфами на плотно облегающих ее руки длинных рукавах. Женщин в таких нарядах он видел на картинах, изображающих события пятидесятилетней давности, но у этой дамы был орлиный нос, унаследованный от своих предков многими членами семейства Хайдов. Этот нос контрастировал с ее женственной грациозностью, вьющимися волосами, плюмажем и розовым муслином. Он с любопытством посмотрел на ее шелковые туфли без каблуков, на прикрепленную к высокому воротнику брошь с портретом принца-регента и на отделанный бахромой шелковый зонтик от солнца. Ее воспаленные карие глаза бегали, словно она опасалась, что на нее в любую минуту могут напасть. Незнакомка схватила Ника за руку и затащила в нишу, так что они оказались втиснутыми между стеной и статуей.
— Я видела, как вы приехали, — прошептала она заговорщически, потом замолчала и, оглянувшись, с подозрением посмотрела на Рандалла. — Вы приехали с Пиренейского полуострова?
— С Пиренейского полуострова?
— От Уэлзли, — уточнила она. У нее был неприятный визгливый голос, свойственный некоторым молодым женщинам. — Кстати, о французской шпионке. Я видела, как вы столкнулись с ней. Вы должны действовать благоразумно, иначе она избавится от вас. Я написала о ней маркизу, и он обещал прислать кого-нибудь мне на помощь. Ш-ш-ш… — Она привлекла Ника поближе и заговорила тише: — Сюда ее послал Наполеон, чтобы она перехватывала письма, которые посылает мне принц-регент. Вам известно, что я передаю их Веллингтону ?
Дама замолчала и с гордостью посмотрела на него, словно ждала, что он что-то скажет. Ник поборол в себе желание вытаращиться на эту увядшую красавицу эпохи Регентства и кивнул с самым серьезным видом.
— Разумеется, миледи.
Негромкий звук закрывающихся дверей заставил его собеседницу подпрыгнуть и уронить зонтик. Он вежливо поднял и подал его ей.
— Мне нужно идти. Нас не должны видеть вместе. Я рада, что Веллингтон наконец отреагировал так, как того требует мое положение в обществе. Хорошо, я не буду вдаваться в тонкости касательно причин его медлительности. — Она высунула голову из ниши, убедилась, что Рандалл не смотрит, и удалилась.
Ник изумленным взглядом проводил ее комнатные туфли, скользящие по мраморному полу, и вышел из состояния оцепенения только тогда, когда дама выбежала из дома. Он присоединился к Рандаллу, который возобновил свое величественное движение вверх по изящной лестнице, покрытой толстым ярко-синим ковром.
— Гм… Рандалл, — обратился к нему Ник.
— Да, сэр?
— Эта леди…
— Леди Августа Хайд, сэр. Незамужняя сестра графа.
— Ах вот оно что. — Рандалл кашлянул.
— У ее светлости несколько необычная память, сэр.
— О да, теперь я понимаю.
— Да, сэр.
— Кажется, леди Августа думает, что леди Джорджиана французская шпионка.
— Разумеется, сэр. Это обычная реакция ее светлости на появление в доме незнакомых людей. Граф вменил мне в обязанность предупреждать гостей относительно некоторых необычных наклонностей ее светлости. К сожалению, я не успел сделать это вовремя, сэр.
— Ничего страшного, Рандалл.
— Благодарю вас, сэр. — Рандалл остановился перед роскошной, белой с позолотой двустворчатой дверью и открыл ее. — Ваша комната, носящая имя Чарльза Второго, находится в мужской половине главного здания. Покои его светлости дальше по коридору. Леди Лавиния и леди Джорджиана занимают комнаты в восточной половине напротив, а члены семьи проживают в северо-западном флигеле.
Ник вошел в комнату и сразу поразился ослепительно белой мебели и обилию позолоты и золотых украшений, каких не видел с тех пор, как купил свой последний дом пять лет назад. Он подождал немного и, когда Рандалл ушел и дверь закрылась, бросился через гостиную.
— Пертуи, ты где, Пертуи?
— Я возле платяного шкафа, сэр.
Пертуи, его камердинер, вешал брюки в позолоченном платяном шкафу. Его рыжие волосы были смазаны маслом и прилизаны; на ленте, прикрепленной к пиджаку, висел монокль. Как всегда его одежда была чистой и без единой складки. Ник не мог понять, как это ему удавалось — ведь они ездили в одних и тех же поездах и в одних и тех же экипажах. Возможно, причина была в том, что к порядку его приучил отец, требовательный школьный учитель.
— Пертуи, скорее. Я должен переодеться и немедленно увидеться с этим чертовым Трешфилдом.
Пертуи осторожно закрыл дверцу платяного шкафа.
— Сэр желал, чтобы я сообщал ему, если он заговорит или поведет себя так, как он привык. Сейчас сэр разговаривает как уличный торговец.
— К черту мою речь! — Ник начал срывать с себя одежду. Пертуи не сдвинулся с места и начал протирать свой монокль. Ник швырнул рубашку на огромную кровать с тяжелым балдахином. — Черт возьми! Ладно, ладно.
Он несколько раз глубоко вздохнул и начал снова. Он распрямил плечи, поднял подбородок и заговорил тоном, который можно было слышать в фешенебельном лондонском Мейфере, на Гросвенор-сквер или во время официальных приемов при дворе.
— Пертуи, мне нужно принять ванну и переодеться к чаю. Пожалуйста, поторопитесь, его светлость ждет меня.
