Эли проглотил слюну и заговорил.
– Доброе утро. Вы, должно быть, мисс Феба. Это Дэниел – Дэниел Люти из Пенсильвании, я Эли бен-Ашер, глава госпиталя. Мы рады, что вы оправились от сурового испытания.
– О, за это надо благодарить всех вас, доктор бен-Ашер. Все, что нам с Шошанной нужно было, это тепло, отдых и хорошая пища.
– Этим можно было бы вылечить большинство болезней в Джоки-Холлоу, – ответил Эли совершенно серьезно, – если бы конгресс, погода, фермеры и жадные спекулянты, а также британцы позволили нам сделать это.
Он обошел ее, чтобы поприветствовать Такера.
– Не знал, что вы понимаете иврит, капрал.
– Я учился на священника в Йеле, когда началась война, доктор Бен. Все еще надеюсь когда-нибудь вернуться к занятиям. Леди была так добра, когда попросил ее попрактиковать меня в языке. Она прекрасно образованная леди, не правда ли, и к тому же красивая?
– Очень красивая, – согласился Эли, разматывая бинты на левой ноге капрала Такера.
У Дэниела развязался язык, и он обратился прямо к Фебе:
– Раньше никогда не встречал леди, говорящую на древнем языке Библии.
Круглый подбородок вздернулся, прелестные губы слегка сжались, а в ее сердечном голосе появился оттенок холодности.
– Вы не одобряете?
– Не имею права одобрять или не одобрять, мадам. У моего народа образование женщины сводится к домашним делам и заботам.
– А, вспомнила, вы – меннонит. Но разве ваши женщины, – она перешла на немецкий, – не поют псалмы и не читают молитвы и Святую книгу на этом языке?
– Ей-богу, да! – поклялся на немецком Дэниел, затем извинился и тут же спросил: – Сколько языков вы знаете, мисс Феба?
– Английский, иврит, немецкий, латинский, греческий и французский, – серьезно перечислила она. – А вы, Дэниел?
– О, мне далеко до вас, мисс Феба. Только английский и немецкий, ну и, возможно, – внезапно ласково улыбнулся ей, – возможно, немножко армейский, если его считать отдельным языком.
Ее лебединая шея поднялась и очаровательно изогнулась, когда она откинула голову и громко засмеялась.
– Из того, что я услышала за один день, можно сделать вывод, что это отдельный язык.
Затем молодые люди, не отрывая глаз друг от друга, повели молчаливый разговор.
«У нее не только красивая внешность, – подумал Дэниел, и его мысли заметались в голове, словно белка в клетке. – Она красива во всем».
«Я думала, это очередной красивый солдат, пока он не улыбнулся, – сказала себе Феба. – Однако это не так, в нем есть что-то странно привлекательное».
«У нее мягкие руки; это говорит о том, что она никогда не выполняла тяжелой работы, хотя чувствую, что ее жизнь не всегда была легкой».
«Он огрубевший солдат; тем не менее, говорят, ласков с ранеными, как заботливая женщина. В нем чувствуется доброта».
«Она леди, а не лагерная девчонка, готовая продать себя за шиллинг; я не должен мечтать о том, чтобы заняться любовью с ней».
«Он не мистер Фултон Крейн, от которого у меня шли мурашки по телу. Интересно, что я почувствовала бы, занимаясь с ним любовью?»
«Нас познакомили всего пять минут назад, надо прекратить думать об этом».
«Мы только что познакомились; недостойно леди иметь такие мысли».
«Не могу ничего поделать с собой, мне хочется потрогать ее локоны, дотронуться руками до ее горла».
«Мне стыдно так думать, но, о Боже, как хочется, чтобы он дотронулся до меня!»
«Хочу прикрыть ее веки и ощутить ее ресницы, а затем целовать, целовать и целовать, как никто никогда не целовал ее раньше».
«Хочу почувствовать его губы на своем лице. О, как хочу, чтобы он поцеловал меня!»
«Невозможно влюбиться так быстро. Это ни к чему не приведет. Из нее не воспитывали работящую жену фермера, как из меня – джентльмена».
«Это совершенно исключено. О чем мы будем говорить вечерами? Он не такой джентльмен, как мой дядя Джон Генри».
«Я недостаточно образован для нее, и от ее шести языков не будет никакой пользы, когда нужно будет доить коров или кормить цыплят».
«Когда мне захочется позаниматься или поиграть на фортепиано, он, возможно, будет ждать, чтобы я готовила, пекла или убиралась по дому».
«Все это не имеет значения. Если надо, можно нанять прислугу. Если, конечно, она будет моей».
«Мне все равно. Все равно. Из приданого дяди можно нанять одну служанку или двух. Хочу только его».
Обменявшись тысячью мыслей, но не произнеся вслух и полдюжины предложений, они оба вернулись к своим занятиям: Дэниел продолжил обход палат с Эли, а Феба дочитала главу капралу Такеру.
