Девушка невольно захихикала.
— Прости, — шепнула она, целуя его в кончик носа и гладя по всклокоченным волосам. — Но ты весь в помаде! Такой смешной — словно мальчик, которого мама поймала за банкой варенья!
— Как ты додумалась нарядиться цыганкой? — спросил герцог.
— О, это долгая история. Платье и украшения одолжила мне Софрония, а ей они достались от матери. Не правда ли, ваша светлость, — протянула она дразнящим хрипловатым контральто, — наши английские цыганки не уступают тем, которых вы имели случай видеть в далекой Испании или в Египте?
Но герцог вдруг схватил ее за руку.
— Мэри, — заговорил он серьезно, — ты не ответила на мой вопрос. Почему ты сбежала от меня, ничего не объяснив, даже записки не оставив? Тебе не понравилось? Близость со мной показалась тебе отвратительной, и ты бросила меня, чтобы не проходить через это еще раз?
Он тяжело сглотнул и сознался:
— Мне даже думать об этом было страшно.
Мэри отвернулась и вздохнула.
— Уэстермир, — жалобно протянула она, — может быть, отложим этот разговор до другого раза?
— Нет!
— Вы не должны ни в чем себя винить. Та ночь была необыкновенной, потрясающей, я и вообразить себе не могла такого наслаждения!
— Почему же тогда?..
Мэри упрямо молчала. Не могла же она, в самом деле, объяснить герцогу, что бежала не от него, а от самой себя и своих чувств!
В ту ночь она поняла, что дружба и уважение — это одно, а любовь — совсем другое! Любовь — это ураган, бурный поток, швыряющий влюбленных в объятия друг друга. С той ночи и по сей день она не мечтала ни о чем, кроме как лежать с ним в одной постели, осыпать поцелуями его мускулистое тело, гладить непослушные черные кудри, заглядывать в удивительные глаза, проводить пальчиком по благородной линии носа и упрямо сжатым губам, и еще… еще…
Она любит Доминика, принадлежит ему — телом и душой! Тот ночной побег разбил ей сердце, но иначе Мэри поступить не могла. Ведь в то время герцог Уэстермир был ей врагом, и сдаться ему значило бы предать родной город, подруг, семью и все, чем жила она до сих пор.
Но месяц с лишним, проведенный в Стоксберри-Хаттоне, помог ей привести в порядок смятенные мысли и взглянуть на дело с иной стороны.
Кажется, в конце концов все обернулось к лучшему. Герцог Уэстермир не хочет на ней жениться — значит, ей не придется изменять любимым принципам и предавать память Мэри Уоллстонкрафт. Она не станет сковывать свою любовь цепями брака. И пусть ханжи называют ее падшей женщиной — Мэри не станет обращать на них внимания.
Конечно, нелегко будет смотреть в лицо отцу и его прихожанам. Но что же делать — за все на свете приходится платить. И сейчас плата не так уж велика. Да, она потеряла честное имя, зато получила любовь Уэстермира, его защиту… и десять тысяч фунтов в год.
Десять тысяч, подумать только!.. Первым делом они с Пенелопой и Софронией организуют бесплатную столовую для самых нуждающихся. Потом приведут в порядок больницу доктора Стека, купят ему большой запас лекарств и самое новое медицинское оборудование. И обязательно — новые дома для шахтеров и фабричных рабочих, которых сейчас выгоняют из дому!
— Милая, ты так и не ответила на мой вопрос, — прошептал Доминик, касаясь губами ее полной нежной груди.
— М-м-м… — не слишком вразумительно отозвалась Мэри.
Что сказать ему? Как объяснить, что она боялась потерять себя — так сильна оказалась ее любовь? Что достаточно Доминику взглянуть ей в лицо своими темными, как ночь, глазами — и она готова идти за ним на край света.
Почему, думала девушка, почему Мэри Уоллстонкрафт не предупредила своих читательниц о том, что от любви даже самая стойкая и независимая женщина в одночасье теряет рассудок? А может быть, великой мыслительнице никогда не встречались мужчины, подобные Доминику де Врие, двенадцатому герцогу Уэстермиру?
Мэри считала, что никто не способен навязать ей свою волю, но герцог уже несколько раз заставлял ее делать то, что было ей совсем не по душе. Вспомнить хотя бы бал у герцогини или бешеную скачку по берегу Темзы. Или то, что сейчас она лежит с ним в одной постели.
«Хорошо, что мы никогда не поженимся, — грустно подумала Мэри. — Если бы я вышла за него замуж, то, наверно, от счастья растеряла бы все свои убеждения!»
— Мэри, ответь мне! — мягко окликнул он.
Девушка вдруг осознала, что глаза ее наполняются слезами.
— Я сбежала из Лондона, — прошептала она, — потому что поняла, что безумно влюблена в некоего надменного аристократа. Настолько, что еще немного — и я совершенно отдамся в вашу власть, превращусь в безмозглую куклу, игрушку в руках мужчины, жалкую рабу любви!
Герцог сел в кровати. Черные глаза его заблистали.
