— Тут было совсем не так. С тех пор, как начала появляться ее мать, мисс Марта очень изменилась. Она велела ничего не менять в саду.
— Так вот почему ты бываешь здесь так часто.
Надеешься встретиться с этим привидением?
— Я не думаю, что она явится ко мне. Она ведь не знает меня. Просто я с самого начала почувствовала, что это место какое-то особенное, а когда услышала эту историю, оно еще больше заинтересовало меня.
Как ты думаешь, мама, такое может быть?
Некоторое время она молчала, потом сказала:
— Некоторые люди в это верят. Между матерью и ее ребенком существуют совершенно особые узы. Ребенок является как бы ее частицей…
— То же самое ты чувствуешь ко мне?
Улыбнувшись, она кивнула.
Мне стало радостно на душе.
— Так будет всегда, моя любимая, — сказала мама. — Ничто не в силах этого изменить.
Она говорила, что отношения между нами всегда останутся прежними, а я слушала и чувствовала себя счастливой, как в прежние времена. Я начинала думать, что мне, возможно, удастся примириться с тем, что в нашу жизнь вошел Бенедикт Лэнсдон Ничего общего между бедной Мартой и мной не было. Со мной была моя мама. Действительно, все оставалось, как прежде, и ничто не могло изменить наших отношений.
Несколько следующих месяцев пролетели очень быстро. Мы уже совсем обжились в Мэйнор Грейндже, и дни проходили довольно однообразно. Мама была глубоко вовлечена в дела моего отчима, и это явно доставляло ей радость. Время от времени они ездили в Лондон. Они всегда приглашали меня с собой, но чаще я предпочитала оставаться дома. Мисс Браун одобряла это. Ей не хотелось прерывать наши занятия, а постоянные разъезды непременно помешали бы учебе.
Я часто вспоминала Корнуолл. Он так отличался от Мэйнорли, где поля были аккуратно разделены на ровные квадраты — прямо как стеганое одеяло. Даже деревья в лесу производили такое впечатление, словно их подрезали. Здесь почти не встречались странные, скрученные, гротескной формы деревья, которые часто. попадались в Корнуолле, деревья, являвшиеся жертвами мощных юго-западных ветров. В Мэйнорли маленькие провинциальные городишки утопали в зелени, а шпили церквушек торчали над верхушками деревьев.
Все здесь казалось каким-то распланированным, давно обустроенным, без того буйства природы, которое на каждом шагу ощущалось в Корнуолле.
Часто не без грусти я вспоминала о Кадоре, В своих письмах бабушка с дедушкой постоянно спрашивали, когда же мы соберемся к ним в гости.
В ближайшее время это казалось нереальным.
Избирателей нужно обхаживать, и Бенедикт Лэнсдон, лелея далеко идущие планы, неустанно занимался этим.
Мама постоянно помогала ему. Вопрос стоял так: оставить маму, чтобы пожить у бабушки с дедушкой, пли наоборот. Сейчас мне хотелось быть возле матери, поскольку после разговора в саду между нами вновь возникло взаимопонимание, и я изо всех сил пыталась избавиться от предубеждения по отношению к отчиму, хотя в глубине души не была уверена, что хочу этого на самом деле.
Настал ноябрь. Я часто вспоминала Корнуолл. В эту пору пруд Святого Бранока, окутанный дымкой, выглядел, должно быть, особенно загадочно. Я любила бывать там… но только не одна, иначе у меня появлялось чувство, что может случиться нечто ужасное.
Поэтому я ходила туда с Патриком, с матерью или с мисс Браун. Некоторое разочарование у меня вызвало то, что я никогда не слышала колоколов, которые, по слухам, иногда звонили где-то в глубине вод Я была мечтательной девочкой, возможно потому, что дедушка рассказывал мне множество корну оллских легенд. В Мэйнорли жили более здравомыслящие люди. Зато здесь было привидение леди Фламстед.
Как-то раз поздним вечером, когда я уже лежала в кровати, в комнату вошла мама.
— Ты еще не спишь? Это хорошо. Мне хотелось бы кое-что рассказать тебе.
Я уселась на кровати, а она пристроилась рядом, как обычно, обняв меня.
— Мне хочется, чтобы ты узнала об этом первой.
Я насторожилась.
— Ребекка, — начала мама, — ты не хотела бы иметь маленького братишку или сестренку?
Я молчала. Мне следовало бы раньше подумать о такой возможности, но почему-то это не приходило мне в, голову. Новость захватила меня врасплох, и я не знала, как мне на это реагировать.
— Тебе, наверное, очень хотелось бы этого, Бекка? — просительно повторила она.
— То есть…. ты имеешь в виду, что у нас будет ребенок?
Мама кивнула головой и улыбнулась. Она вся светилась от радости. Как бы я к этому не относилась, было ясно, что она счастлива.
— Я всегда думала, что тебе было бы неплохо иметь младшую сестричку, хотя, наверное, ты не возражала бы и против братика — , верно?
