– Очевидно, они не имели успеха. – Рашан облизнул губы и снял почти все свои кольца, хотя их стоимость едва ли равнялась цене рубина Ахилла.
– Очевидно. – Ахилл безразлично снял герб Д'Ажене. Он поднес его к свету свечи: глубоко вырезанный средиземноморский сокол, казалось, не останавливаясь, улетал прочь. Ахилл почти слышал хлопанье крыльев. Был ли это голос богини Судьбы, раздававшийся рядом?
Он положил кольцо рядом с предыдущим кроваво-красным. Белки глаз Рашана отразили шок – Ахилл заложил не просто кольцо, а все, что оно представляло.
– Очевидно, – хрипло проговорил Рашан, потом откашлялся. – Как… как это неучтиво с вашей стороны, Д'Ажене. Сейчас кто-то собирается потратить даже больше, чтобы нанять этих бандитов снова.
– Никто не наймет этих бандитов снова, Рашан. Маркиз побледнел:
– Вы убили их? Ты ублюдок! Ты знаешь, сколько я потратил…
Ахилл хранил убийственное молчание.
Глаза Рашана расширились – он понял, что сказал.
– Оборот речи, и ничего больше! – выкрикнул он, шаря в поисках своего бокала, словно пытаясь спрятать свою тревогу. Вино, казалось, успокоило его, и он добавил с ноткой неискренности: – Я ничего не имел в виду, уверяю вас, месье. Давайте закончим партию.
Ахилл встал.
– Итак, «благородный» маркиз де Рашан трясется при одной мысли встретиться со мной в поле, но с готовностью нанимает других, менее пугливых.
Багровые пятна злобы поползли по бесцветному распутному лицу Рашана.
– Что в поле? Какое мужество? Что-то не могу припомнить такой щепетильности, когда ты убил моего дядю в его библиотеке! Или когда ты заколол его сыновей в Гранд Салоне, одного из которых ты даже называл своим другом.
Рашан поднялся и посмотрел на Ахилла через стол:
– Тебе повезло, месье граф, что, когда отец твой встретил свой своевременный конец, ты, как известно, был за сотни лиг – или слово должно быть не ублюдок, а отцеубийца?
– Ты, глупый дурак! – визгливо крикнула мадам де Рашан. – Мой муж-идиот ничего не хотел этим сказать, Д'Ажене. Ничего, я клянусь. Скажи ему, ты, слабоумный! У него воспаление мозга, месье граф, вызванное слишком большим количеством вина и долгими ночами, проведенными за чтением всех этих кровавых римских рассказов Тацита.
Позади них раздалось громкое сопение – это Виньи очнулся от своего оцепенения и огляделся.
– Рашан действительно «провел» слишком много ночей, моя дорогая, но, скорее, соревнуясь с Петронием, чем читая Тацита.
– Заткнись ты, сукин сын! Виньи цыкнул:
– Какой язык, моя дорогая. А я тут подумал, что ваш новый парикмахер был так услужливо задобрен.
– Виньи! – проскрипела мадам де Рашан, прикладывая пальцы к вискам.
Ахилл посмотрел на сплетника позади себя: почему он позволил Виньи разрядить ситуацию?
– Вы вмешались, месье виконт, – сказал он скорее тоном наблюдателя, а не приказным. Это удивило его самого.
Виньи в ответ моргнул, затем осторожно подтвердил свое ленивое настроение:
– Кажется, да, месье. Прошу прощения. – Он подобострастно поклонился Ахиллу, потом выпрямился и почесал себя под подбородком. – Имеете ли вы… э-э… в виду вашу быстроту? – сказал он, осторожно подбирая слова. – Я, возможно, был напуган словами, что месье де Рашан остается в живых.
– Вы сейчас упомянули о том, что странно звучит то, что он по-прежнему живой, так ведь? – тихо спросил Ахилл. Крылья Судьбы застучали громче.
– Вы – сумасшедший, – прошептал Рашан. Он повернулся к жене. – Он сумасшедший.
