Доминик полагал, что более не способен ничему удивиться, но девице снова удалось его поразить. Прикрываясь одной рукой, она бросилась к окну и закричала:
— Мужайтесь, подруги! Не бойтесь за меня!
«Как это, черт возьми, женщина может „мужаться“?» — изумился герцог, до глубины души возмущенный таким безбожным и наглым надругательством над английским языком.
Барышни снова разразились воплями. Та, что в полосатом пледе, кинулась к карете, выкрикивая что-то ободрительное.
Скрипнув зубами, Доминик сорвал с себя фрак и набросил на плечи красавице. Увы, прикрыть полную грудь девицы ему не удалось; мало того, она немедленно с брезгливой гримасой швырнула фрак обратно.
Карета рванулась вперед, и Доминик остался наедине с полуголой красоткой. Теперь она прикрыла грудь обеими руками и молчала, сверля его сердитым взглядом. Герцог тоже не произносил ни слова; кровь бешено стучала у него в висках, и от ярости он ненадолго лишился дара речи.
Чепчик незнакомки слетел во время борьбы, и освобожденные кудри золотым водопадом рассыпались по плечам. С обнаженной грудью и распущенными волосами она напоминала русалку, богиню… или уличную девку.
К чести девицы, щеки ее пылали, словно два костра.
«Сама решилась на грязный трюк — так нечего теперь краснеть!» — угрюмо думал герцог.
Карета выехала на широкую улицу и двинулась по направлению к Темзе. Герцог с трепетом ожидал новой речи о правах бедняков в духе Мэри Уоллстонкрафт, но девушка молчала.
На повороте с Дебни-Корт один из лакеев перегнулся и крикнул в окно:
— Ваша светлость, Джек восхищается вашей выдержкой и хочет узнать, куда мы теперь направляемся?
Двенадцатый герцог Уэстермир откинулся на спинку сиденья, обтянутого дорогим серым бархатом. Лицо его было сурово и непроницаемо, словно высеченное из гранита.
— В «Браун»! — рявкнул он. — В клуб, черт побери! Где еще я смогу прийти в себя после всей этой кутерьмы?
Однако не прошло и получаса, как герцог горько пожалел о своем опрометчивом выборе. Да и то сказать, такое решение можно было объяснить только его расстроенными чувствами.
Старина Джордж, бессменный привратник «Брауна», заметив подъезжающую карету герцога, вышел на крыльцо и с изумлением увидел, как Уэстермир и двое лакеев тащат ко входу полуголую женщину, на ходу пытаясь прикрыть ее какой-нибудь одеждой.
Мало этого — девица вопит что есть мочи, называя герцога негодяем, подлецом, насильником и даже убийцей — к вящему удовольствию столпившихся у крыльца зевак.
— Ваша светлость! — всплеснув руками, воскликнул Джордж.
Тем временем трое мужчин закутали-таки девицу в плащ и, подхватив на руки, потащили свою визжащую, извивающуюся ношу к дверям.
— Ваша светлость, простите, что осмеливаюсь вам напоминать, но…
Лакей, шедший впереди, распахнул дверь.
— Ваша светлость, при всем почтении к вам не могу не напомнить, что появление женщин в клубе строго запрещено правилами…
— В гардеробную! — задыхаясь, прохрипел герцог.
Увидев троицу с вопящей дамой, гардеробщик поспешил стушеваться — на всякий случай.
Трое нарушителей перевалили свою ношу через барьер, отделяющий вешалки от посетителей, и заперли дверцу. Мгновение спустя плащ полетел наземь, за ним последовал фрак герцога и ливрея одного из лакеев.
— Можете прикрывать меня чем хотите, сэр, но своих преступлений вы не скроете! — вскричала неукротимая девица. — Теперь вы добавили к списку своих отвратительных грехов еще и гнусное насилие над женщиной!
Герцог, взбешенный таким наглым враньем, отвернулся, не желая больше видеть эту мерзавку…
И столкнулся лицом к лицу со своими товарищами по клубу.
Шум, производимый герцогом и его прекрасной противницей, разнесся по всему клубу, и джентльмены толпой высыпали в холл, желая узнать, что стряслось.
Их ожидало поистине необыкновенное зрелище.
За барьером в гардеробной они обнаружили прелестную юную деву с распущенными золотистыми волосами, без чепчика и плаща. Платье ее было разорвано спереди; хоть девушка и прикрывалась дрожащими руками, ни у кого не оставалось сомнений, что она обнажена до пояса. Вдобавок ко всему, приглядевшись, можно было составить отчетливое представление о ее полной груди с нежными розовыми сосками.
В гардеробной воцарилась убийственная тишина, и продолжалась она, если верить рассказам свидетелей, не меньше двух минут.
Наконец граф Стакстон-Дигби, председатель клуба, произнес:
— Боюсь, Уэстермир, на этот раз вы перешли все границы. Я немедленно созываю Комитет.
2.
Дворецкий герцога Уэстермира — долговязый, чопорный и мрачный, как и положено истинному английскому дворецкому, — отворил дверь в библиотеку и объявил замогильным голосом:
— Мисс Пенелопа Макдугал!