— Сию минуту, сэр.
Пертуи бесшумно выскользнул из комнаты, словно двигался на смазанных колесах. Ник принялся мерить комнату шагами. Пертуи раздражился бы, если бы он попытался сам отыскать свою чистую одежду. Джентльмены не раскладывают свою одежду и не наполняют ванну. С тех пор как Джоселин много лет назад вытащил его из той ямы, он усвоил, что джентльмены делают для себя чертовски мало, если находят того, кто делает это за них.
Он осмотрел спальню. Даже шнурок колокольчика был расшит золотом. Легкие маленькие стулья в стиле Людовика XV, барочный платяной шкаф и сундук, украшенные причудливыми узорами. Он смотрел на эту роскошную мебель, и его вновь охватило знакомое чувство, с которым он жил уже долгое время. Это было странное чувство раздвоенности.
Лишь недавно он понял, почему оно появилось. Здесь, в Англии, он вел жизнь богатого джентльмена. Его сельские дома были даже больше, чем Трешфилд-хаус, его городской дом мог сравниться с домом любого герцога. Он привык к роскоши, но в глубине души ему по-прежнему были близки трущобы восточного Лондона с их улочками, покрытыми слоем навоза, смешанного с угольной пылью и гниющим мусором. Его постоянно терзал контраст между окружающей его роскошной обстановкой и этой вонючей слизью, приставшей к его сердцу.
Именно поэтому он принял приглашение Джоса посетить Техас. В этой суровой стране контраст был не таким сильным. Ему нравилось смотреть на склоны холмов, покрытые васильковой вуалью, купаться в прозрачных речках, пенящихся быстринами, ездить верхом под толстыми дубами, обвитыми виноградной лозой; он был рад тому, что не слышит правильной английской речи и не видит карет с гербами, которые напоминали бы ему о его прошлом.
Но теперь он вернулся в страну, которая была королевством, а не нацией. Вернулся туда, где родился, где его отец из-за своего пристрастия к спиртному терял все места работы, какие находил, и потом вымещал злобу на жене и детях. К тому времени, когда ему исполнилось восемь лет, его отцу уже не нужно было терять работу, чтобы найти повод избить свою жену.
Мать выводила его и сестру Тесси из их однокомнатной квартиры в Сент-Джайлзе каждый раз, когда их отец впадал в ярость. Ник всегда незаметно возвращался, припадал к двери, слушал доносившиеся из квартиры звуки ударов и крики и плакал. Так продолжалось до тех пор, пока ему не исполнилось пятнадцать. В тот день он убежал с Тесси, оставил ее у соседей и, как всегда, вернулся домой. Только на этот раз он не жался у двери, а вошел внутрь.
На этот раз он взял дубинку, и когда отец бросился в очередной раз на мать, он преградил ему дорогу. Вид сына с дубинкой еще больше разъярил отца.
— Я покажу тебе, как поднимать руку на собственного отца, молокосос! — кричал отец, брызгая слюной. — Проклятый гаденыш! Не жди теперь от меня пощады!
Отец был почти двое больше него, но Ник вырос и продолжал жить среди воров и хулиганов Уайтчепела. Он жестоко избил отца и сказал, чтобы тот убирался из дому и не возвращался, если хочет жить. После этого он, мать и Тесси свободно вздохнули. Отца не было, и некому было пропивать деньги, которые Ник добывал воровством и жульничеством.
— Никакой пощады, — тихо сказал Ник самому себе. — Заканчивай это дело, Ник, дружище. Скорее заканчивай его и сматывайся. Здесь тебе не место.
Он нахмурился, вспомнив взгляд изумрудных глаз Джорджианы, когда она смотрела на него с повозки так, словно он был мухой, севшей на ее платье. Она напоминала ему одну из статуй. Но какую именно? Ах да, статую Афины, богини войны. Он представил леди Джорджиану с ее величественной осанкой в бронзовом шлеме и с мечом в руке.
«Готов держать пари, что она с большим удовольствием отрубила бы мне голову этим мечом, — подумал он. — Вот это был бы поединок! Как бы она выглядела, когда нападала бы на него в коротком белом платье, размахивая мечом. Ее ноги и руки были бы голыми, а грудь свободной от бюстгальтера… Черт меня подери, о чем это я думаю?»
Ник схватил сапог, который только что снял, и швырнул его через всю комнату. Он ударился о стену возле двери в тот момент, когда в нее входил Пертуи. Слуга охнул, схватился за горло и закрыл глаза. Ник слышал, что он посчитал до десяти, прежде чем открыл их снова и сердито уставился на своего хозяина.
— Сэр, ванна готова. Если я смогу без риска для своей жизни войти в комнату, то я подготовлю один из дневных фраков сэра.
— Извини, Пертуи.
— Сэру нужно успокоиться. Возможно, если сэр согласится прочитать вслух небольшой отрывок из Платона, которого мы читали вчера вечером…
— Нет.
Пертуи наградил его суровым взглядом, которого Ник уже начал побаиваться.
— Прошу вас, сэр. «Возлюбленный Пан и все другие боги»…
— Ох, ну ладно! «Возлюбленный Пан и все другие боги, навещающие это место, придайте красоту моей душе; и пусть моя бренная плоть и внутренний мир обретут покой. Пусть мудрость сделает меня богатым и пусть у меня будет столько золота, сколько мне необходимо». — Ник помолчал и затем посмотрел на своего слугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31