Найти выход из капкана — вот что представлялось самым главным на сегодняшний день, а прочее подождет.
Над полями летали два маленьких ястреба. Они то парили, раскинув крылья, высматривая добычу, то, сложив крылья, стремительно падали вниз. Стайка воробьев вспорхнула над обнаженными деревьями леса и устремилась на запад, увлекая за собой ястребов.
Симон откусил кусок хлеба, наблюдая за полетом хищников. Маленькие воробьи уже превратились в едва различимые точки. Когда-то в прежней, уютной и спокойной жизни обласканного судьбой аристократа Симон любил выезжать на соколиную охоту. Ручные птицы служили ему, приносили добычу. Они были заодно. Разве тогда мог представить Симон, что однажды, подняв взгляд к небу, он вдруг увидит в пернатом хищнике врага, а себя — сродни тем обреченным тварям, за которыми велась охота.
Лонгчемп и его шпионы наблюдали за ним. Они читали его мысли и видели его столь же ясно, как зоркий сокол видит свою жертву. Они, как те ястребы, только и ждали момента, чтобы броситься на него с ясного неба и оборвать его жизнь беглеца и изгоя. Каждый день, прожитый им после кровопролития в Ходмершеме, Симон вправе был считать позаимствованным у судьбы, но каждый прожитый день неминуемо приближал его к часу расплаты, к роковому дню и часу, когда он встретится с врагом лицом к лицу. Этот враг посильнее любого из тех, с кем приходилось иметь дело самым доблестным из его предков, вот уже не одно столетие владевших Тэлброком.
Уильям Маршалл, спасая жизнь сыну своего старого друга, всего лишь продлил мучение приговоренного, предоставив Лонгчемпу свободу беспрепятственно запускать своих ястребов — своих шпионов, чтобы те, кружась над Симоном Тэлброком; связавшим себя клятвой и оттого ставшим беззащитным, лишь выжидали удобного момента, чтобы броситься камнем вниз и прикончить свою жертву.
Перед внутренним взором Симона предстали зеленые глаза Аделины. Что сделает Лонгчемп с тем соколом, который откажется вернуться на свой шест? Или шпионкой, чьи зеленые глаза зажглись любовью к тому, кто должен был стать ее добычей? Холодный ветер волновал серые воды озера, лишь по краям подернутые коркой льда.
Злой рок довлел над детьми Кардока. Смертельная тень Лонгчемпа нависла над Аделиной. Тонкий лед заманил на верную погибель Пенрика и Гована. Симон обернулся и окинул взглядом оставшееся далеко позади поместье. Пойдет ли отец Аделины на риск навлечь на себя и своих близких немилость Лонгчемпа ради того, чтобы дочь его успела скрыться? Что-то до сих пор Симон не заметил в нем особой любви к своему первому ребенку.
Симон прищурился. Да, сегодня же он потребует у старого вождя награду за спасение жизни его наследников. Он потребует, чтобы Кардок спрятал свою дочь при первом сигнале о том, что Лонгчемп приближается. И еще он заставит старика поклясться, что он тайно вывезет Аделину из долины и отправит ее на юг, к Уильяму Маршаллу в новый форпост в Стриквиле.
Ветер усилился, по не схваченной льдом части озера прокатилась серая рябь, ветер согнал ледяную крупу с поверхности льда, и он засверкал серебром под синим небом. Симон нахмурился. Кардок говорил, что снег в этих краях ложится до Святок, но в этом году, как назло, снега все не было, и Лонгчемп по-прежнему мог беспрепятственно проникнуть в долину.
С той самой ночи, когда Симон вошел в аббатство Ходмершем, судьба отвернулась от него. Ступив за порог темной часовни, он застал воров на месте преступления. И только благоволение к нему Маршалла спасло Симона Тэлброка от отлучения. Но еще неизвестно, что было бы более милостивым: отлучить его от церкви и изгнать за пределы христианского мира, убить на месте или оставить жить в ожидании смерти.
Симон решительно тряхнул головой. Нечего бередить прошлое! Так он становится похожим на вечно недовольного, живущего старыми обидами Кардока. Что же касается будущего, то ни одному смертному не дано его знать. И на этом пора ставить точку. Симон доел остатки хлеба, бросив крошки птицам. Он видел, как стайка воробьев издали наблюдала за ним, соблазненная лакомством. Высоко над его головой кружились ястребы, предугадав, куда может направиться их добыча.
Симон рассмеялся и погрозил хищным птицам кулаком. Даже тварям бессловесным, ястребам, ничего не стоило надсмеяться над ним. Крошки хлеба, брошенные Симоном голодным птицам, могут стать последним в их жизни угощением. Вместо воробьев он облагодетельствует их злейших врагов — ястребов.
Никому не дано обратить вспять главный закон жизни в надежде изменить конечный результат. Но если действовать осторожно и если удача хоть отчасти будет ему сопутствовать, Симон сумеет вытащить жену из ловушки, готовой захлопнуться вокруг них, и отпустить ее на волю, как птицу из силка. На большее он не смел надеяться.