И так осмотрительно эта пара вела себя, что в течение нескольких недель ни Шошанна, ни Лайза, ни даже остроглазые солдаты не подозревали, что Феба и Дэниел, принадлежавшие к совершенно разным мирам, с той первой короткой встречи полностью отдали друг другу свои сердца.
Только доктор знал правду с самого начала: Эли – самый заинтересованный зритель в этой личной драме… Эли, к своему несчастью мгновенно влюбившийся в Фебу Райленд.
ГЛАВА 47
Чарльз Стюарт Гленденнинг, проклиная и снег, поваливший почти сразу же, когда он пересек Гудзон, и жалкую клячу, купленную для продолжения странствий, страшно обрадовался, увидев указатель гостиницы, опасно покачивавшийся на сломанном столбе. Перспектива заказать бутылку бренди под добрый горячий ужин, устроиться у камина, подсунув ноги к огню, и согреть тело чрезвычайно воодушевила его.
– Поторапливайся, Гризельда, старый мешок с костями, – понукал он животное. – Еще несколько ярдов – и ты, накрытая одеялом, уткнешь свой нос в ведро с овсом.
Гризельда же плелась таким медленным шагом, что Чарли, уставший от седла, взвыл от вернувшегося отчаяния. Он продолжал ругаться, когда мешком свалился с ее спины и передал поводья в руки молодого дрожащего конюха, прервав поток брани только для того, чтобы отдать указания, как накормить и позаботиться о Гризельде; затем снова выкрикнул отборную ругань, поднимаясь в гостиницу по четырем скрипящим деревянным ступеням.
В распивочном зале, за исключением спящего в углу, с натянутой на лицо шляпой, скромно одетого джентльмена, он оказался один. Любую компанию, в которой нуждался сейчас Чарли, заменял ярко горящий камин. Стряхнув снег сначала с ног, а затем со снятых пальто и шляпы, он уселся ближе к огню, оказавшись напротив спящего джентльмена, и объявил владельцу гостиницы о своем присутствии тяжелым ударом кулака по круглому дубовому столу.
Боль в окоченевших пальцах была такой сильной, что молодой человек возобновил ругань, изобилующую такими проклятиями, что джентльмен напротив проснулся и теперь сидел, слушая Чарли с восхищением.
Когда он поднял голову и отодвинул стул немного назад, чтобы лучше видеть соседа с таким изощренным набором ругательств, оба начали узнавать друг друга. Не будучи лично знакомы, они неоднократно встречались в кофейне Ривингтона в Нью-Йорке, а также на пароме, переправлявшем их через Гудзон. А теперь в таверне Нью-Джерси?
– Сэр, – произнес сонный джентльмен, подозрительно сощурив глаза. – Примите мои аплодисменты. Еще ни разу в жизни не приходилось слышать такого явного богохульства. Не мог удержаться, чтобы не поинтересоваться, из какого источника оно извергается?
Голос Чарли был тоже полон льстивой учтивости.
– Мой отец шотландец, сэр, и я научился многим прекрасным выражениям, еще сидя на его коленях, но признаюсь, что Оксфорд и два путешествия через Атлантику полностью завершили мое образование. По моему мнению, сэр, матросы сыграли здесь главнейшую роль.
– А, Оксфорд. Так вот откуда ваш акцент. Вас кто-нибудь мог бы принять за англичанина.
– Это не продлилось бы долго, – сказал Чарли совершенно спокойно, – во всяком случае, без значительной опасности для существования этого человека. Я из штата Вирджиния, сэр, лидера среди бывших колоний, которые принесли вам, англичанам, так много хлопот.
– Как я понимаю, вы без всякого сомнения отнесли меня к англичанам?
– Знаю, что вы англичанин, независимо от того, где вы получили образование.
– В Оксфорде, так же, как и вы.
– Жаль.
– В самом деле?
– Не хотелось бы стать палачом бывшего университетского товарища, – сказал Чарли с предельной вежливостью, – но, думаю, вам понятна затруднительность моего положения, сэр. Собираясь вступить в американскую армию, не могу позволить сбежать английскому шпиону.
– Шпион? Я? – англичанин громко рассмеялся, и в это время появился хозяин гостиницы с подносом, расставляя ароматно пахнущие чаши.
– Бобовый суп, мясо и горячий хлеб из духовки, только что испеченный моей Бетти. Что предпочитаете, сэр, эль или сидр?
– Эль и немного бренди, – одновременно попросили оба гостя, затем печально переглянулись.
– Принесите все, что есть, для моего юного друга, – сказал англичанин решительным властным тоном, что сразу же отметил Чарли: «Этот человек привык командовать».
Несколько минут они молча утоляли голод. Покончив с супом, англичанин посмотрел через стол на Чарли, подбиравшего остатки восхитительной подливы корочкой хлеба.
– Продолжим наш разговор. Насколько помню, мы остановились на том моменте, когда вы обдумывали, как меня повесить…
– С сожалением обдумывал, как вас повесить, – поправил его Чарли.
– Да, с сожалением, но повесить, как шпиона. А я в этот момент обдумывал возможность – и тоже с сожалением – уготовить вам ту же самую, и по той же причине, участь.
