Тембр ее голоса был богат интонациями — Пришлось выбранить служанку, можете быть уверены за порчу дорогой рубашки. Она так неумела. Совершенно невозможно найти приличную прислугу, — добавила она с издевательской серьезностью.Во рту у Импрес появилась горечь. Что еще может рассказать ей эта женщина? О том, сколько времени она с Треем провела в постели? Импрес давеча посмеивалась над испачканной рубашкой Трея, а он в ответ небрежно выбросил ее. Неужели, спрашивала она себя, она не лжет?— Если вы не верите мне, — окончательно сокрушая надежды Импрес, сказала Валерия, — спросите Трея. Впрочем, сегодня он не вернется к обеду, потому что будет обедать у меня. — Валерия знала от отца, что дополнение к биллю о праве на пастбища будет внесено перед перерывом, как заранее продуманный политический маневр, и, если это случится, Трею придется задержаться. Ее хитрость была рассчитанным риском, но в нем было больше определенности, чем возможного промаха. — Кстати, Трей забыл вот это, — добавила она с хорошо отрепетированной небрежностью и вытащила из внутреннего кармана пелерины кожаные перчатки. Изящным движением она бросила их на полированную поверхность стола из красного дерева, и вышитый бисером на прекрасной коже контур черного кугуара на секунду блеснул в солнечных лучах как торжество обмана.Если для всего остального еще можно было бы найти какое-то объяснение, то перчатки сломили Импрес окончательно. Она рассеянно глянула на них и затем подняла взгляд на изысканно одетую женщину, которая только что спокойно разбила ее жизнь на мелкие кусочки. Жена Трея была более красива, чем она предполагала, контраст между белой кожей и черными волосами был потрясающим, формы ее тела были необычайно женственны, гранатового цвета платье, соболиные пелерина и шапка: были от парижского кутюрье, жемчужины на шее — без малейшего изъяна. Она явно относилась к типу женщин, на которых мужчины не могут не обращать внимания. И Трей тоже, подумала Импрес расстроенно. Он сам говорил, что они были любовниками, и, видя эту блистательную женщину перед собой, она могла понять почему.Она лживая, говорил Трей, страстная и хищная и готова на все ради денег, и Импрес хотелось верить Трею. Но потрясающая уверенность его жены (какое ужасное слово!) и знание мельчайших подробностей о жизни Трея в предыдущую неделю… чертовски точные сведения… посеяли сомнения. Если бы она даже захотела пренебречь всем, что говорила Валерия, считать все ложью, верить только Трею, то и тогда она не могла бы не обратить внимания на перчатки. Они лежали на столе как вызов на бой, прекрасные индейские перчатки, которые еще хранили форму его пальцев. Импрес разорвала бы Валерию на клочки, если бы только это помогло, чтобы Трей безвозвратно и абсолютно стал ее. Только и таким путем она не сможет заставить его любить и хранить верность, подумала она оцепенело. «Мужчины всегда будут мужчинами», сказала Валерия. Она права. Трей, очевидно, всегда действовал в соответствии с этим вольным принципом.Смятенная и взволнованная, Импрес вспомнила о том, что он просил ее выйти за него замуж. Значит, эти чарующие слова были такой же ложью?— Надеюсь, вам не приходило в голову, что он женится на вас? — сказала Валерия ласково, словно бы она могла читать мысли в голове Импрес. Она мило улыбнулась, как будто разговаривала с несмышленым беспомощным ребенком. — В самом деле, моя дорогая, на словах Трей сама преданность, особенно в минуты любовной игры.Не думайте, что вы первая… он очень опытен, не стану отрицать. Но он никогда бы не женился на вас.От злых слов Валерии у Импрес закружилась голова. Псовым ее порывом было сопротивляться уверенно излагаемым фактам, чтобы не дать разбиться вдребезги своему миру. Но перчатки, светлые и искусно расшитые, лежали на полированной столешнице, притягивали ее взгляд как магнит. Он был неверен. Гнев, оскорбленное самолюбие бушевали в ней: почему она так доверчива, так по-дурацки наивна. Мужчины вроде Трея открыто, без угрызений совести, развлекаются с женщинами; даже Валерия, подумала Импрес, при всем ее самодовольстве, наслаждаясь в постели с Треем, понимает, что тот не признает семейного статуса. Опутанная ложью, она не знала, что думать, не знала больше, кому или чему верить, и когда она снова посмотрела на Валерию, то успела увидеть только искривленные в усмешке малиновые губы. Дурнота внезапно накатилась на нее, и, чтобы не унизить себя полностью перед этой холодной разукрашенной женщиной, Импрес стремглав бросилась вон из комнаты.Глядя вслед убегающей миниатюрной Импрес в платье цвета спелой земляники, с развевающимися светлыми волосами, Валерия с удовлетворенной улыбкой на накрашенных губах пробормотала:— Прощай, маленькая девочка с фермы.
