– Наследник! Боже, что за глупость. – Маркиза передернула плечами и снова ударила Виньи веером по руке. – Не будьте ослом, Виньи. Я знаю, когда он покинул Жемо. Как по-вашему, почему я здесь, глупец?
– Чтобы возместить убытки мужа, я полагаю?
– Возместить? Зачем? Чтобы он опять все растратил? – спросила маркиза не очень убедительно. – Не сомневаюсь, что вы уже слышали о прошедшей ночи.
Виньи отвесил ей поклон.
– Удача улыбнулась месье Д'Ажене.
– Я бы сказала, она улыбается ему слишком часто. Хотя все может измениться. – Маркиза наклонилась к Элеоноре и сжала ей руку. – Так или иначе.
Элеонора вежливо улыбнулась. Маркиза, казалось, была разочарована. Она убрала руку.
– Так или иначе, – повторила она и оглядела собирающихся гостей. В порыве раздражения она извинилась и отошла.
Виньи послал Элеоноре сочувствующий взгляд.
– Мадам де Рашан слишком озабочена.
– Судя по тому, сколько тратит ее муж, ей есть о чем беспокоиться.
Старый сплетник смерил Элеонору оценивающим взглядом и понимающе улыбнулся.
– Возможно. Хотя говорят, что интересы Жоэлль… изменились.
В гуле толпы произошла едва уловимая перемена, словно в нотах изменился ключ, и Элеонора инстинктивно посмотрела на вход. В дверях стоял граф Д'Ажене, одетый в пурпурный бархат, отделанный черным. «Как крепкое вино в темноте ночи», – подумала она.
Виньи помахал рукой, привлекая внимание графа. «Нет, – подумала Элеонора, – не хочу, чтобы меня видели с ним в столь людном месте». Не много можно было сделать на глазах у любопытной толпы. Она собралась было уйти, но Виньи задержал ее, взяв за руку.
– Ни за что не поверю, что вы были официально представлены графу Д'Ажене, – произнес он с озорным огоньком в глазах.
– Я… – Элеонора отвела взгляд от приближающегося графа, как и подобает женщине, официально не представленной мужчине.
– А вот и он, – сказал Виньи, кланяясь графу Д'Ажене. – Мадам, хотя это обязанность вашей тети, боюсь, она о ней забыла, так что позвольте мне? Это месье Д'Ажене, известный… почитаемый герой последней войны. Месье, это мадам Баттяни, очаровательная гостья из Венгрии, хотя мне кажется, что она живет в Вене, как и многие ее соотечественники.
Граф поклонился ей с полнейшим безразличием.
– Мадам, – сказал он равнодушно.
– Месье, – ответила она в тон ему и присела в безликом реверансе, какой адресовала бы любому. Виньи был явно разочарован.
– Взгляните-ка! Все уже рассаживаются, – сказал он и указал на ближайший незанятый стол. – Полагаю, игра не на жизнь, а на смерть?
Д'Ажене смерил его взглядом, полным высочайшего презрения.
Элеонора раскрыла веер и сказала:
– Я не люблю вист. Даже в три руки.
– Может, ломбер?
Элеонора собралась было отказаться, но Д'Ажене опередил ее.
– Короткая игра, – сказал он, быстро кивнув Элеоноре, и снова повернулся к Виньи. – Если мадам желает.
Виньи с готовностью пододвинул ей стул. Она снисходительно поблагодарила Д'Ажене и села.
– Это все-таки интереснее, чем смотреть, как играют другие.
Взяв на себя роль хозяина, Виньи распорядился, чтобы принесли вина и колоду карт. Элеонора и граф сидели беком друг к другу и держались холодно-вежливо. Никто бы и не догадался, что она касалась губами его пальцев и осыпала его руки розовыми лепестками.
Слуга принес карты на серебряном подносе. Взяв колоду, Виньи бросил на нее недовольный взгляд и накинулся на слугу:
– Это не те карты. Мы просили испанские, болван! – Виконт встал и поклонился. – Извините, я на минуту, – сказал он.