Судя по его похоронному тону, можно было подумать, что вслед за мисс Пенелопой в библиотеку ворвется толпа диких горцев, вооруженных до зубов. Однако в дверях стояла одна-единственная шотландка, на вид совершенно безопасная — хрупкая блондиночка с огромными карими глазами, очень юная и на редкость хорошенькая. Портил впечатление только плед у нее на плечах — бесформенный мешок в кричащую черно-желтую клетку.
— Мэри, милая Мэри, как я счастлива тебя видеть! — всплеснув руками, воскликнула мисс Макдугал.
Золотоволосая Мэри бросилась ей навстречу, и подруги обнялись так, словно уж и не надеялись свидеться живыми.
— Я так за тебя боялась! — заговорила Пенелопа, торопливо смахивая слезы с глаз. — У нас в Стоксберри-Хаттоне ходят самые ужасные слухи о твоих приключениях! Одни говорят, что герцог бросил тебя в тюрьму, другие — что выставил нагишом на улицу, а иные рассказывают даже, что он совершил над тобой гнусное насилие… Я не верила слухам, но, когда твой отец отправился в Лондон и вернулся без тебя, оставалось только предположить самое худшее…
— Присядь, дорогая Пенни, — предложила Мэри, указывая подруге на кресло возле стола. На столе был уже сервирован чай в роскошном серебряном сервизе. — Со мной, как видишь, все в порядке, но новости у меня нерадостные. Наш план потерпел поражение. Я, как видишь, живу у Уэстермира в доме, но он избегает меня, и я не могу ни поговорить с ним, ни даже объясниться письменно. Один бог знает, где пропадает этот человек! Я спрашивала у слуг; они отвечают: «Его светлость часто в разъездах», и уверяют, что сами знают не больше моего…
Она села напротив подруги и деловито спросила:
— Тебе один кусок сахару или два?
Пенелопа с любопытством оглядывалась вокруг: впервые ей представилась возможность увидеть, как живут знатные особы.
Библиотека герцога занимала весь второй этаж лондонского особняка Уэстермиров: со всех сторон она была опоясана балконом. Из французских окон от пола до потолка лился яркий солнечный свет.
Стены были сплошь заставлены книжными полками, которые ломились от толстых томов. Книги лежали и на столах, и просто грудами на полу, устланном толстыми турецкими коврами. Кое-где Пенелопа заметила картонные и деревянные коробки, напоминавшие гербарии или коллекции бабочек. Несмотря на богатую обстановку, библиотека совсем не походила на комнату эгоистичного и изнеженного богача — скорее уж это был кабинет трудолюбивого ученого.
— Да, такого мы никак не ожидали! — заметила наконец Пенелопа. — Помнишь, собираясь в Лондон, мы готовились едва ли не к мученической смерти, были уверены, что герцог бросит тебя в тюрьму или затащит в постель, чтобы удовлетворить свое… — Она покраснела и опустила глаза. — Ну, ты меня понимаешь. А он, оказывается, просто не хочет тебя видеть!
В ответ прекрасная Мэри Фенвик только вздохнула и поднесла ко рту чашку чая.
Дольше обманывать себя было невозможно: отважный план «трех неразлучных» провалился. И провалился с треском.
Они дружили с тех пор, как себя помнили: Софрония Стек, дочь городского врача, Пенелопа Макдугал, чей отец был школьным учителем, и Мэри Фенвик, единственное дитя священника. Девушки были ровесницами: все три выросли в унылом городишке Стоксберри-Хаттон, испокон веков принадлежавшем Уэстермирам, читали одни и те же книги, жили одними и теми же мыслями и чувствами.
Открыв для себя мир Мэри Уоллстонкрафт, девушки мгновенно превратились в горячих поклонниц этой «великой» мыслительницы. Тоскливыми зимними вечерами они торжественно клялись друг другу быть независимыми, не подчиняться предрассудкам и бороться с несправедливостью везде, где ее встретят. Неудивительно, что эти добрые и начитанные девушки принимали близко к сердцу плачевное положение бедняков в родном городке.
Но теперь обе подруги понимали, что благородный порыв завел их чересчур далеко. Помогать бедным хорошо, но ехать в Лондон и вступать в открытую борьбу с герцогом, пожалуй, не следовало. Эту идею предложила Мэри — самая отважная из «неразлучных».
Увы, своим бесстрашием она не добилась ровно ничего — разве что подала повод для грязных сплетен.
Слава богу, Пенни, как настоящий друг, не стала делать бестактных замечаний о наряде Мэри! Ее подруга стыдилась своего модного платья: ей казалось, что, согласившись одеться со вкусом, она предала свои идеалы.
И главное, зачем? Ведь герцог все равно не желает ее видеть!
