– Феба слишком мудра в некоторых вопросах, а в других совершенно наивна. Может быть, меня попросят стать крестным отцом их первого ребенка? Мне тоже жаль, Лайза, но не волнуйся за меня.
– Я не волнуюсь, – не согласилась Лайза. – Знаю, что всегда сумеешь… ты… ты… ты Эли; но хочу видеть тебя счастливым. Дэниел – хороший мальчик, все любят его, но не возражай – ты самый нужный мужчина для Фебы.
Казалось, первый раз за все время Эли изменила его собранность и хладнокровие.
– К несчастью, наша Феба не согласна с тобой. – Он сжал руку Лайзы. – Если так беспокоишься, давай поговорим о твоем замужестве.
– А что говорить о моем замужестве? – Лайза вздернула подбородок.
Эли быстро взял ее за подбородок и слегка наклонил его вниз.
– Вот так, – сказал он. – Не будь высокомерной с мужем, когда увидишь его. Помни, у него есть право и веские причины быть сердитым, и тебе нельзя срывать на нем зло за всю британскую армию. Поэтому не задирай нос и прояви покорность, тогда, возможно, соглашусь стать крестным отцом и твоего ребенка тоже. – Она увидела в лунном свете его улыбку. – Вот был бы поворот судьбы, правда? Сын мелкого еврейского торговца в Лейпциге, врач – в Америке, и крестный отец наследника британского пэра!
– Обещай, что приедешь когда-нибудь в Англию, Эли. – Она прильнула к нему, охваченная внезапным страхом. – Не могу даже думать о том, что никогда не увижу тебя снова. Вы все останетесь здесь, вы моя настоящая семья.
Феба оказалась почти пророком.
В конце июня разведывательная служба сообщила в американскую штаб-квартиру, что британцы выступили в поход: шесть военных кораблей продвинулись вверх по Гудзону и остановились в опасной близости от Уэст-Пойнта. Небольшие силы остались с генералом Грином, а главнокомандующий двинулся с основной частью армии к Помптону в Джерси, который находился в трех или четырех марш-бросках от Нью-Йорка и Уэст-Пойнта.
Чарли, Дэниел и доктор Аза Холланд ушли с войсками Вашингтона. Когда они вернутся в Морристаун, если посчастливится вернуться, Лайза и Джей-Джей, несомненно, уедут, и уже, возможно, в Англию. Их прощание с ней было особенно трогательным.
Чарли крепко обнял Шошанну, Дэниел держал Фебу за руку, попрощавшись с ней ранее наедине. Обе руки Эли сжимали мужчины.
– Позаботься о моей жене, – попросил Чарли, и Эли серьезно кивнул.
– Не оставишь нашу Фебу, друг Эли? – спросил Дэниел тихим голосом.
Брови Эли изумленно нахмурились.
– Нашу Фебу?
– Солдаты в Джоки-Холлоу страдали как никогда прежде во время этой войны, – начал Дэниел, как обычно, спокойно и неторопливо. – Когда будет написана история нашего восстания против Англии, Джоки-Холлоу станет известен как место величайшего кризиса и тяжелых испытаний нашего времени, более сурового и смертоносного, чем Бостон, Лонг-Айленд, Монмут и даже Вэлли Фордж, но для меня оно явилось периодом величайшего счастья, которое когда-либо мог бы испытать простой мальчик с пенсильванской фермы. Понадобилась война, призвавшая меня в солдаты, и вот два таких разных человека, я и Феба, встретились.
– Но вы же встретились и полюбили друг друга.
– Пути Господни неисповедимы. Одной рукой Он дает, другой – отбирает.
– О чем толкуешь, Дэниел?
– Убежден, что так или иначе за счастье надо платить… – Он снова сжал руки Эли. – У меня такое большое чувство к этой девушке, друг Эли. Хочу, чтобы ее любили и лелеяли всю жизнь. И по большому счету, не имеет значения, кто будет ее любить, я или ты. До свидания, мой друг. Пусть хранит тебя Бог. Пусть Он хранит вас обоих.
Лайза с таким же трудом сдерживала слезы, как Шошанна и Феба, когда мужчины отходили от дома, и разрыдалась, стоило им скрыться из виду.
Эли подождал полчаса, пока три женщины давали волю слезам. Затем сказал:
– Принимайтесь за работу: больные и раненые требуют такого же ухода, как и раньше, а Тилли и Эми не справляются, к тому же вы пугаете Джей-Джея.
Слезы иссякли, лица приободрились. Джей-Джей, радостный и счастливый, снова переходил из одних рук в другие.
Жизнь в Грейс-Холле потекла, как и прежде: солдат отправляли в армию, когда объявляли их здоровыми, или домой, если они надолго выходили из строя; на их место приходили другие, как из армии генерала Грина, так и из других разбросанных повсюду полков.
В сентябре пришло сообщение, которого Лайза ждала все лето, гласившее, что между британцами и генералом Вашингтоном достигнуто соглашение, по которому пятнадцать человек, восемь с «Джерси» и семь из военной тюрьмы в Нью-Йорке, будут выданы в обмен на мальчика, известного как Джей-Джей, Джордана Жака Джориса, сына и наследника Торна Холлоуэя, виконта Водсвортского.