— Повтори, Мэри! — воскликнул он. — Ты сказала, что любишь меня?!
Но она не успела ответить — в этот миг за дверями раздался какой-то шум. Было невероятно, чтобы хорошо выдрессированная прислуга решилась потревожить хозяина в такой час, — и герцог потянулся под подушку за оружием.
Обнаженный, с пистолетом на взводе, герцог Уэстермир приблизился к дверям.
Из-за двери послышался голос, несомненно, принадлежащий камердинеру Тимоти Краддлсу:
— Откройте, ваша светлость! Простите, что беспокою вас в такой час, но дело чрезвычайной важности! Здесь сержант Айронфут, он хочет сообщить вам важную новость!
Герцог оглянулся на Мэри. Та поспешно укрылась одеялом до подбородка. Помедлив, герцог отпер дверь и распахнул ее.
На пороге стояли камердинер Краддлс и великан Джек Айронфут в неизменном кучерском плаще. Еще несколько лакеев со свечами толпились сзади. Если они и были удивлены видом своего господина и повелителя, голого, с пистолетом в руке и с размазанной по лицу губной помадой, то не подали виду.
— Прошу прощения, ваша светлость, — произнес кучер, — я ни за что не стал бы беспокоить вас в такой поздний час, если бы не произошло прискорбное событие.
Герцог опустил пистолет.
— Надеюсь, Айронфут, это по крайней мере не убийство! — прорычал он.
— Вот именно, — подтвердил кучер. — Около часа назад, сэр, фермер, выехавший из Уикхема затемно, чтобы отвезти на продажу молоко, обнаружил в Воинском лесу вашего приказчика, молодого Пархема. Мертвого. Ему нанесли несколько ударов в живот каким-то колющим оружием.
Наступило секундное молчание. Затем герцог выругался сквозь зубы:
— А, черт!
Новость эта, как видно, неприятно его поразила.
— Властям сообщили? А отцу Пархема?
Джек Айронфут кивнул:
— Власти уже знают. И кто-то из администрации уже поехал к старику.
Загородив своим исполинским телом дверь, кучер взял Доминика за руку и вложил что-то ему в ладонь.
— Вот это, — прошептал он, — было зажато у Пархема в кулаке. Думаю, вам будет интересно на это посмотреть.
Герцог сжал пальцы и кивнул. За Краддлсом и Айронфутом закрылась дверь.
— Что такое? — крикнула с кровати Мэри. Герцог и кучер разговаривали полушепотом, и она не слышала, о чем идет речь, но почувствовала, что произошло что-то ужасное. — Что случилось? Что дал вам Айронфут?
Доминик молчал, глядя на свою раскрытую ладонь. В неверном, колеблющемся свете свечей он видел обрывок шерстяной ткани с каким-то ярким рисунком. Очевидно, этот клочок Пархем оторвал от одежды убийцы.
Чем дольше смотрел на него герцог, тем яснее понимал, что уже где-то видел шерстяной плащ именно такого цвета. И с таким же рисунком. Или с очень похожим.
И было это совсем недавно.
21.
На рассвете начался дождь. Он лил без перерыва все утро, а к полудню, когда Джек Айронфут занял свой пост за изгородью кладбища возле церкви, ливень хлестал с такой силой, что густые ветви старого дуба, покрытые первыми весенними листочками, нисколько не защищали от дождя.
Бывший сержант, однако, не собирался покидать свой пост. Тем более, думал он, глядя на небо, что такая погода для северной Англии вполне обычна. Дождь здесь может лить несколько дней подряд. И дай-то бог, чтобы поблизости от этого затрапезного городишки не нашлось реки, готовой выйти из берегов.
Итак, притаившись за оградой и стоически терпя низвержения с небес холодной воды, Джек не сводил глаз с двери ризницы. Именно через эту дверь некоторое время назад вошли в церковь три юные леди. Очевидно, они собираются в тишине и без свидетелей обсудить какое-то важное дело.
Джек даже догадывался, какое именно. Похоже, и недели не пройдет, как одной из них — а может, и всем троим — придется явиться в суд и, принеся присягу, рассказать все, что им известно об убийстве Пархема.
Сегодня утром, едва его светлость уединился в кабинете с микроскопом, мисс Фенвик в страшной спешке покинула «Вязы». Джек последовал за ней. Каким-то образом невесте герцога удалось оповестить своих подруг о времени и месте встречи: не прошло и получаса, как у дверей церкви появились хорошенькая мисс Макдугал и смуглая красотка мисс Стек. Они совещались в церкви уже час — несомненно, разрабатывали какой-то план.
«А уж по части хитрых планов эти малышки — настоящие мастерицы! — думал Джек. — Вспомнить хотя бы, как они пролезли в шахту!»
Но теперь девушки влипли в чертовски неприятную историю.
Совершено убийство. И ни для кого в городке не секрет, что погибший был неравнодушен (если это можно так назвать) к дочери доктора.
Сплетники рассказывали таинственным полушепотом, что однажды он остановил ее на дороге из Уикхема и начал говорить такое, что и повторить-то совестно.
