Лайза уже почти достигла двери, когда генерал Клинтон поймал ее за руку.
– Дорогая леди Водсвортская, – необычно радушно начал он, – разрешите представить вам одного из ваших соотечественников. Лайза выдернула руку.
– Нет, сэр Генри, вы не смеете представлять его мне, – в тишине зала прозвучал ее чистый, звенящий голос. – Американцев можно заставить есть тараканов в ваших вонючих британских тюрьмах, генерал, но, слава Богу, они не обязаны насиловать себя в любых других обстоятельствах. Спокойной ночи, сэр Генри.
Не обращая внимания на ошеломленное выражение лица генерала Клинтона и искаженное яростью лицо генерала Арнольда, она выскочила за дверь и, не увидев нанятого экипажа, быстро пошла по булыжной мостовой.
Лайза была уже в двадцати ярдах, когда Торн спустился по ступенькам и отправился вдогонку.
Не успела она произнести ни слова, как очутилась в экипаже. Всю короткую дорогу до дома Торн ощущал ее дрожь и был уверен, что это гнев, а не страх. Для него оставалось загадкой, как можно публично оскорбить самого могущественного в стране британского генерала и столь же непопулярного человека в Америке и дрожать от ярости, но не от страха!
Он сделал пробный шаг.
– Сэр Генри ждет извинений.
– За что?
– Ты оскорбила его гостя.
– Если ты имеешь в виду этого предателя Арнольда, то оскорбить его невозможно.
– Возможно, генерал Клинтон, – продолжал муж спокойно, – имеет на сей счет другую точку зрения?
– Генерал Клинтон, – не сдержалась миледи Водсвортская, проведшая столько времени в обществе американских солдат, – может принять любое извинение, которое ему хочется получить от меня, – она снова повысила голод, – и засунуть его в одно место.
Муж едва прокашлялся, прикрыв рот носовым платком, и, что самое странное, хорошо знающий улицы города кучер пропустил поворот на Боури-Лейн.
Лайза вплыла в дом и величаво поднялась по ступенькам.
– Спокойной ночи, – лишь бы отделаться от него. А то его лекция может не закончиться и утром.
Лайза из своей комнаты прошла через внутреннюю дверь в спальню, где новая служанка Клара дремала в кресле-качалке и, сразу же проснувшись, сообщила:
– Вели себя прекрасно, миледи: маленькая Гленниз начала ворочаться несколько минут назад, наверное, – она лучезарно улыбнулась, освобождая кресло, – ее пора кормить.
Лайза, расстегнув пуговицы, спустила платье и сорочку с одного плеча. Клара подала Гленниз.
– Извините, миледи, спущусь в кухню выпить чашку чая, вернусь и уложу малышку.
Служанка отсутствовала минут двадцать, но за это время в комнате появился посетитель – ее муж – и остановился, лениво опершись на закрытую дверь, ничего не говоря, только наблюдая. Почувствовав его взгляд на своей высокой, с затвердевшей от молока груди, Лайза нервно зашевелилась, перекладывая младенца от одного соска к другому.
«Как будто никогда не видел», – с раздражением подумала она, понимая, что этот взгляд отличался от тех, которые наблюдала в последние месяцы; улыбка тоже обещала интимность и ласку.
Лайза обрадовалась, что ему не видны ее дрожащие руки, но, поймав его взгляд, поняла, что от него ничего не укроешь – отлично знает, как подействовать на нее.
Малышка перестала сосать до прихода Клары, но Лайза продолжала держать ее, нежно укачивая и используя как защиту от Торна. Защиту? – мысленно переспросила она себя с досадой, когда это слово еще раз отдалось эхом в мозгу. Интересно, с чего это ей вдруг понадобилась защита от Торна?
Как только вернулась Клара, она передала ей ребенка.
– Позови, если понадоблюсь, – сказала буднично, как обычно говорила каждый вечер.
– Хорошо, миледи, – ответила Клара, и Лайза торопливо вышла из комнаты, небрежно бросив через плечо:
– Пока, Торн.
– Спокойной ночи, Лайза.
Однако спустя четверть часа он вошел в ее комнату через дверь из коридора, одетый в новый халат и шлепанцы.
– Что ты хочешь? – нелюбезно спросила Лайза. Он решил ответить в том же духе.
– Тебя, – ответил он, развязывая пояс.
– Убирайся, – грубо предложила жена. – Устала. И, кроме того, – продолжила она, увидев скрученный и брошенный на ближайший стул халат, – не хочу тебя – нет настроения.
Не самые приятные слова для обнаженного мужчины, у которого уже появились все признаки приподнятого настроения. Торн, не ожидая продолжения, устроился в постели рядом с ней.
– Моя маленькая мегера, – нежно обратился он, – знаешь ли, что на Бродвее всю ночь сегодня будут гореть свечи, чтобы очистить возможный позор английского флага, причиненный твоей маленькой вспышкой по отношению к генералу Арнольду?
– Можешь считать его генералом для себя, но не навязывать американцам, – вскипела снова Лайза. – Пройдут годы, Америка станет свободной от Британии, и имя Бенедикта Арнольда покроется позором.