Симон обогнул озеро и проехал по дороге до самой развилки. Высоко на южном склоне холма, ограничивавшего долину, над лугами в устье ручья пламенела рябина. Мороженые ягоды все еще оставались не съеденными птичьей мелюзгой, должно быть, ястребы любили поживиться в этом месте и редко уходили без добычи.
Симон повернул на юг и, поднимаясь по извилистой тропе, попридержал коня. Позади остался оголившийся лес, почти полностью просматривавшийся. Дорога извивалась среди обросших мхом валунов и зарослей осины. Вскоре осинник закончится и начнется пастбище. Заметно похолодало, резкий ветер дул в лицо.
Конь заржал и тряхнул головой. Симон, дабы успокоить жеребца, потрепал его по холке, стараясь не коснуться ранки.
Тропинка резко свернула вправо, пересекая склон, затем повернула обратно, вдоль остроконечных утесов. Выше простиралась безжизненная пустыня, и только красная, сморщенная от мороза рябина нарушала унылое однообразие серых скал и жухлой травы. На востоке Симон услышал блеяние овец, которых загоняли в овчарни на зиму.
Он проехал еше выше и оттуда, сверху, увидел пастушью хижину. С этой точки она казалась сколоченной еще грубее, наспех прилепленной прямо к скале. Проход в хижину напоминал громадный зев, чернеющий на фоне свежеструганой древесины стен. Похоже, строители — те самые мятежники — не стали заделывать проем потому, что им не хватило дерева, а нарубить еще было недосуг. Но ленью своей они приговорили себя к страданиям зимой, когда ледяной ветер будет задувать в щели.
Ястребы летели на восток, все выше поднимаясь над склоном за Симоном, в надежде, что он приманит еще воробьев на смертельный пир под приглядом хищников. Симон еще раз пригрозил им кулаком. Он едва сдержался, чтобы не прокричать проклятие быстрокрылым убийцам. Симон опустил руку. Если он потеряет власть над собой, то вскоре станет похожим на желчного и гневливого Кардока.
Он поставил перед собой задачу и должен ее выполнить. Пещеры, обнаруженные им ранее, были или слишком низкими, или чересчур узкими для того, чтобы всадник мог провести туда коня. За те несколько дней, что, возможно, остались до снегопада, он должен найти заветную пещеру. Почему бы сегодня не начать поиск с того места, где рос рябиновый куст?
Симон услышал свист, как от летящей стрелы, и инстинктивно пригнулся. Ястреб вновь взвился в небо. Теперь он круг за кругом облетал валуны у подножия склона. Вторая птица по-прежнему кружила у Симона над головой.
Тэлброк решил, что коню его пришла пора отдохнуть. Так почему бы не здесь? Симон направил жеребца к зарослям орешника и соскочил с седла. Обернув поводья вокруг облетевшего деревца, Симон начал спуск. Несмотря на то что овец уже начали загонять в овчарни на зиму, среди валунов могло затеряться животное, отбившееся от стада.
Симон улыбнулся собственным мыслям. Только в безумной долине Кардока ястребам придет в голову охотиться на овец. Старик посмеялся бы над своим новоявленным родственником из пристойного тихого Кента, которому пришло в голову раздумывать над охотничьими пристрастиями валлийских ястребов.
Симон пригнулся к земле и осторожно поднял голову, чтобы еще раз взглянуть на то, что заставило его спрятаться. Впереди, на расстоянии всего в несколько шагов от него, на валуне небрежно развалился человек в темной одежде. Он внимательно смотрел на дорогу. Коричневый плащ, укрывавший дородного наблюдателя, был забрызган грязью, а рядом с ним… лежало шесть красных стрел. Шесть длинных, отлично сделанных стрел, заточенных рукой настоящего мастера. Рукой лучника Люка. И все же не Люк полулежал, облокотясь о покрытый мхом валун, — Люк был гораздо стройнее и выше.
Тетива лука, лежавшего рядом со стрелами, была на совесть натянута. Оружие готово к действию.
Симон приподнялся на локтях, вытащил меч из ножен и положил рядом с собой на холодную землю. Человек внизу видел, как Симон проезжал мимо, но стрелять не стал. Симон оглянулся. Коня его отсюда уже не было видно. Если жеребец будет стоять спокойно в ореховых зарослях и не заржет, лучник внизу не догадается, что Симон не стал продолжать путь. Лучник в темном дожидался иной добычи или прихватил лук на всякий случай, а сам ждал условленной встречи. Место для тайных переговоров выбрано как нельзя лучше — вокруг ни души.
Симон чуть подтолкнул меч и подполз поближе. Стрелы точно принадлежали Люку, и единственный, кто мог получить их от изготовителя, и был тот самый таинственный посредник между Люком и самим Лонгчемпом.
Итак, перед ним очередной шпион канцлера, теперь уже разгуливающий по долине Кардока. Если он сумеет захватить этого человека в плен и допросить, то, возможно, избавит от смерти Аделину и многих ее соплеменников.