Завсегдатаи городской таверны клялись, что мисс Софрония неоднократно и во всеуслышание угрожала убить негодяя, если он попробует проделать такую штуку еще раз.
Несколько человек готовы были присягнуть, что после того случая девушка начала носить с собой нож и уверяла, что не побоится его применить.
«Самое интересное, — думал кучер, — что она собиралась бить в живот, а не в грудь. Любая девушка скорей сказала бы „в сердце“. И убили его именно несколькими ударами в живот… М-да…»
С другой стороны, по совести сказать, в Стоксберри-Хаттоне не было ни одной хорошенькой женщины, к которой бы не приставал молодой приказчик Уэстермира. Хотя обычно он докучал лишь тем, кто был полностью в его власти, — фабричным работницам или несчастным девушкам, с утра до ночи трудящимся на шахте.
Джек переступил с ноги на ногу и сунул руки в карманы. Правая рука его коснулась гладкой рукояти пистолета, без которого Айронфут никогда не выходил из дому.
«Судя по тому, что рассказывают о нем в городе, Пархем заслужил смерть», — без тени сожаления думал кучер. Он предполагал, что приказчику отомстила женщина. Нож — женское оружие; мужчины обычно забивают обидчика насмерть кулаками или дубиной или же стреляют, если у них есть оружие.
Джек не жалел приказчика, но пролитая кровь возбуждала в нем тягостное чувство. Он суеверно полагал, что кровь притягивает кровь. За одним убийством может последовать другое.
Что, если безумный испанец, которого Джек тщетно разыскивает уже несколько лет, решил именно здесь и именно сейчас исполнить свою страшную клятву?
Мэри, Пенни и Софи сидели в глубине церкви, в пустой крестильне. Здесь было темно и холодно, при дыхании изо рта у девушек вылетал пар, а Пенелопа тряслась и старательно дышала на руки, чтобы их согреть.
Впрочем, тряслась она не только от холода.
— Пенни, ради бога, прекрати дрожать! — раздраженно повелела Софрония. — Герцог никогда не найдет тебя по этому клочку шерсти. В Англии живет несколько миллионов человек, и все они носят шерстяные плащи и пальто. Это все равно что искать иголку в стоге сена.
— В таком случае Стоксберри-Хаттон — очень маленький стожок, — простонала Пенелопа. — Ах, Софрония, зачем я только одолжила тебе свой плед?
— У него огромная коллекция образцов шерсти, — подала голос Мэри, — со всех уголков Англии. Я знаю, я сама помогала ему составлять каталог.
— Очень жаль, Пенни, что теперь ты сожалеешь о своей щедрости, — обиженно заметила Софрония. — Но ты отдала мне плед по доброй воле, чтобы Пархем, если опять решит подстеречь меня в лесу, принял меня за тебя и оставил в покое.
— Прости, Софи, не могу не согласиться с Пенни, — заговорила Мэри. — Это была не самая умная мысль. Неужели ты не понимаешь, что Пархему все равно… точнее, было все равно, к кому приставать?
— Мэри, — повысила голос Софрония, — ты, конечно, можешь считать себя самой умной, но это не значит, что и остальные с тобой согласны! Я как-нибудь разберусь в своих делах и без твоих советов!
Мэри отшатнулась, словно от удара.
— А еще, Софи, — замогильным голосом продолжала Пенни, — ты несколько раз угрожала, что ударишь его ножом в живот. Вслух. Громко. Что, если это слышал кто-то, кроме нас?
Тут ее поразила новая мысль.
— Боже мой, а вдруг судьи решат, что раз пальто мое, то я и совершила это ужасное преступление?
— Ужасное? — презрительно переспросила Софи. — Послушай, Пенелопа, нам всем уже тошно от твоего слюнтяйства! Пархем заслужил самой суровой кары, и я рада, что кто-то наконец решился…
— Прекратите, ради бога! — зажав уши руками, воскликнула Мэри. На ее глазах творилось что-то непонятное и страшное: впервые за всю жизнь «неразлучные» ссорились — да так громко, что, того и гляди, могли разбудить дряхлого привратника, дремлющего у входа.
— Пенни, боюсь, герцог без труда опознает твой плед. Он сделан в Шотландии и очень… достаточно необычен. — Ей припомнились отзывы герцога о Пенелопином гардеробе. — И тогда все мы окажемся в беде. Ты говоришь, что отдала плед Софронии. Хорошо. Софрония говорит, что ни разу его не надевала: повесила на крючок в приемной у доктора Стека, а оттуда его кто-то унес. Но доказать этого она не может. Если же Софи объяснит, зачем одолжила плед, дело станет еще хуже — ведь тогда все поймут, что у нее была причина убить Пархема, хотя бы из самообороны.
— Мэри, сделай же что-нибудь! — в отчаянии вскричала Пенни. — Или ты хочешь, чтобы твоих лучших подруг осудили за убийство и повесили? Иди скорее к герцогу и скажи ему, чтобы прекратил расследование! Ты же его обворожила, теперь он сделает все, что ты хочешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31