– Не удивлюсь, если окажешься правой, – признался Торн, – но где же твоя острая наблюдательность – постель не лучшее место для политических дискуссий.
– Но…
И не смогла больше произнести ни слова, потому что его твердые губы прервали ее речь и биение ее сердца, заставив кровь петь в жилах.
Вернулись прежние поцелуи Торна, когда страстные прикосновения через минуту сменялись нежными и наоборот. Так… так… открывая ему свое тело, подумала она, так обычно они раньше занимались любовью.
– Думал, моя прежняя Лайза никогда не вернется назад… а останется только женоподобной незнакомкой, каковой была в последнее время.
– Я боялась, ты никогда не простишь меня.
– Мне стало понятно, что могу простить все, кроме твоего холода и желания расстаться со мной. Последовал твоему совету и съездил на «Джерси», и не смог выдержать более нескольких минут.
– Попробую полюбить Англию, правда, попробую, Торн, но в душе навсегда останусь американкой.
– А мне и хочется, чтобы ты ею осталась – это даст возможность взять самое лучшее из двух миров.
– Кажется, малышка плачет.
– Скорее всего, Джей-Джей. Лайза села.
– Скоро вернусь.
Торн быстро уложил ее снова.
– Никуда не пойдешь – с ними Клара. В эту ночь будешь моей – полностью моей и только моей.
ГЛАВА 61
Впоследствии Лайза говорила, что единственный взгляд на Бенедикта Арнольда лишил ее молока: оно стало пропадать сразу же после той встречи на вечере у генерала Клинтона, и для переезда в Англию нужно было срочно найти кормилицу.
Прямолинейная американка, жена лорда Водсвортского, вызвала замешательство в обществе, которое перечеркнуло службу ее мужа. Им был получен намек – к его большому удовольствию, – что командование больше не нуждается в его услугах и не будет возражать, если он ускорит отъезд.
Торн немедленно начал готовиться к нему, а Лайза с такой же поспешностью выбирать кормилицу для Гленниз. После встречи с тремя роженицами, предложенными местными акушерками, выбор пал на шотландку Джинни-Марию Маклафлин, которая после короткого замужества со старшим сержантом уже четыре месяца была вдовой, а теперь родила мертвого ребенка. Случилось это за день до Встречи с Лайзой.
Перевезли Джинни-Марию в дом на Боури-Лейн в армейском медицинском фургоне с мягкими матрацами и одеялами, вложенными Лайзой.
– Очень сочувствую вам, Джинни-Мария, – прошептала Лайза, в первый раз наклонившись над кроватью и подавая Гленниз в протянутые руки шотландской девушки. – Понимаю, вам сейчас очень трудно, вы все время будете думать о собственном ребенке.
– Нет, миледи, все не так, как вы предполагаете, – честно созналась Джинни-Мария, когда Гленниз ухватилась ртом за полную грудь. – Произвести ребенка на свет, когда его отца уже нет в живых… ничего хорошего не сулит. И я, имея несколько монет в кармане, боялась, что никогда уже не увижу Шотландию и двух детей, которых оставила у матери.
– У вас уже двое детей… вы же так молоды!
– Рано вышла замуж, мадам… в шестнадцать, а в семнадцать родилась Джейн, а Джеймс появился на свет всего год спустя. А в этот раз, кажется, заболела от страха. Мне понадобились бы годы работы, чтобы скопить денег на дорогу домой. А теперь другое дело: даже если стану не нужна этой малышке, окажусь близко к дому, да еще и с кошельком.
С легкой завистью посмотрев на Гленниз, полностью удовлетворенную новым источником питания, Лайза спустилась в маленькую комнату, служившую Торну кабинетом.
Он повернулся к ней с улыбкой и встал, держа перо в руке.
– Все нормально?
– Джинни-Мария страшно рада, что переберется с нами через океан. Не скажу, что она любит Англию, но она ближе к Шотландии, чем Америка. Представь себе, у этого ребенка уже своих двое детей. А Гленниз, – добавила она небрежно, не давая ему возможности ответить, – счастлива, как петух, попавший в курятник.
Он наклонился и взял ее лицо в свои руки.
– Не волнуйся, – успокоил муж. – К тому времени, как наша дочь подрастет настолько, что ей не нужна будет кормилица, она будет знать, где ей следует быть… и с кем.
Лайза покраснела оттого, что он прочитал ее мысли, а Торн, не отпуская ее, спросил:
– Будешь готова к отплытию в третью неделю февраля?
– Это же больше месяца! Тогда у меня еще уйма времени, – ответила Лайза, в этот раз не пытаясь вырваться от него. – К тому времени и Джинни-Мария поправится полностью и сможет помочь с обоими детьми. Я даже не распаковывала несколько сундуков. Месяц – это более чем достаточно, – повторила она, а затем спросила осторожно: – Мне все еще оставаться взаперти, или генерал Клинтон разрешит выходить на улицы Нью-Йорка?
