Дункан сказал Хэзэрду хорошо поставленным голосом, нимало не смущаясь наглым шантажом, что если они исчезнут, то Валерия назовет кого-нибудь еще из клана Хэзэрда. Для них не было разницы. Хэзэрд погладил Блэйз по плечу, чтобы успокоить ее.— Не беспокойся, любимая, должен быть какой-то выход. — Но в его словах не было уверенности.Часом позже Трей ворвался в комнату, сияя от радости.— Пойду умоюсь и побреюсь, — заявил он. — Импрес открыла глаза. Я думаю, что она понимает, где находится. Я сказал ей, что дети спят, и она заулыбалась. Она выглядит ужасно, но это замечательно! — Он сердечно попрощался и выбежал из комнаты.Его родители взглянули друг на друга.— Это любовь, если я что-нибудь понимаю, — сказал Хэзэрд. — Еще несколько часов назад Трей был чертовски близок к тому, чтобы самому попасть к доктору, таким он выглядел усталым, а теперь… — Улыбка исчезла, и он вздохнул: — Я думаю, что у нас будет куча неприятностей.— Ты должен что-нибудь сделать, Джон. Он никогда не согласится с требованиями Дункана Стюарта. Ты помнишь, что Трей ответил тогда Карлу? Он не был первым или единственным любовником его дочери. Ребенок мог быть вовсе не от него. Ты видишь, все повторяется.— Не надо убеждать меня, дорогая. Я все знаю. — Действительно, он слышал упреки много раз, и не только от Карла. — Не беспокойся, родная. Я сделаю все, что смогу.— Я хочу, чтобы он был счастлив.— Думаю, что тебе не следует беспокоиться, — сухо сказал Хэзэрд. Он знал, как много значит для Блэйз Трей, их единственный ребенок. И он любил Трея так же, как и она. — Мы решим этот вопрос, но вначале пусть Импрес почувствует себя лучше, чтобы Трей смог сконцентрироваться, а от Дункана я избавлюсь, никто не знает, что Трей вернулся. Главное держать это в тайне пару дней мы сумеем. Хэзэрд трезво оценивал, что сохранность секретов в доме, в котором было несколько дюжин слуг, будет два дня, прежде чем все в Елене и штате узнают, что Трей вернулся. Глава 12 За завтраком дети вели себя очень благопристойно, за исключением Эдуарда, который жизнерадостно, не обращая внимания на шепотом делаемые Женевьевой замечания, твердил звонким голосом:— В комнатах пи-пи, в комнатах пи-пи.— Трей объяснил родителям, что ребенок восхищен водопроводом в доме. Действительно, он провел целый час в туалете, наблюдая, как бьет вода из крана. Старшие дети покраснели, чувствуя неловкость от темы, поднятой Эдуардом за завтраком. Тогда Хэзэрд и Блэйз непринужденно стали расспрашивать о жизни в горах, а Эдуарда удалось отвлечь булочками с корицей, и вскоре разговор принял более непринужденный характер.После завтрака все отправились наверх навестить Импрес, которой, несмотря на слабость, стало гораздо лучше. Температура спала, она поела немного куриного бульона, но была очень бледной.Родители Трея были рады вновь видеть ее, как они сказали, вместе с семьей. Ослабевшая Импрес едва удерживалась от слез, видя их доброту, но была отвлечена забавными рассуждениями Эдуарда о загадочных трубах в доме.Через несколько минут три медицинские сестры в комнате стали многозначительно покашливать и посматривать на часы. Блэйз тут же предложила детям пойти в детскую комнату с ней и Хэзэрдом, чтобы посмотреть, не следует ли отремонтировать оставшиеся там игрушки. В комнате остался только Трей, который так посмотрел на медицинских сестер, что они тут же оставили его наедине с Импрес.— Ты не возражаешь? — спросил он, пододвинув кресло к постели. — Я хотел бы побыть наедине с тобой. Что касается этих сестер, то, несмотря на их компетентность, они напоминают мне фронтон собора Нотр-Дам. Очень уж они пугают меня. — Трей нежно взял руку Импрес, затем чуть сжал ее пальцы и прошептал: — Все хорошо, не так ли?Импрес улыбнулась, глядя на высокого сильного мужчину, который держал ее руку, словно драгоценный китайский фарфор.— Много лучше, но моя рука вовсе не такая хрупкая;Чтобы показать, как он объективно относится к состоянию ее здоровья, Трей сжал ее руку с усилием, которое едва ли сдвинуло бы с места цыпленка.— Я знаю, дорогая. Но ты заставила меня поволноваться.— Боюсь, что причинила тебе много беспокойства, хотя детям кажется, что это было замечательное приключение. Если бы ты не сделал тогда снегоступы…— Мы придумали бы что-нибудь еще.Хотя он деликатно сказал «мы», Импрес знала, что без Трея никто на ферме не смог бы двигаться по глубокому снегу. И еще она была благодарна Трею за то, что тяжесть ее болезни он взял на себя. Гай в свои шестнадцать был слишком юн, чтобы выдержать такую ношу.