Обмен был назначен… Лайза тревожно высчитала… Боже, осталось меньше недели, а так много надо успеть сделать… так много запланировать… и Торн. Торн. Ее сердце сжалось, когда вспомнила холодного, безразличного незнакомца, который попрощался с ней несколько месяцев назад, приказав хорошо заботиться о его сыне.
Его сын!
Надменно вздернулся подбородок, но тут же вспомнилось предупреждение Эли. «…Не будь высокомерной с мужем… У него есть веские причины быть сердитым… Прояви покорность…»
Тилли, которой предоставили право выбора поехать с Лайзой или остаться в Грейс-Холле, в отчаянии всплеснула руками.
– Мисс Лайза, и в мыслях не держала отказываться от поездки с вами и от нашего любимого мальчика, а также от Гленниз, но что могу поделать? Тим Корбетт, суровый крепкий сержант, превращавшийся в воск в руках Джей-Джея, предложил выйти за него замуж. О, мисс Лайза, иметь собственного мужа, а может, не слишком поздно и для ребенка…
– Тим Корбетт! Ну, Тилли, это же замечательно! Он очень подходит тебе, – успокоила Лайза, не показав, что ее сердце дрогнуло. Она обняла женщину, ставшую для нее почти матерью с тех пор, как обе отправились в Нью-Йорк покупать мужа. – Я позабочусь о содержании, и вы можете, если захотите, остаться в Грейс-Холле. С этой минуты доктор Бен назначается моим поверенным здесь – это значит, что ему доверяется полностью распоряжаться Грейс-Холлом как в мирное, так и в военное время. Он будет часто писать мне, так что вы в любое время можете подать мне весточку.
Настал час расставания. Вспомнив о шутливых обещаниях Эли стать крестным отцом ее ребенка, Лайза не стала спрашивать, приедет ли он в Англию. Улыбаясь сквозь слезы, она сошла по ступенькам Грейс-Холла, держа малышку на руках, а Джей-Джея за руку. И только когда Эли помог ей сесть в экипаж, обернулась, помахала маленькой печальной группе людей, стоящих на галерее.
– Прощай, мой дорогой, искренний друг, – обратилась она к Эли.
– Лучше сказать «до свидания», Лайза. До встречи.
– До следующей встречи, – эхом отозвалась Лайза. Сержант тронул экипаж, а капрал вспрыгнул на него сзади. Экипаж сопровождали двадцать пеших солдат и трое офицеров на лошадях.
Все произошло почти так же, как и в прошлый раз, за исключением того, что она прошла по тропинке с прильнувшими к ней Джей-Джеем, Гленниз, которая стала на несколько фунтов тяжелее, а солдаты несли за ней не одну-единственную коробку, а полдюжины сундуков. И на этот раз было не десять, а пятнадцать заключенных. Пятнадцать человек, вырванных из лап смерти из британских тюрем. Она сосчитала их одного за другим и прошептала малышке:
– Это не вернет твою маму, Гленниз, но, во всяком случае, это кое-что.
Лайза пошла к лодке в направлении, указанном британцами, думая, что через полчаса самое страшное останется позади: Торн ждет ее, как и в тот раз, на той стороне, и она узнает, начнется ли война между ними, будут ли они жить в браке в любви или в ненависти.
Лайза пробормотала «Благодарю вас» одному из лодочников, помогшему ей с малышкой сесть на скамью, а затем усадившего рядом Джей-Джея.
– Приветствую вас, миледи. – Лайза с удивлением посмотрела вокруг: Торн – без пальто, с непокрытой головой, с закатанными рукавами рубашки.
– Торн, – едва вымолвила она. Затем обратилась к сыну: – Джей-Джей, это твой папа.
Джей-Джей привык в госпитале видеть разных мужчин: незнакомых, стоящих и сидящих, одетых и раздетых, лежащих в постели.
– Па-па, – беззаботно пролепетал Джей-Джей и поковылял к нему, пытаясь ухватиться за отцовские бриджи.
Блаженная улыбка разлилась по лицу Торна.
Подняв своего маленького сына, он крепко прижал его к себе.
– Хороший па-па, – сказал Джей-Джей, похлопывая его по лицу. – … Ай… фетку Жей-Жею.
Торн посмотрел на Лайзу с забавным страхом.
– У тебя есть конфетка для него? – перевела она слова сына. – Я говорила, что его немного избаловали.
– Я дам тебе конфетку, когда приедем домой, – серьезно сказал он своему сыну, – и только в том случае, если разрешит мама. – Торн сел возле Лайзы, усадив Джей-Джея на колени.
– А как наша девчушка? – вышло у него совершенно непринужденно, и Лайза проглотила подступивший к горлу комок.
– Молодец. Эли говорит, что с нашей помощью это жалкое подобие девочки проявило большую волю к жизни.
– Дочь своей матери, – пробормотал Торн.
– Да, дочь ее матери, – прошептала Лайза. Она повернулась и посмотрела мужу прямо в глаза.