На обратном пути в Елену Валерия с удовлетворением поздравляла себя со столь эффективно проведенной разведкой боем. Она улыбалась, глаза у нее сияли. Перчатки оказались просто неожиданной удачей; Трей оставил их перед ленчем с Джудом Паркером, а человек, которого она наняла следить за Треем, потихоньку стащил их. Что ж, оставалось только узнать, как отреагирует на ее визит неискушенная и наивная девочка.Единственным осложнением, которое следовало принимать во внимание, было подозрение, что мальчик — сын Трея. Вообще говоря, целая куча детей, окружающих любовницу Трея, поражала. Валерии как-то не приходило в голову рассматривать Трея как человека, способного вести семейную жизнь. Но, будучи женщиной практичной, через секунду она отбросила размышления, касающиеся нравственного облика Трея, и сконцентрировалась на более неотложных проблемах. Необходимо придумать причину, по которой она совершила столь неожиданный визит на ранчо, если Трей вздумает упрекать ее. Как в шахматах, необходимо планировать свои действия на несколько ходов веред.
Вбежав в спальню, расстроенная Импрес заперла дверь на замок и замерла, дрожа от волнения. Ему все равно, ему наплевать, билось у нее в мозгу, и с каждой секундой спазмы все больше сжимали желудок, провоцируя рвоту. Разве где-то в душе она не ожидала с самого начала, что счастье ее не может быть долгим? Или не понимала склонности Трея к развлечениям?— Жизнь продолжается! — сказала она себе резко, чтобы унять дрожь. — Еще никто не умирал от неразделенной любви.Она заставила себя подойти к креслу и сесть в него. Схватившись за ручки кресла, она напряглась и попыталась перебороть боль в желудке.Он бросил ее ради Валерии…Импрес никак не могла остановить дрожь, сознание ее было рассеянным, мысли зашли в тупик, только ужасное чувство потери, словно дикий зверь, разрывало ее внутренности.Целый час просидела она в кресле.— Все кончено, — прошептала она. — Прошла любовь.Трей не приехал к обеду, и надежда, которая все-таки остаавалась у нее в душе, безвозвратно рухнула. Значит, он отправился обедать к Валерии. Импрес не могла есть, хотя ей удалось выдержать спокойный вид ради детей. Они потрясенные визитом Валерии, пытались поднять разговор о миссис Брэддок-Блэк. Это открытие им было нелегко объяснить, хотя Импрес изложила хорошо отредактированную версию об угрозе соплеменникам Трея и признала, что Трею пришлось жениться на женщине, которая была у них утром.Он женился ненадолго, добавила она, когда на нее посыпались вопросы, голосом, в котором было мало убежденности и еще меньше надежды. И в первый раз с тех пор, как она встретила Трея, Импрес напомнила детям о возможности вернуться во Францию, чтобы восстановить наследственные права Гая.— Было бы замечательно за то время, пока Трей будет женат, решить вопрос о папином поместье, — она заставила себя произнести эту фразу сдержанным, спокойным тоном, словно не рухнул весь окружающий ее мир, словно путешествие во Францию было самым разумным выходом из сложившейся ситуации.Дети, когда она упомянула о поездке во Францию, притихли. Младшим, выросшим в глуши, это ни о чем не говорило, а у Гая и Женевьевы воспоминания были смутными. Никто не говорил о Трее, но он был в их мыслях как самый важный и влиятельный человек. С каждым днем они все больше и больше привязывались к Трею, и поэтому она не может принимать во внимание только свое желание. Но разве они не заслуживают лучшей участи, чем жить в качестве домочадцев в доме, в котором их сестра-содержанка богатого человека?Теперь, благодаря Трею, у нее достаточно денег для поездки во Францию. И потом, если он, в самом деле, любит ее, если все ошеломляющие обвинения ложны, если Валерия ничто в его жизни, если все только страшная ошибка… тогда он должен поехать за ней.Как только дети отправились спать, она немедленно стала обдумывать план возвращения во Францию. Причина казалась разумной, практичной: дети нуждаются в прочном будущем, но душевная боль пересиливала логику, от саднящей горечи наворачивались слезы, и Импрес почувствовала, что еще немного и она разрыдается.Если бы Трей вернулся к обеду, она могла бы спокойно объяснить ему, что она и дети должны поехать во Францию, но теперь, когда он придет, будет очень поздно, а ее желание мирно объясниться с ним за это время превратится в негодующий гнев. Образы Трея и Валерии наложили свой отпечаток на первоначальную обиду, и ее настроение из задумчивой меланхолии превратилось в обиду оскорбленной женщины.Трей, как только вошел и увидел Импрес, сбросил кожаную куртку, на его красивом лице появилась улыбка.— Ужасно соскучился по тебе, — сказал он и, наклонившись, поцеловал ее в щеку.