Сегодня, на четырнадцатый день пребывания Мэри в лондонском особняке Уэстермира, на ней было черное шелковое платье с завышенной талией и пышными, по новой моде, рукавами. Кружевной ворот красиво обрамлял белоснежную шею. Свои золотистые волосы Мэри высоко взбила и стянула черньТми бархатными лентами. На белоснежной шейке на такой же ленте красовалась ониксовая камея в оправе из слоновой кости. Солнечные лучи играли в кудрях девушки, освещали правильное личико с полными чувственными губами, блистали в удивительных глазах. Мэри Фен-вик казалась воплощением элегантности и спокойствия.
Но это только казалось. До спокойствия ей сейчас было очень далеко.
— Сейчас у меня семнадцать платьев, — мрачно заговорила Мэри. — Самое первое герцогский портной сшил в первую же ночь и наутро вручил мне, а прежнее мое платье слуги отняли и сожгли.
Она тяжело вздохнула.
— Теперь у меня есть наряды для завтрака, для обеда, для ужина, для прогулок в экипаже — ума не приложу, зачем, если из дому меня все равно не выпускают! Ерунда какая-то, тебе не кажется? Что за дело герцогу до моих платьев? Но папа рассказывал, что, когда они с герцогом беседовали здесь в библиотеке, Уэстермир, не переставая, твердил что-то о «сумасшедших девицах, завернутых в отвратительное тряпье»! Я-то не жалела сил, взывая к его совести и разуму, а его, оказывается, интересовало только, во что я одета!
И Мэри снова испустила тяжкий вздох.
— Если хочешь знать мое мнение, милая Пенни, — продолжала она после недолгого молчания, — то пора взглянуть правде в глаза: мы проиграли. Подумай сама, — говорила Мэри, повышая голос и заметно волнуясь, — что я могу сделать? Тогда, в карете, этот ужасный человек меня просто не слушал — а сейчас не хочет видеть! Если бы не папочка, он, пожалуй, просто забыл бы обо мне!
— Мэри, не говори так! — с ужасом в голосе вскричала Пенелопа. — Не можешь же ты все бросить!
— А что мне остается? — Мэри налила себе еще чаю. — В разговоре с папой он заявил, что у него нет ни одной фабрики или шахты, а затем, не дав папе передохнуть, перешел к встречным обвинениям. Кричал, что «синие чулки» составили заговор против мужчин и хотят ниспровергнуть все устои английского общества. Похоже, он терпеть не может образованных женщин. А ты ведь знаешь, — продолжала она, пододвигая к Пенелопе новую чашку, — что истинная свобода для женщины немыслима без образования!
Разумеется, Пенелопа это знала: она ведь тоже читала гениальные книги Мэри Уоллстонкрафт.
— Может быть, он сумасшедший? — заговорила Мэри, прерывая молчание. — Весь этот бред о заговорах… И только сумасшедший на его месте стал бы отрицать, что владеет фабриками и шахтами в северо-западной Англии! Если это не так, откуда, спрашивается, у него такое состояние?
— Знаешь, Мэри, — задумчиво произнесла Пенелопа, — пожалуй, ты права. Тебе в самом деле лучше вернуться домой. Так ты ничего не добьешься! Ты уже две недели как в Лондоне, а герцог Уэстермир так и не соизволил тебя выслушать!
Мэри прикусила губу.
— Страшно подумать, сколько времени потрачено впустую! А ведь это время можно было бы употребить на помощь бедным… Да, как там Джонни Кобб? — с тревогой спросила она вдруг.
Пенелопа молчала, потупившись. Мэри побледнела.
— Боже мой, неужели наш ангелочек…
Ее подруга замотала головой.
— Нет, нет, он жив… пока. Но доктор Стек говорит, что надежды мало. Ведь бедный мальчик живет в полуразвалившейся лачуге, где сквозит изо всех щелей, спит на полу, а с тех пор, как отец его погиб в шахте, Джонни и его братьям и сестрам редко удается поесть досыта. Доктор говорит, в таких условиях чахотка убьет его за несколько недель.
Мэри Фенвик вскочила с места. Синие глаза ее заблистали решимостью.
— Нет, я не могу уехать! Вызов брошен, Пенни! Первый мой план провалился — не беда, придумаю что-нибудь другое!.. Но каков Уэстермир! Кто бы мог подумать, что на мой выпад он ответит собственным дьявольским ударом?
Поколебавшись, она все же выпалила:
— Представь себе, этот негодяй заявил папе, что намерен на мне жениться!
Пенелопа так и застыла с открытым ртом.
— Да, да, — продолжала Мэри, — об этом я тебе еще не рассказывала. И только послушай, в каких изящных выражениях этот благородный джентльмен изложил свое предложение будущему тестю!
«Ваша дочь, будь она трижды проклята, — так он начал, — опозорила меня на весь Лондон, погубила мою репутацию в клубе, сделала посмешищем при дворе. Будет только справедливо, если она разделит этот позор со мной. Все равно рано или поздно придется жениться, а чем отродье нищего попа хуже актрис, певиц и трактирных служанок, на которых женятся мои друзья?»
— Господи, — прошептала потрясенная Пенелопа, — что же все это значит?
— Папа был оскорблен до глубины души, — сурово говорила Мэри, — не столько даже за меня, сколько за свой священный сан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31