– Ты все еще сердишься на меня? – прозвучал ее вопрос.
– В глубине души да.
– Когда-то ты сказал, что никогда не простишь меня. Что-нибудь изменилось?
– Не совсем уверен: иногда чувствую, что простил, а реже – никогда не смогу.
– Но ты хочешь видеть меня своей женой? – Подбородок начал гордо подниматься, но вспомнился Эли. – Это из-за Джей-Джея?
– Из-за того, что люблю тебя, Лайза. Ничто не смогло изменить этого, и никогда не изменит.
ГЛАВА 60
Несколько месяцев, а не считанные дни и недели понадобились Торну, чтобы закончить все дела и уехать в Англию. В этом никто не мог его упрекнуть, и меньше всего Лайза. Ее муж неофициально помогал генералу Клинтону в работе с секретной корреспонденцией, которой раньше занимался майор Андрэ.
Он не смог отказать в исключительно деликатной просьбе генерала Клинтона, чье сердце и душа были разбиты ужасной смертью офицера, которого тот любил, как сына, схваченного и повешенного американцами, – его гибель оплакивала вся армия.
Лайза с радостью хваталась за любой предлог, лишь бы отсрочить отъезд в Англию. На Рождество, наконец, состоялся давно откладываемый визит в Холланд-Хауз. Муж отвез в ее родной дом всю их семью. Аренда, конечно, там не было, он находился с армией где-то в плоскогорьях на берегу Гудзона, но все замужние сестры приехали со своими мужьями и детьми.
Как хорошо было снова почувствовать себя ребенком у папы и мамы! Даже враждебно настроенная Кэтрин, совершенно безразличная к тому, что муж младшей дочери носил титул лорда, признала себя побежденной, убедившись, как он любит и заботится о Лайзе и детях.
– Я оказалась неправа по отношению к Торну, – однажды призналась она дочери. – Он – хороший человек, ты за ним, как за каменной стеной, но сомневаюсь, – последовал тяжелый вздох, – что буду видеться с тобой, когда уедешь в Англию, чаще, чем в эти ужасные годы войны.
После такой переоценки Лайза уже не могла признаться матери, что ее не совсем устраивал этот брак.
Торн был хорошим отцом для обоих детей, добрым и заботливым мужем, всегда милым и неизменно учтивым. Обладая богатством и древним титулом, никогда этим не кичился; став без всяких усилий милордом, в один прекрасный день объявит ее тоже миледи в своем замке.
Но она многое бы отдала – почти все – за одну из их добрых ссор: повысил бы он хоть раз на нее голос, а она дала бы ему отпор. Его подчеркнуто вежливые манеры подавляли Лайзу – Торн превратился в такого чертовски скучного и сдержанно-вежливого мужа, что это убивало ее.
Вернувшись в Нью-Йорк, они восстановили прежние отношения. Он приходил к ней в комнату и занимался с ней любовью, не так часто, как раньше, но и не редко. Лайза сама себе стала казаться домоправительницей, подающей обед, а не женой в постели, особенно выслушивая его вежливые благодарности перед возвращением в свою комнату. От этого их близость, ставшая такой спокойной, неинтересной, вежливой и благоразумной, будто превратилась в любовь двух незнакомцев, встречающихся по ночам!
Мужчина, деливший с ней постель, перестал брать ее в кресле или на коврике около камина, не бросал, визжащую, на пуховое одеяло и не переворачивал будуара во время шутливых схваток, и уж, конечно, не просил слуг оставить их одних, чтобы раздеть ее в середине дня.
Ему хотелось – и он брал ее, нуждался в ней – и пользовался ею. Продолжая любить ее, проделывал это довольно часто… И в то же время все еще сердился, не доверял и не прощал.
На одном из приемов, устроенном британским командующим, Лайза, осмотрев комнату для танцев, с негодованием узнала высокого человека в британском обмундировании, появившегося в дверях. Ей многого удалось добиться за это время, подавляя свою гордыню, как и советовал Эли, но на этот раз у нее не хватило сил.
Последний раз она видела этого человека одетым в голубую форму американской армии во время военного суда над ним в Морристауне, его судили за должностное преступление, заключавшееся в использовании высокого служебного положения в целях личной наживы.
Может быть, простое сходство… Боясь ошибиться, она потянула за рукав мужа, спрашивая:
– Тот мужчина, вон там… Это не Бенедикт Арнольд?
Торн посмотрел в сторону, куда она показывала, и кивнул.
– К несчастью, да. Сэр Генри желает, чтобы мы оказали ему всяческое почтение, так как его вернули теперь, цитирую, к «надлежащей преданности». – Он усмехнулся. – Несомненно, другие американские офицеры могут последовать его продажному примеру. Лайза! Лайза, куда ты?
– Куда, черт возьми, ты думаешь, я иду? – почти выкрикнула его жена, не делая ни малейшей попытки понизить голос. – Наружу… туда, где можно дышать чистым воздухом. Этот… эта тварь портит его.
И начала отчаянно проталкиваться к двери, не заботясь о тех, кто попадался на ее пути, и Торн, последовавший за ней, потерял драгоценные секунды, принося извинения вместо нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49