— Я у тебя в долгу, — сказала она со спокойной серьезностью.— Справедливо, — ответил Трей с ухмылкой, сознавая, какое огромное значение приобрела Импрес в его жизни. Когда на обратном пути он боялся, что она умрет, то думал о том, как пуста будет его жизнь без нее. — Ты задумывалась когда-нибудь… — Он сделал паузу, поняв, внезапно пораженный, что он на грани предложить ей то, чего тщательно избегал все эти годы. — Я имею в виду… — Он еще раз запнулся, пытаясь обуздать неуправляемые эмоции, весь его опыт мешал ему говорить. — Как хорошо… нам вместе?— Согласна с тобой, — сказала Импрес, ее взгляд был обожающим. Она всегда мыслила независимо и принимала свою впервые открывшуюся сексуальность как прекрасную добавку в жизни.— Ну, тогда… — Трей откашлялся, и в первый раз Импрес поняла, что разговор носит серьезный характер. Сердце ее забилось. Возможно ли, что чувства Трея столь же горячи, как и ее? Можно ли представить, что самый привлекательный мужчина к западу от Красной реки решил забросить свои обычные игры? — Я думаю… — продолжил он.Импрес могла бы облегчить ему положение, но если она ошибается, то потом разочарование будет ужасным, поэтому она решила молчать, хотя сердце ее неистово колотилось.— Тебе нужна помощь с детьми, — сказал Трей. Его заявление было двусмысленно, и Импрес благодарила небо, что не выпалила ему все о своей любви.— Я высоко ценю твою помощь, — вежливо ответила она. Трей Брэддок-Блэк был поклонником женщин, и она очень глупа, что забыла об этом. Женщины восхищали его, но они должны были сменять друг друга, и только глупец мог думать по-другому. — Действительно, Трей, ты вовсе не обязан помогать. Я не ожидала, что ты чувствуешь какие-то обязательства по отношению к моей семье.— О черт, — сказал он кратко отпуская ее руку и резко вставая.Подойдя к окну, он облокотился на руки и мрачно стал рассматривать зимний пейзаж. Оторвавшись от окна, Трей повернулся к ней одним резким движением.— Черт возьми, я не очень силен в этом, — сказал он коротко.Боже, как могло случиться, спросила она себя, что каждое его слово так отличается от того, что хотелось бы слышать? Глядя на суровость его черт, напряженную позу, четко выделяющуюся на фоне окна, она призвала на помощь всю свою гордость и спокойно ответила:— Понимаю. Никто и не ждет от тебя большего.— Я поднимусь на ноги через несколько дней, и больше мы не будем злоупотреблять твоим гостеприимством. — Импрес не хотела больше слушать. Что бы он ни сказал, его слова больно ранят ее. — Трей, в самом деле, тебе нет необходимости обременять себя ответственностью за меня и детей.— Это вовсе не связано с детьми, — продолжал он, казалось, совершенно не обращая внимания на ее слова, в его голосе слышались легкие повелительные нотки. — Хотя, — быстро добавил он, словно спохватившись, что говорит слишком сурово, — они мне очень нравятся. — Казалось, что он выбрался из глубокого внутреннего раздумья, посмотрел на нее и увидел страх в глазах. — С тобой все в порядке? — Воспоминания о ее безжизненном теле по пути на ранчо пришли ему на память. Присев рядом с ней с быстротой, которая говорила об его опасениях, он пощупал ее лоб. — Позвать доктора? У тебя начинается жар?— Со мной все в порядке. — Как будто пережить величайшее разочарование в жизни обычное дело.— Ты уверена?— Я немного устала, — ответила она, желая, чтобы этот разговор прекратился.— Я позабочусь о тебе, — ласково сказал Трей, погладив ей голову.— Совсем не обязательно. Мы и так стольким обязаны тебе.Импрес подумала об огромной сумме денег, которые он дал ей, их будет достаточно, чтобы семья могла встать на ноги; вспомнила, как он был добр к детям, как самоотверженно он доставил их на ранчо во время се болезни. Долг был без сомнения велик. И чем скорее она уменьшит его, тем будет лучше для всех.— Я могу позаботиться о себе сама, — резко ответила Импрес, расстроенная до того, что ответ ее прозвучал грубо.— Не будь такой обидчивой.— Если мне нравится, то буду обидчивой.— Делай как тебе нравится, — мягко сказал он.— Спасибо — Ее тон никак не обнаруживал благодарности.— Конечно. — Улыбка у него была доброй. — Я знаю, что от лихорадки люди становятся раздражительными.— Черт тебя возьми, Трей, до чего ты понятлив.— Я всегда такой.— Так же, как я всегда была египетской принцессой. Если ты не возражаешь, я бы хотела отдохнуть.