Симон подобрался, рукой дотянувшись до рукояти меча. Молниеносный рывок — и он, если повезет, заставит замолчать шпиона, не убивая его. Когда же лучник в темном будет разоружен и связан, Симон получит возможность посмотреть, кто придет к нему на встречу. Симон начал обратный счет на латыни — так его научили поступать перед тем, как принять серьезное решение. Он отпустил рукоять и размял пальцы. Если лучник здесь для того, чтобы убить кого-то, он успеет отвлечь его прежде, чем тот возьмет лук в руки.
Высоко над ним продолжал парить ястреб — комок мощных мышц, вооруженный острыми когтями и смертельным клювом. Лучник пошевелился, взглянул на небо, на парящего ястреба и взялся за лук.
Симон вжался в землю, протянув руку к мечу. Если лучник встанет, чтобы выстрелить в ястреба, Симону придется действовать с нечеловеческой сноровкой. Даже захваченный врасплох, лучник легко сменит цель: вместо птицы выстрелит в человека в нескольких шагах от себя выше по склону. Лучник отвернулся и устремил взгляд на тропу. Симон возблагодарил Небо и, скорчившись, приподнялся. Если действовать, то сейчас, пока удача ему не изменила.
Раздался звон уздечки и неторопливый цокот копыт — невидимый Симону всадник поднимался на холм. Лучник нагнулся, чтобы взять в руки красную стрелу. Не отводя взгляда от тропы, он приладил стрелу. Он видел седока и, должно быть, узнал в нем свою жертву.
Теперь и Симон увидел длинную морду кобылы Аделины. Лучник встал и прицелился.
— Нет! — Рев Симона заставил стрелка обернуться. Лучник посмотрел на меч Симона. Симон сделал выпад. Расстояние между ними оказалось больше, чем казалось Тэлброку. Первая стрела убьет его, Симона. Аделина, быть может, сумеет уйти от второй. — Назад! — заорал Симон. — Поворачивай назад!
Лучник спокойно отвернулся от орущего нормандца. С решимостью самоубийцы стрелок еще раз поднял лук и прицелился в Аделину, подставляя незащищенную спину под меч Симона.
Глава 21
Майда коснулась руки Аделины.
— Пожалуйста, пойдем со мной, твой отец должен с тобой поговорить.
Кухарки увидели, как Симон выехал за ворота всего несколько минут назад. С помощью Хауэлла Аделина сможет оседлать свою кобылу и нагнать мужа. Если этого не сделать, лучник Люк разозлится и пошлет дурную весть Лонгчемпу. Аделина подняла глаза на крепостной холм, и ей показалось, что она видит Люка на вышке.
— Я поговорю с ним днем, когда мы вернемся, — сказала Аделина Майде.
— Ты не подойдешь сейчас? Он не спит. Кардок немолод, и он слишком близко к сердцу принял вчерашнюю ошибку.
Двор ожил. Народ сновал туда и обратно, но Хауэлла нигде не было видно. К тому времени как она найдет седло и упряжь, Симон отъедет так далеко, что она не сможет его разыскать.
— Он разозлится, если я задержусь?
— Он уже разозлился. Ты не могла бы пойти к нему сейчас? Одна, без меня. Я думаю, он этого хочет. — Майда бросила взгляд в сторону ворот. — Я не думаю, что твой муж отъехал далеко. Я попрошу Хауэлла оседлать твою лошадь и вывести ее из конюшни. — Майда улыбнулась. — Кардок надолго тебя не задержит, ты же знаешь. Он не любит приносить извинения.
Аделина обняла мачеху.
— Я пойду к нему, Майда.
Она подошла к двери хижины, где теперь спал Кардок, и вновь не могла не поразиться контрасту между невзрачностью наружных стен и роскошью внутри. Аделина ступила за порог, и тут же с необычайной яркостью к ней вернулись все переживания теперь уже казавшейся далекой ночи, когда Симон устроил рейд в поисках Кардока.
Отец ее сидел, откинувшись на бархатные подушки, согревавшие его постель. Он уже успел одеться в один из самых лучших своих нарядов — святочный пир продолжался, — но вновь вернулся в постель и накинул на плечи покрывало. Несмотря на то что стены украшали роскошные гобелены, а кровать — затейливая резьба, спальня эта не казалась уютной из-за жуткого холода.
Кардок поманил дочь к себе, приглашая присесть на край кровати, и протянул ей покрывало, чтобы она набросила его на плечи.
— Вот, возьми и накройся, утро выдалось прохладным.
— Почему ты спишь в таком холодном доме? Кардок вяло махнул рукой:
— Это ничего. Майда велит служанкам приносить сюда жаровню, чтобы прогреть дом перед тем, как мы ложимся спать. Потом, когда они ее уносят, холод возвращается, но постепенно.
— Ты можешь однажды умереть от холода, — поежившись, заметила Аделина.
— Ничего, пока не померли. — Кардок прочистил горло и, уставившись на дочь, спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34