Ахилл сделал глоток вина и уставился на люстру, висевшую над соседним столом.
– Как продвигаются поиски мужа? – спросил он, не меняя позы.
– Моя тетя слишком болтлива, – заметила Элеонора, холодно улыбнувшись. На ее лице не отразилось и тени смущения. – Я не преследую цель найти мужа. Муж – это источник неприятностей, а брак – не что иное, как епитимья, налагаемая на учениц за еще не совершенные грехи.
– А что вы скажете о грехах Матери Евы?
– За них, вне всякого сомнения, уплачено сполна. А что вы скажете о грехах Адама? Ему бы не составило труда отказаться от яблока и спасти всех нас от очень многих бед.
– Ах, искуситель против искушенных, – задумчиво проговорил граф. В его голосе послышались чарующие нотки, хотя она знала, что никто бы не заметил их из-за его явного внешнего безразличия. – Соблазнитель или соблазненный – кто виноват?
– Тот, кто проигрывает. Тот, кто слаб.
– А вы жестоки. Жертва уже есть соблазнитель. Разве она слаба?
– Она? Женщины редко бывают соблазнительницами.
– Очень редко, чтобы быть совсем точными… но все же бывают.
Вернулся Виньи, и граф перевел разговор на банальности, снова превратившись в скучающего гостя. Ей хотелось, чтобы их… игра… оставалась между ними, но почему и ему хотелось того же? Разумеется, это не было с его стороны заботой о том, чтобы она не стала объектом грязных сплетен.
Ему бы ничего не стоило рассказать обо всем Виньи, но он этого не сделал. Он ясно дал понять, что они друг другу чужие и впредь останутся таковыми.
«Какое благородное решение, – подумала она саркастически. – Сын дьявола ни за что не стал бы действовать так… так хитро и коварно».
– Ваш ход, – сказал граф Д'Ажене голосом, полным небрежной усталости. Так могут говорить лишь французы.
Она сделала ход и проиграла.
На губах у Д'Ажене заиграла тонкая улыбка.
– Похоже, вы недооценили своего противника.
Она встретилась с ним взглядом.
– Должно быть, так. Еще одну?
Глава 4
На следующее утро Ахилл встал рано. Он выскользнул из-под шелковых простыней и подставил свое стройное тело под длинные лучи солнца. В воздухе чувствовалось какое-то томление, словно кто-то раздавил палочку корицы.
Он выкупался в воде, ароматизированной сандалом, облачился в черный халат и уселся с чашкой густого, сладкого кофе за томик своего любимого трубадура, Бернара де Вентадура.
Старая поэзия была ниточкой, связывающей его с отцом. Они вдвоем часами могли сидеть у окна в библиотеке, читая древние манускрипты. Отец с улыбкой наблюдал, как его сын, запираясь, одолевает архаичные французские тексты. Труды трубадуров были мало известны, но Ахилл хранил манускрипты, переписанные еще сведущими в искусстве монахами и переплетенные в великолепную кожу. Эти манускрипты, а также несколько более поздних книг, написанных Вольтером и Монтескью, он всегда возил с собой.
Когда-то книги доставляли ему радость. Но в последние годы, после того, что случилось в Париже, после всего, что он сделал, книги стали его убежищем, где он мог укрыться от голоса собственной совести. Раньше ему казалось, что книги – его единственное средство спасения, но с недавних пор он стал ощущать, что в кромешном мраке забрезжили первые лучи. Надежда на спасение оказалась не такой призрачной, как он думал.
«О, прекрасная и желанная любовь», – начал читать он, и в памяти возник образ экзотической темноволосой красавицы. В этот момент кто-то поскребся в дверь.
Спросив разрешения, в комнату вошел Боле. Поклонившись Ахиллу, управляющий закатил глаза и доложил:
– Месье Дюпейре.
Ахилл поморщился. Обязанности гостя не доставляли ему удовольствия. Отложив книгу и прогнав видение, он кивнул.