— Да… — пробормотала я. — Конечно… я бы хотела, — и тесно прижалась к ней.
— Я знала, что ты будешь рада, — сказала она.
Я продолжала размышлять. В доме все станет совсем по-иному. Но брат или сестра… Да, мне нравилась эта мысль.
— Он будет совсем крошечным, — сказала я.
— Только вначале, как и все мы. Мне кажется, это будет чудесный ребенок, но все-таки не настолько чудесный, чтобы в одночасье стать взрослым.
— И когда он появится?
— О, еще не скоро. Летом… в июне, наверное.
— А что он?
— Твой отчим? О, он очень рад. Ему, конечно, хочется мальчика, как любому мужчине. Но я уверена, что если родится девочка, то он будет рад не меньше.
А ты, Бекка, ты действительно рада?
— Да, — медленно произнесла я. — О да.
— Тогда я совершенно счастлива.
— Но она ведь не будет моей настоящей сестрой?
— Я вижу, ты уже твердо решила, что это будет девочка. Видимо, ты предпочитаешь иметь сестру.
— Я… я не знаю.
— Так вот, этот ребенок будет твоим единоутробным братом или единоутробной сестрой.
— Понятно.
— Замечательная новость, правда? Все в семье очень обрадуются.
— Бабушке с дедушкой ты уже сообщила об этом?
— Еще нет. Я напишу им завтра. Я хотела быть полностью уверенной. Ах, как все чудесно! Конечно, чуть позже мне придется перестать ездить по округе.
Я буду все время здесь, дома.
Она крепко прижала меня к себе.
Мама была права: это будет просто чудесно.
Скоро об этом узнали все. Бабушка с дедушкой пришли в восторг. Они собирались провести Рождество у нас. Дядя Питер полагал, что все складывается очень удачно. Избиратели любят, когда у их депутатов удается семейная жизнь и появляются детишки.
Миссис Эмери тоже считала, что это хорошая новость, а Джейн, Энн и вновь нанятые служанки весело обсуждали перспективы появления в доме младенца.
Как хорошо было увидеть на Рождество бабушку с дедушкой! Мы впервые праздновали его в Мэйнор Грейндже. Дом был украшен плющом, омелой и падубом. Торжественно внесли рождественское полено. Само Рождество было чисто семейным праздником, но в День подарков Бенедикт решил дать званый обед для своих друзей-политиков. Миссис Грант говорила, что валится с ног, но так оно и должно быть, и выражала сомнение в том, что в Мэйнор Грейндже хоть когда-нибудь проводились подобные приемы до того, как сюда вселился мой отчим, член парламента.
— Пока я могу перехватить чашечку чая да на минутку присесть, я как-нибудь управлюсь, — говорила она.
И управлялась она прекрасно. Мистер Эмери был вполне способен выполнить роль достойного дворецкого, а миссис Эмери демонстрировала нам, что ее должность отнюдь не является синекурой.
Рождественским утром мы все вместе отправились в церковь, а назад возвращались пешком через поля.
Бабушка, взяв меня под руку, тихо сказала, как она довольна, что я выгляжу теперь гораздо веселей, и добавила, что появление маленьких братишки или сестренки сделают меня совсем счастливой.
Рождество было временем всеобщего примирения и проявления доброй воли. Все в этот день надеялись, что сбудутся их желания. Мне даже понравился Бенедикт Лэнсдон. ну, не то, чтобы понравился, просто он вел себя великолепно. Он был со всеми так мил, даже с чиновниками из его партии. У него были прекрасные манеры, может быть, не столь изысканные, как у некоторых джентльменов, зато в его поведении была искренность, очень нравившаяся людям.
Он внимательно наблюдал за моей матерью и время от времени выговаривал ей за то, что она недостаточно отдыхает. Бабушка с дедушкой смотрели на это одобрительно. Они действительно были очень счастливы, а теперь, когда бабушка убедила себя и, полагаю, дедушку в том, что я прекрасно прижилась в этом доме, ничто уже не омрачало ее настроения.
Мать со смехом жаловалась, что мы относимся к ней, как к какому-то инвалиду. Нам следовало бы помнить, что она не первая женщина на этом свете, собирающаяся родить ребенка. Она чувствует себя прекрасно, так почему бы всем не перестать с ней носиться?
— Это относится и к тебе, Бенедикт, — добавила она.
Все рассмеялись. Таким образом, Рождество у нас получилось веселое, даже для меня. Я не знала, что теперь мне долго придется ждать следующего веселого Рождества…
Наши отношения с матерью вновь стали гораздо теснее. Бывали дни, когда она нуждалась в полном покое. Я находилась рядом с нею, читала ей вслух — она это любила. Мы читали «Джен Эйр»— произведение, по мнению мисс Браун, не вполне подходившее мне по возрасту, но мать решила, что это весьма подходящее чтение.
Ни мать, ни ее родители никогда не пытались держать меня в хрустальной клетке, охраняя от правды жизни, как делает большинство воспитателей. Они полагали, что, поскольку мне предстоит жить настоящей жизнью, я должна знать о ней столько, сколько в состоянии понять.