– Вообще-то сэр Генри попросил меня выполнить еще одно поручение до того, как мы уедем, – небрежно сообщил он, и сердце Лайзы опустилось. – Из-за твоих связей сочли полезным мое участие в обмене узниками. На следующей неделе поеду на указанное место в округе Моррис.
– Округ Моррис! – воскликнула она с бьющимся сердцем. – Но это… Торн, это…
– Брать детей туда нельзя. Согласишься оставить их здесь с нянями, пока я отвезу тебя на несколько дней в Морристаун?
– О, Торн, конечно, да! Спасибо, милый.
Она бросилась к нему, ее волосы щекотали его шею.
– Никогда не слышал, чтобы ты так благодарила. Так насколько… – Она отодвинулась и, смеясь, посмотрела на него. – Так насколько велика твоя благодарность? – спросил он.
– Пойдем в спальню, и я покажу тебе, – пригласила она, а Торн сказал:
– Дай пять минут, закончу это последнее письмо для сэра Генри.
– Нет, – сказала Лайза. – Сию минуту.
– Именно сию?
Она прикусила кончик языка, затем сбросила туфли и провела ступней вверх и вниз по его ноге.
– Сэр Генри может подождать, а я нет.
Очарованный этим заявлением, он бросил ручку и последовал за ней в спальню. Письмо к сэру Генри ждало очень, очень долго.
На третьей неделе января Торн со своим эскортом, состоявшим наполовину из британцев, наполовину из американцев, оставил Лайзу в особняке Фордов.
– Если разрешат, заеду за тобой в Грейс-Холл, – сказал он на прощание. – В противном случае пришлю весточку, когда встретимся здесь. Лайза?
– Да, любимый?
– У меня в заложниках дети, – напомнил он полушутя.
– Если бы они и были со мной, – ответила она ласково, – я все равно бы вернулась к тебе, Торн: Англия не страшит меня, а разлуку с тобой не переживу.
Не обращая внимания на ухмылки присутствующих, он пылко поцеловал ее; Лайза вошла в особняк и попросила сопровождение для поездки домой.
Когда возбуждение, вызванное ее приездом в Грейс-Холл, немного улеглось, посыпался град вопросов. Наперебой рассказывали друг другу, как жили это время, и Лайза от души посмеялась над историей о том, как она «насолила» Бенедикту Арнольду.
Вечером Элиша тактично удалился сразу после ужина якобы проверить палаты, дав возможность женщинам и Эли остаться наедине.
– Все так скучают без Джей-Джея, – сказала Феба.
– И без тебя тоже, Лайза, – добавила Шошанна преданно.
Лайза посмотрела вокруг затуманенным взглядом.
– Я тоже так без вас скучала! – Затем, перехватив вопросительный взгляд Эли, ответила: – Да, Торн и я счастливы теперь. Имея такого мужа, даже примирилась с мыслью об Англии.
На следующий день она встала рано, надела на голову шапочку и повязала передник – миледи снова превратилась в медсестру мисс Лайзу.
Четыре дня спустя эскорт доставил Торна к дверям Грейс-Холла. Эли и дежурных солдат познакомили с правилами поведения: эскорт заберет лорда и леди Водсвортских через два дня, в течение которых его светлости не разрешается покидать дом или разговаривать с кем-нибудь за пределами дома под угрозой расстрела; ему также запрещается общаться с солдатами в доме под угрозой ареста за шпионскую деятельность.
Торн, смеясь, вошел в дом, а Лайза возмутилась этим набором инструкций.
– Может быть, им хотелось бы, чтобы тебя заперли в подвале? – спросила она резко.
– Если это удобный подвал, согласен, – ответил Торн, все еще смеясь. – За время пребывания в армии мне приходилось спать в местах и похуже.
Лайза потащила его за рукав в большую палату, где Феба застилала кровати, а Шошанна меняла белье.
– Это Торн, мой муж, – объявила она, и обе девушки, бросив свои дела, подбежали знакомиться с ним, протягивая ему руки, а он обнял каждую из них за плечи и звонко расцеловал.
Затем Феба и Шошанна продолжили работать, а Лайза повела Торна в кабинет Эли, надеясь, что два этих человека, так сильно и так по-разному ею любимых, понравятся друг другу, несмотря на большую пропасть, лежащую между ними.
– Эли, это мой муж. – Она специально представила Торна первым. – Торн, вот доктор Эли бен-Ашер, мой лучший друг.
Племянник виконта и сын мелкого торговца пожали друг другу руки.
– Эли.
– Торн.
– Спасибо, что вы заботились о моей жене, пока я сам не мог этого делать. Кажется, также должен благодарить вас за хороший совет, хотя жена не захотела им воспользоваться.
– Мы все в Грейс-Холле ваши должники, Торн. Многие люди остались в живых благодаря этому госпиталю. Спасены также двадцать пять узников, потому что Лайза, рискуя браком, добилась их свободы.
– Согласен с вашей точкой зрения, доктор. Признаюсь, в течение долгого времени придерживался другой точки зрения, но жена не была бы Лайзой, если бы не сделала то, что считала правильным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49