Маркиза схватила карты мужа со стола. Ее сильный присвист был едва слышен:
– Ты, осел! Ради Бога, как ты мог не сдержаться. – Она потрясла рукой перед носом Рашана. – Посмотри, что на столе! Играй!
– Он даже не посмотрел свои карты.
– Разве это о чем-нибудь говорит? – спросила маркиза, хватая руку Рашана и цепляясь за его кольцо. Она проворчала грубое ругательство. – Снимай.
Она стянула кольцо с гербом с пальца Рашана. Он вскрикнул от боли и начал потирать покрасневший палец.
Мадам Рашан бросила кольцо на стол.
– Ваши карты, Д'Ажене.
Внутри Ахилла царило спокойствие. Он заключил пари с самим собой. Если он проиграет, он идет к курьеру и отправляется на войну при первой передышке в грозе. Но если выиграет… Элеонора. Святой Боже, он хотел ее. В сотый раз он клял себя за то, что не овладел ею в гроте.
Если бы он это сделал, разве сейчас он стоял бы возле этого стола, на котором лежало все, чем он был, с рукой, накрывающей карту, которая могла определить его судьбу.
Ахилл едва слышал шум крыльев. Судьба была здесь. Рядом с ним. На обороте карты.
Спасение – или Элеонора.
Маркиза фыркнула:
– Что это? Самый хладнокровный граф Д'Ажене испытывает страх? У вас дрожат коленки? Поджилки трясутся? Ваше…
Ахилл поднял руку, и маркиза сразу же замолчала.
– Как всегда, мадам маркиза, вы ошибаетесь в предмете. Я смаковал предвкушение.
Он перевернул карту. Раздался едва слышный крик удивления маркизы. Ахилл перевернул другую карту. На лице маркизы застыла улыбка. Еще одна карта. Мускулы на лице Рашана начали непроизвольно дергаться.
Ахилл провел рукой по обратной стороне последней карты. Он почувствовал внезапную потребность помолиться. Судьбе? Господу? Он не знал. И перевернул последнюю карту.
Одно спрессованное мгновение стояла мертвая тишина: ни единого моргания, ни единого движения сердца, ни вдоха. Потом Рашан медленно опустился на пол. Маркиза немигающе смотрела на перевернутые карты Ахилла, ее голова покачивалась из стороны в сторону в ошеломленном неверии. Она пнула ногой своего упавшего мужа:
– Ты дурак! Ты идиот! Ты кретин! Ты разорил нас. Ты разорил нас! Ты…
Виньи подошел к Ахиллу, не обращая внимания на супругов Рашан.
– Я верил, что вы выиграете, месье, – сказал он раскованно, хотя Ахилл видел, что его руки тряслись, словно в лихорадке.
Ахилл взял свое кольцо с гербом со стола, надел его на палец и сказал:
– Я верю – я имею. – Он сжал свою руку, глядя на сокола, казалось, летевшего в свете свечи. Судьба, по-видимому, снизошла к нему за его непроизнесенную молитву. Он закрыл глаза и посмаковал предвкушение, растущее в нем.
Он повернулся спиной к столу и направился к двери большими шагами. Он выиграл.
– Месье? – закричал ему вслед Виньи. – Как насчет выигрыша?
– Я иду забирать его.
Глава 13
– Мама, мама, мне страшно, – плакала маленькая Элеонора, вбегая в салон, где ее мать сидела, рисуя, у камина. Раздался раскат грома. Пятилетняя девочка вскрикнула и забралась на колени к матери. Прижав руки к ушам, Элеонора просила:
– Останови его. Останови его. – Сверкнула молния, и маленькое тельце содрогнулось от ужаса. Ребенок пытался спрятать лицо на материнском плече.
– Успокойся, мой дивный ангел, – тихо говорила мать, поглаживая дочку по спинке и утешая ее. Поглаживания были ритмичными и плавными, снимающими напряжение, успокаивающими Элеонору.
– Заставь его уйти, мама. Прошу тебя.
Мать воткнула ей в волосы цветок апельсина. Элеонору окутал сладкий запах, который всегда успокаивал ее.