Спустя мгновение дверь распахнулась, и в комнату, сыпя проклятиями, проковылял, опираясь на палку, маркиз Дюпейре.
Он хлопнул по спине поспешившего на помощь Боле.
– Оставь меня, проклятый болван. – Слуга безропотно подчинился. Дюпейре упал на стул напротив графа.
– Следует выслать жен в деревню.
– Это и так деревня, – резонно заметил граф.
– Значит, в другую деревню. – Дюпейре фыркнул и грохнул кулаком по столу. – Чертова дура. Разрешила этой нахлебнице, своей племяннице, взять моего лучшего гунтера, Тоньерра! – Он поерзал на стуле, бросив гневный взгляд на графа. – И поэтому, Д'Ажене, мне пришлось отложить охоту. Утро обещало прекрасный день. В такой день! – Он вздохнул. – Упрямая старая… Никогда не женитесь, Д'Ажене. Никогда, никогда, никогда! – Он снова ударил по столу. – Тоньерр! Можно ли поверить? Если она загонит его… почему той драгоценной племяннице с кошачьими глазами приспичило выбрать именно это утро?.. Однако я предупредил! «Ни одна из моих лошадей, – сказал я ей, – ни одна из них не выходит из конюшни раньше девяти!» Дюпейре встал, тяжело опершись на палку.
– Приятно было поговорить, Д'Ажене. Не знаю, почему эта глупая женщина жалуется, что вы сущий дьявол. Это не так уж плохо для мужчины. – Его взгляд помрачнел, и он заковылял к двери. – Неженатого мужчины. Чертова дура… – Он согнул колено, чтобы пнуть тяжелый стул, но остановился на полпути и выругался. – Я уже сделал эту глупость. Черт возьми, я, кажется, сломал палец… – Под его бормотание дверь закрылась.
Ахилл отпил кофе и посмотрел в окно. Переведя взгляд на часы, он увидел, что уже было двадцать минут девятого. Он позвонил своему камердинеру. Тот вошел и поклонился.
– Я еду на охоту, как и было запланировано, – сказал ему граф.
Спустя полчаса Ахилл шел через салон с золочеными зеркалами, направляясь к конюшням, когда вслед за ним неожиданно бросилась женщина.
– Месье! – позвала она. Это была мадам де Рашан. Ахилла подмывало не ответить ей. Они были одни. Он посмотрел на стеклянные двери, ведущие на террасу, почти ожидая увидеть там венгерскую графиню. Он вспомнил огонек возбуждения, вспыхнувший в ее зеленых глазах, когда он упомянул о прогулке верхом. Он собирался зажечь от него свое собственное пламя.
– Д'Ажене! Д'Ажене, вы еще будете меня благодарить! – Голос маркизы дрожал от возмущения.
Он повернулся и слегка поклонился.
– Неужели, мадам?
– Вы, черноглазый… – Ее глаза сузились от гнева и обиды. Она круто развернулась, взметнув широкими юбками. – От вас больше семи месяцев ничего не было слышно. Вы даже не пытались увидеться со мной. Стало быть, наша встреча с вами в Жемо для вас ничего не значит?
– Час, проведенный в кустах? – У Ахилла свело в животе от воспоминаний, но он лишь поднял бровь. – Или вы думаете, что я стану утруждать себя тем, что последую за женщиной за одно только обещание ее постели? После встреч в кустах мало что остается. – Неожиданно он вспомнил запах дамасских роз и вкус апельсина. – Хотя иногда…
– Я говорила мадам де Шатору, что вы не будете меня слушать, – сердито сказала Рашан. – Но фаворитка короля хочет дать вам последний шанс. Однако она далеко не глупа, Д'Ажене. Она знает, что вы думаете только о себе.
Кому-то гневное лицо леди Рашан, обрамленное высокой напудренной прической, могло показаться хорошеньким. Он же считал его заурядным, прекрасно отражающим ее сущность.