Наверное, это делало меня несколько старше своего возраста. То же можно было сказать и о Патрике.
Это было самое счастливое время с тех пор, как я узнала о том, что мама собирается выходить замуж.
А потом грянул гром.
Отчим поехал в Лондон на заседание палаты общин.
Мама собиралась отправиться вместе с ним, но перед самым отъездом вдруг почувствовала слабость, и Бенедикт настоял на том, чтобы она осталась в Мэйнорли.
Меня это обрадовало.
Помню, стоял солнечный мартовский день. Было прохладно, но мне казалось, что я чувствую первые признаки весны. На кустах появились желтые почки.
Мы пошли к скамье, которую уже начали называть «моей», и сели там, глядя на пруд, у которого Гермес готовился к полету.
Мы говорили о ребенке — это была главная тема разговоров в те дни. Мама сказала, что, когда мы в следующий раз окажемся в Лондоне, она поищет какое-то специальное детское белье, о котором ей довелось слышать.
— Ты поможешь мне выбрать, — сказала она.
В этот момент появилась служанка. Она сообщила, что прибыл слуга из лондонского дома и просит немедленной встречи с моей матерью. Выяснилось, что это Альфред, посыльный. Мама встревоженно встала.
— Альфред! — воскликнула она.
— Умоляю вас, не пугайтесь, мадам, — сказал Альфред.
Мама перебила его:
— Что-то случилось? Мистер Лэнсдон…
Альфред старался сохранять чувство собственного достоинства даже в кризисной ситуации.
— С мистером Лэнсдоном все в порядке, мадам. Я прибыл сюда по его приказу. Он решил, что наиболее надежным способом сообщения будет послать меня.
Дело в мистере Питере Лэнсдоне. Он серьезно болен.
Вся семья собирается в их доме, мадам. Мистер Лэнсдон полагает, что если вы достаточно крепки для путешествия, то было бы неплохо, если бы вы приехали туда.
— Дядя Питер… — растерянно проговорила мать.
Она взглянула на Альфреда. — А что случилось? Вам это известно?
— Да, мадам. Мистер Питер Лэнсдон перенес сегодня ночью тяжелый удар. Его состояние, как говорят, весьма неудовлетворительное. Именно по этой причине…
Она перебила его:
— Мы выезжаем немедленно. Альфред, вам, наверное, нужно поесть. Пройдите к миссис Эмери. Она позаботится о вас, пока мы соберемся в дорогу.
Я взяла маму под руку, и мы прошли в дом. Я чувствовала, что она потрясена.
— Дядя Питер, — пробормотала она. — Я надеюсь, с ним… я надеюсь, он поправится. Я всегда считала его каким-то несокрушимым.
Мы успели на лондонский поезд в 3.30 и отправились прямо в дом дяди Питера. Там уже был Бенедикт.
Он нежно обнял мою мать, а меня, кажется, даже не заметил.
— Уже отослав Альфреда, я сообразил, что это может излишне взволновать тебя, дорогая, — сказал он. — Я решил, что ты и сама захотела бы приехать сюда, но дядя настоятельно просил об этом.
— Как у него дела?
Бенедикт лишь печально покачал головой.
Появилась тетя Амарилис, растерянная, ошеломленная. Я никогда не видела ее в таком состоянии. Похоже, она вообще не сознавала нашего присутствия.
— Тетя Амарилис, — сказала мама. — О, моя милая…
— Накануне с ним все было в порядке, — проговорила тетя Амарилис. — Я и подумать не могла бы… А потом вдруг… он просто потерял сознание.
Мы окружили его кровать. Он выглядел совсем другим.. — достойным, благообразным, но совсем другим. Он был очень бледен и казался гораздо старше, чем в последний раз, когда я его видела.
Я оглядела стоящих возле кровати, его семью, самых близких ему людей. Меня поразило недоверчивое выражение на их лицах. Он умирал, и все понимали это, но смерть была понятием, совершенно несовместимым с личностью дяди Питера. Однако она, в конце концов, добралась и до него. Вот он лежал, этот пират, смело плывший по бурным волнам житейского моря, почти всегда побеждавший и не слишком разборчивый в средствах, — об этом изредка шептались в семье.
Лишь однажды он оказался на краю катастрофы. Это было связано с весьма подозрительными, имевшими дурную репутацию, клубами, от которых он получал солидную долю дохода, создавшего фундамент его состояния. Потом он стал филантропом, и большая доля денег, полученных из этих сомнительных источников, пошла на добрые дела, вроде той миссии, которой руководили его сын Питеркин с женой Френсис.
Мне кажется, мы все его любили. Да, он был жуликом, но очень умным. Я знала, что мать, бабушка и дедушка любили его. Он всегда был добр к ним и всегда был готов помочь. Тетя Амарилис обожала его и отказывалась видеть в нем хоть какие-нибудь недостатки. Остальные прекрасно видели эти недостатки, но от этого любили его ничуть не меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49