– Я – шпион! – Чарли чуть не подавился хлебом. – Абсурд. Я возвращаюсь из Англии и собираюсь присоединиться к американской армии.
– Рад слышать это ваше утверждение, – сказал англичанин, – и нахожу таким же смехотворным ваше обвинение меня в шпионаже. Признаюсь: служил в британской армии, как и многие члены моей семьи до меня, но вступил в нее задолго до того, как чай был потоплен в бостонской гавани, а ваши колонии решили стать штатами; поэтому было бы нечестно, очевидно, использовать эту ошибку молодости против меня. Я уже заплатил за это громадную цену в личном плане и, уволившись в запас более года назад, придерживаюсь нейтралитета, поэтому стоит ли меня подвергать преследованию за это снова? Возможно, мы движемся к одному и тому же месту назначения, сэр… если правда, что вы собираетесь присоединиться к армии; но, даю честное благородное слово, я не шпион.
– Если бы вы были им, то вряд ли бы признались, – отметил Чарли. – Сочли бы благородным долгом лгать мне.
– Вы тяжелый и упрямый молодой человек. Кроме того, я… а, вот и следующее блюдо. И ваш эль.
– И бренди, слава Богу.
– Вы можете благодарить Бога, если хотите, молодой джентльмен, – с легкой фамильярностью вмешался в разговор хозяин гостиницы, обслуживая их, – но вам лучше поверить, что он получил большую помощь от меня. Именно я спрятал лучшие бутылки и сохранил их от двух голодных армий и от всех кровожадных мародеров, называющих себя по-разному, а на самом деле являющихся проклятыми ворами.
Прежде чем спуститься в подвал, он закрыл бар на висячий замок.
– Если вам что-нибудь понадобится, стукните по столу стаканами, и я тотчас же прибегу.
– Как я уже пытался объяснить, кажется неправдоподобным, – продолжил англичанин недовольным тоном, продолжая расправляться с тушеным мясом, – что только от меня требуют доказательств, хотя чертовски странно то обстоятельство, что вы появляетесь везде, где бы мне ни пришлось оказаться… в кофейне в Нью-Йорке… на пароме, переправлявшемся через Гудзон… а теперь вот и в этой гостинице.
– Точно то же самое чувствую и я, – возразил Чарли. – Может быть, нам следует пойти к ближайшему судье, и пусть он разберется в наших историях?
– Заманчивое предложение, но, простите, учитывая нынешние времена, не слишком ли наивное? Эта страна разрывается на части неопределенностью положения, и каким образом нам узнать, кому в настоящий момент симпатизирует судья? Вполне возможно, нас повесят обоих.
– Не могу отрицать, в вашем рассуждении есть здравый смысл. Ну, а какое же альтернативное решение вы предлагаете?
– Заказать еще по порции мяса, если согласны, – Чарли охотно кивнул, и англичанин постучал пустым стаканом по столу, – и покончим с бренди. А затем расскажем друг другу правдивую историю о том, почему каждый из нас находится здесь.
Чарли одним глотком допил бренди и тоже начал стучать стаканом по столу.
– Кажется, – сказал он рассудительно, – это самый верный способ решения нашей трудной проблемы, сэр.
Англичанин откинул голову и захохотал.
– Я чем-то рассмешил вас, сэр?
– Не вы, а слово «thorny», которое вы выбрали для определения нашей проблемы. Еще одно совпадение. Меня зовут Торн Холлоуэй, бывший капитан службы Его Величества, а теперь к вашим услугам, сэр.
– Чарльз Стюарт Гленденнинг, будь проклято Его Величество и вся Ганноверская династия, как сказал бы любой добрый шотландец.
– Вынужден поправить вас. По совести говоря, вы не имеете права говорить от имени всех шотландцев, мистер Чарльз Стюарт Гленденнинг, – многие из них сражаются в этот раз на нашей стороне.
– «На нашей стороне»? Не похоже, что вы нейтральны по отношению ко мне, мистер Холлоуэй.
– Прошу прощения, мистер Гленденнинг, провал в памяти. По правде говоря, приходится все время помнить об отречении от такого наследия.
Вошел хозяин гостиницы, чтобы принять следующий заказ, который вскоре принесла пухленькая маленькая служанка с развевающимися локонами и дразнящим задом. Разговор прервался, так как и темные, и зеленые глаза, не отрываясь, проводили ее до дверей кухни. Нежный взгляд, брошенный через плечо, предназначался, как кисло заметил более старший мужчина, красноволосому гиганту с ястребиным носом, разделяющему с ним совместную трапезу и решающему, созрел ли его собеседник для того, чтобы быть повешенным.
Расправившись со вторыми порциями мяса, кружками эля и полной бутылкой бренди, Торн Холлоуэй и Чарльз Стюарт Гленденнинг, отодвинув стулья от стола и придвинувшись ближе к камину, вытянули ноги, взяли с полки по глиняной трубке, прикурили и приготовились слушать.
– Кто первый? – спросил Торн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49