– В настоящий момент я думаю о том, чтобы покататься верхом, мадам. – Он кивнул и повернулся, чтобы уйти.
– Подумайте об этом, месье: фаворитке короля угодно, чтобы вы вернулись в Париж. Она вас простила. Подумайте о власти, которая ждет вас. О… возможностях для ваших дьявольских развлечений. Вы увидите, что ла Шатору умеет забывать. Даже ваши грехи, Д'Ажене.
– Зато я не забыл их. – Он слегка улыбнулся. – И не собираюсь.
Маркиза была явно рассержена.
– Можно ли вам угодить? И сами-то вы знаете, что удовлетворило бы вас? Как может такой эгоист, как вы, отказываться от денег, власти, влиятельности? Об этом мечтает каждый.
– Я не каждый, мадам. – Он смотрел ей в лицо, но она избегала его взгляда. – Как же плохо вы меня знаете. – Он потер большим пальцем ладонь, затянутую в черную замшевую перчатку для верховой езды. – Как мало все знают обо мне. И о моих грехах. Мой эгоизм особого рода. Ему не нужны милости фаворитки короля… – его голос зазвенел, как остро заточенный стальной клинок, – или ее сводни.
Ла Рашан чуть не задохнулась от обиды.
– Вы зашли слишком далеко! – завизжала она и, схватив фарфоровую статуэтку, метнула ее в Д'Ажене.
Он даже не пошевелился. Статуэтка пролетела мимо и врезалась в стену позади него.
– Ла Шатору, должно быть, предложила вам немалую сумму, – сказал он спокойно. – Десять, двадцать тысяч луидоров? Или вашему мужу пожалуют доходное место при дворе? При определенной сноровке на подкупах и взятках там можно без труда сделать пятьдесят или сто тысяч.
Мадам де Рашан зло рассмеялась.
– Почти двести. – Прищурившись, она посмотрела ему в глаза. – Ла Шатору не простит вас дважды, Д'Ажене. Если вы откажете ей в этот раз, никто не знает, что тогда произойдет. Всем нам будет лучше, если вы вернетесь в Париж. Да, Рашану необходимо это место, но вы… вы один, Д'Ажене. Вы что, не понимаете? И пока вы не вернетесь в Париж, вы всегда будете один. Ла Шатору позаботится об этом.
– На днях я уезжаю, – сказал Д'Ажене. Мадам де Рашан облегченно вздохнула, и на ее лице появилась торжествующая улыбка. – Чтобы присоединиться к нашей армии в Баварии.
– Нет! Позвольте мне сказать ей, что вы вернетесь.
– Можете передать ей, что я приму лишь приглашение короля, а не его шлюхи.
– Дурак! – закричала ла Рашан. Она оттолкнула со своего пути стул, и ее каблуки громко застучали по мраморному полу. – Думайте о том, что делаете…
– Это вы думайте в следующий раз, прежде чем браться пособничать шлюхе.
– Ублюдок! Рашан говорил, что вы ни за что не согласитесь.
Перед глазами Ахилла возникла красная пульсирующая пелена, превратившаяся в жгучую багровую точку. Он двинулся на мадам де Рашан.
– Д'Ажене, нет! – воскликнула она, загораживаясь стулом и отступая. – Я хотела сказать…
Он схватил стул и отшвырнул его в сторону. Раздался оглушительный звон стекла, эхом отозвавшийся от стен. Сверкающие осколки зеркала заиграли сотнями бликов в лучах утреннего солнца.
Маркиза с криком выбежала из комнаты.
– Вы заплатите за это!
Через мгновение красное свечение исчезло и к графу вернулось спокойствие.
– Я согласна, – раздался чей-то голос. В комнату вошла графиня Баттяни, небрежно приподняв подол платья над рассыпавшимся стеклом. – От этого зеркала всегда слепило глаза.
Он ждал, сложив руки на груди. Как долго она была здесь? И будет ли на этот раз играть в невинность. Стекло хрустело под ее ботинками, когда она направлялась к дверям террасы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49