– Я бы заставила, если бы могла, любимая, – ответила мать, обняв дочку и слегка ее покачивая. – Гром – это смех дьявола. Его прислали, чтобы сегодня вечером взять чью-то душу, и смех не прекратится, пока дьявол не найдет себе жертву.
Длинные пальцы матери разжали стиснутый кулачок Элеоноры.
– Ты ведь сегодня была послушной, так ведь? – Элеонора энергично кивнула. – Ты делала все, что говорила тебе няня, да? – На этот раз кивок был менее энергичным.
– Я… я собиралась!
– Ах, милая.
Элеонора снова начала дрожать.
– Я собиралась! Правда, мама! Я собиралась! Не позволяй дьяволу забрать меня. – Гром прогремел, на этот раз в отдалении, но девочка закричала.
– Да, да, мой ангел, сегодня он пошел за кем-то другим. Он, наверное, услышал тебя. – Мать вытерла девочке слезы. – Но ты не будешь расстраивать маму, так ведь, дорогая?
– Нет, мама! Никогда, никогда. Я обещаю.
– Ты – мой маленький ангел. – Успокаивающее поглаживание и легкие покачивания возобновились, девочка плотнее вжалась в объятия материнских рук. – Мама рисовала портрет дьявола, когда ты вошла. Хочешь посмотреть?
Кивок Элеоноры заставил все ее тело дрожать. Но она сделает все, что захочет мама.
Мать нагнулась и подняла лежавший рядом со стулом переплетенный альбом, почти такой же большой, как и сама Элеонора. Руки матери, обнимавшие Элеонору, двигались, когда она переворачивала страницы. К удивлению Элеоноры, все рисунки, казалось, изображали одного и того же человека. Некоторые лицо, некоторые профиль, некоторые всего целиком. Некоторые были написаны акварелью.
Мать нашла последний рисунок, почти в середине альбома, и открыла его, чтобы Элеонора могла смотреть. Были нарисованы голова и плечи того же человека. Он смотрел налево, но был изображен так, словно повернул лицо к зрителю. Его пронзительные черные глаза, казалось, смотрят с листа прямо ей в душу. Ей захотелось унестись прочь.
Она посмотрела в лицо матери. На нем было странное выражение.
– Он хорошенький, – поколебавшись, сказала Элеонора.
– Красивый, Эл, – отсутствующе ответила мать. – Мужчин называют красивыми, а не хорошенькими.
– Я думала, он дьявол. Он пугает меня.
– Так и должно быть.
– У него такие длинные волосы. Разве не будут они гореть в… в том, другом месте? Как ты нарисовала его, если он не приходил? Он выглядит белым.
Кончики материнских пальцев, пачкаясь, провели по прекрасному угольному наброску.
– Он и был белым. Элеонора оцепенела.
– Ты хочешь сказать, что видела его? Ты хочешь сказать, что он был здесь? – Она закричала. – Он был здесь! Он приходил за мной! Он приходил, чтобы забрать меня в ад! Он…
– Прекрати! – Мать больно шлепнула Элеонору по щеке. – Он приходил не за тобой. Ты даже еще не родилась. Благодаря Богу Эндерс был еще со своей кормилицей. – Сверкнула молния, осветив очень жесткое лицо матери. Элеонора никогда не видела его таким и начала хныкать.
– Он приходил не за тобой, Элеонора. Он приходил за мной.
Раскат грома раздался громче и ближе.
– Он возвращается, – заплакала девочка. – Нет, нет, не разрешай ему…
– …забрать меня! – крикнула взрослая Элеонора, вскочив с постели. Она, задыхаясь, жадно хватала ртом воздух. Ее била неуправляемая дрожь. Она приложила руку ко лбу, чтобы унять начавшееся головокружение.
Послышалось движение у камина, темная тень загородила свет пламени.
Кто-то встал там на колени.
Элеонора с трудом подавила ужас. Сердце бешено колотилось в сетях ее ночного кошмара. Элеонора глубже зарылась в подушки, руки вцепились в покрывало, на котором она уснула.