Импрес попыталась улыбнуться, стараясь выглядеть как обычно, но думать она могла только о вечере, который он провел с Валерией.— Уже поздно, — сказала она спокойно, хотя в душе ей хотелось кричать.— Оппозиция внезапно внесла поправку в пять часов, когда большинство законодателей отправились домой или собирались домой, но мы ухитрились сделать перерыв и вновь всех собрали. Они потеряли два голоса. Шансы были почти равны. Им едва не удалось урезать резервацию на пять сотен акров. — Небрежно перебросив куртку на стул, Трей завалился на кровать, не снимая башмаков и остальной одежды, и устало вздохнул.Как это ни цинично звучит, подумала Импрес, а объяснения Трея очень убедительны, словно они заранее отрепетированы.— Сегодня Валерия навестила нас, — сказала Импрес.Он приподнялся, весь напрягшись.— И создала кучу неприятностей, не сомневаюсь, — сказал он мрачно.— По крайней мере, рассказала много интересного, что ты, например, время от времени навещаешь ее, — она почувствовала внезапно горячий приступ гнева.Спустив ноги с постели, Трей поднялся.— Если я правильно понял, у тебя появились некоторые сомнения? — наклонившись, он посмотрел Импрес прямо в глаза.Импрес вздохнула.— Ее история звучит неплохо. И потом, она прекрасно осведомлена о твоем ленче с Джудом Паркером и о супе, пролитом на твою рубашку. Наконец, она вернула вот это — Она показала на перчатки, которые преследовали ее весь вечер, глядя Трею прямо в глаза.Трей быстро глянул на перчатки, лежащие на столике, рядом с креслом Импрес.— Послушай, — сказал он, ощущая громадную усталость после долгого трудного дня, а теперь вдобавок утомленный происками Валерии. — Я потерял эти перчатки на той неделе. А Валерию я не видел со дня свадьбы, и это истинная правда. — Взяв перчатки, он направился в гардеробную.Все, подумала озлобленная Импрес, наблюдая его демонстративный уход, вопрос закрыт, его неверность подтверждается тем, что он не хочет объясниться со мной. Вне себя от гнева, она поднялась и пошла за ним.— Что бы ни было правдой, — сказала она, обращаясь к его спине, потому что он стоял у одной из раскрытых дверей шкафа; внезапный образ самодовольного выражения лица Валерии возник в памяти, — в действительности не имеет никакого значения, где ты оставил перчатки.Он повернулся к ней, пытаясь побороть раздражение.— Как прикажешь тебя понимать? — спросил он срывающимся голосом.— Уже несколько недель я пытаюсь объяснить тебе, что мне неудобно оставаться здесь, — произнесла Импрес, думая о перчатках. — Визит твоей жены, — продолжала она сердито, — и ее убедительный рассказ о твоей любовной истории заставили меня особенно осознать неловкость моего положения.— Не вижу никакой неловкости в твоем положении, — с сарказмом сказал Трей. — И ты прекрасно знаешь, что у меня нет жены. Я пошел в восьмимесячную кабалу, чтобы спасти людей от линчевания. — Голос у него заметно понизился. — Не слушай, что она говорит о моей любовной истории. Ты понимаешь, чего она добивается. Еще несколько месяцев, и я избавлюсь от нее. Только не уезжай. Пожалуйста. Это именно то, чего она хочет.Даже эти слова сегодня вечером имели для Импрес двойной смысл, косвенно подтверждая слова Валерии, что он хочет их обеих. Неужели это правда? Трей уподобился ребенку, который не может выбрать между двумя игрушками, предлагаемыми на выбор, и требует их одновременно?Она любила его, но все женщины любили его. Сегодня визит Валерии подчеркнул этот факт. И подслушанный некогда разговор между тремя молодыми женщинами, где обсуждался Трей как великий охотник до женщин, напомнил Импрес о его сластолюбии.— И я хочу того же, — ровно сказала Импрес, ощущая себя при этом так, как будто рассыпалась на тысячи мелких кусочков.— Ты веришь ей? — Голос у него был невыразительный.— Я не знаю, чему верить, — задумчиво ответила Импрес.— Прекрасно, — коротко произнес он, ноздри у него раздувались от еле сдерживаемого гнева. — Спасибо, по крайней мере, за твою внезапную, — губы у него скривились словно слово, которое он произнес, было трудно выговорить, — честность. Я и не предполагал, как поверхстны твои торжественные заверения в любви, я думал, ты действительно любишь меня.— Я действительно люблю тебя.— И я тоже, мадам, — ответил Трей с коротким поддразнивающим поклоном. — Теперь, когда мы уверили друг друга в нашей вечной, неумирающей любви, пожалуйста, извини меня, но я отправляюсь спать. День был очень трудный, — сказал он сдержанно, — и завтра тоже придется сражаться, чтобы удержать жадные руки, тянущиеся к индейским землям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47