Голова повернулась, затененный профиль на фоне оранжевых языков пламени принес внезапное облегчение. Это была сцена из ада – лицо дьявола в огненной рамке. Знакомого дьявола.
– Ахилл, – выдохнула Элеонора. – Слава тебе, Господи…
– Спасибо Судьбе, – ответил Ахилл, поднимаясь, глазами он жадно пожирал ее почти обнаженное тело на покрывале, на ней ничего не было, кроме халата, присланного им.
Этот взгляд вновь вверг Элеонору в панику. Ахилл не был плодом ее сновидений, и он оставался опасным. Элеонора слезла с кровати с дальней к Ахиллу стороны.
– Что должна сказать Судьба… Ерунда, не имеет значения, вы должны уйти. Вам не следует находиться…
– Вы получили мой подарок, – прервал Элеонору Ахилл.
– Да, я… – Элеонора запнулась, ее руки пытались найти что-нибудь, чтобы прикрыться. И ничего не находили. – Вам не следует здесь находиться.
Ахилл подошел к Элеоноре и встал у кровати с другой стороны. Он наклонился к ней, упершись сжатыми в кулаки руками в покрывало.
– А вам не следует бояться снов, Элеонора.
– Это гроза, – ответила Элеонора, пытаясь натянуть покрывало на себя, но Ахилл своим весом удерживал его. – С самого детства я помню… Глупости. Я должна…
– Сейчас не время для детских воспоминаний, – заметил Ахилл. Он отступил назад и начал сбрасывать подушки в кучу к очагу, потом стянул с кровати покрывало и положил его рядом с камином.
– Ахилл!
– Сейчас время для наших воспоминаний.
– Ваших, вы хотите сказать.
Ахилл, стоя у края лежащего на полу покрывала, протянул руку Элеоноре, как бы приглашая ее на танец.
– Моих, – согласился он. – И ваших. Элеонора отступила:
– Случившееся в гроте было ошибкой.
– Согласен. Я сглупил, что остановился.
– Нет! – горько сказала Элеонора. – Я была дурой, подумав, что могу…
– Вы когда-нибудь занимались любовью, Элеонора? По-настоящему?
– Что? – Она повернулась спиной к Ахиллу. – Конечно, да. Что за вопрос? Я вдова. И вы это знаете.
– Я не сомневаюсь, что с вами спали. Но, конечно, с вашим дорогим Балинтом…
– Ахилл! – закричала Элеонора, поворачиваясь к нему. – Я говорила вам, что никогда не нарушала своих брачных обещаний. Я не куртизанка! – Она в раздражении дернула ленту-завязку халата.
– Разве только куртизанкам позволено получать удовольствие? – спросил Ахилл.
– Да. Нет…
Ахилл начал снимать куртку.
– Прекратите!
Он бросил куртку в кресло, как это делает муж. Или любовник.
– Убирайтесь! Вы слышите? Сейчас же убирайтесь. – Элеонора нервно зашагала в своей части комнаты, избегая наступить на лежавшие кучей ночную рубашку и тяжелый халат.
Ахилл снял шейный платок и начал расстегивать жилет.
– Я не хочу вас видеть! Разве вы этого не понимаете? – Элеонора подошла к туалетному столику и начала расставлять стоявшие на нем баночки и бутылочки, ее мозг пытался справиться с подавляющим присутствием находящегося сзади человека. Ее руки потянулись к свитку пергамента.
– Вам нет необходимости прибирать это ради меня, – невозмутимо заметил Ахилл. – Поссорились со служанкой?
Элеонора замерла с протянутыми руками. «Святой Стефан, что я делаю?» Она повернулась лицом к Ахиллу, стараясь находиться между ним и столиком.
– Нет, – бросила она. – Я лишь не отказала себе в порыве раздражения.
– Я бы предпочел, чтобы вы не отказали себе во мне. Как вы сделали сегодня утром. – Ахилл снял жилет и бросил его на куртку.
– Прекратите это!
Одним движением Ахилл развязал рубашку, и она распахнулась, открывая очень мускулистую грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49