И поплакать, подумала она.— Понимаю, что другого выбора у меня нет.— Ты можешь остаться и посмотреть, как я буду спать, но думаю, что у тебя есть другие дела.— Я кое-что хотел спросить у тебя, — продолжил Трей, не замечая раздражения в репликах Импрес.— Только не теперь, у меня болит голова — возразила Импрес нетерпеливо и громко, ее негодование на распутную жизнь Трея пересилило меланхолию.— Выйдешь за меня замуж?Ей хотелось закричать «да» так громко, чтобы было слышно в горах. Безоговорочное «да» без всяких сомнений и колебаний. Вместо этого она спросила:— Теперь у тебя началась лихорадка?— Ответь мне, — сказал Трей. Он жаждал услышать ответ. Трей Брэддок-Блэк, олицетворение богатства и власти, просил о согласии. — Пожалуйста, — добавил он спокойно, взяв ее за руку. Он не хотел, чтобы она покидала его.— Ты уверен, что хочешь этого? — спросила Импрес. Сделанное им предложение никак не соответствовало девичьей мечте. Оно было сухим и резко отличалось от тех, которые случались в романах.Он колебался меньше секунды, прежде чем ответил:— Да.Не было никаких страстных слов о любви, только загадочная пауза и единственное слово. Если бы у Импрес Джордан было больше опыта, она бы ответила утвердительно без дальнейших церемоний. Однако она была настолько непрактичной, что ей требовался минимальный набор слов о любви.— Ты любишь меня? — спросила она просто, ее большие глаза были широко раскрыты. Воспитанная в богатой аристократической семье, она не могла не задать этого вопроса. Страсть требовала сказать «да», но там, где другая женщина без колебаний удовлетворилась бы короткой просьбой Трея, принимая во внимание его общественное положение, красоту и богатство, Импрес хотела видеть любовь.Трей посмотрел на нее, на нежную красоту лица, гордо поднятый подбородок, на глаза, смотревшие на него с неприкрытой искренностью. Он неожиданно улыбнулся, чувствуя душевное волнение и понимая, что его свобода, видимо, в чем-то уменьшится.— Я люблю тебя. Люблю очень сильно.Она улыбнулась ему в ответ, улыбка у нее была сияющей— А ты не хочешь знать, люблю ли я тебя?То, что она может не любить его, не приходило в голову Трею, привыкшему к женскому поклонению. Но он был менее самоуверен, чем казался, поэтому он любезно извинился и стал ждать ее ответа.— Я люблю тебя, — сказала она ласково, с обреченным видом, — намного больше, чем люблю Кловер.— Чего еще, — ответил он, непринужденно наклонив черноволосую голову, — может хотеть мужчина? — И он отпустил ее руку, словно в подтверждение того, что сделка состоялась и угроза принуждения миновала. — Если мы поженимся завтра, это не будет слишком быстро? Или тебе хотелось бы большую настоящую свадьбу? — В тоне отчетливо послышалось знакомое поддразнивание.— А мы должны торопиться?Сердце у нее забилось в ожидании ответа. Да, женись на мне прежде, чем мне станет страшно, и я передумаю. У меня никогда не было ничего такого, клянусь, и не будет по крайней мере десяток лет. Женись на мне завтра, прежде чем рассудок заставит меня отказаться от твоего предложения! Чувства Трея были также в диковинку для него, привычка избегать женитьбы и не связывать себя обязательствами была еще очень сильна. Словно он должен преодолеть врожденный предрассудок.— Нет, конечно, нет, — ответил он.— Я бы хотела подождать, пока окрепну. Потому что на собственной свадьбе надо все-таки стоять.— А я не хочу ждать, — сказал Трей чуть хриплым голосом, трудно сказать от чего, от опасения или больше от облегчения, потому что она могла бы не отвечать вообще… Но его светлые глаза горели страстью — Самое позднее, на следующей неделе, ладно?— Согласна.— Мне самому сказать детям или ты сделаешь это?— Вместе скажем. Они будут вне себя от радости.— Значит, наши чувства взаимны, — ответил Трей с чарующей любезностью, думая, как удачлив он, что нашел в жизни Импрес, а с ней и счастливое будущее.Яркий утренний свет подчеркивал бледность Импрес, глаза у нее были темными, как сосновая хвоя, и казались очень большими на осунувшемся лице. Бледность подчеркивалась белым цветом батистовой ночной рубашки, подушки и наволочки. Только волосы цвета дубленой кожи, в беспорядке разбросанные по подушке, выделялись ярким цветным пятном. Тонкие пряди закрывали лоб, виски и спускались до ирландского кружева на ночной рубашке.Он не может потерять ее, внезапно подумал он с колющим страхом, и во рту сразу же стало сухо Чувство покровительства, совершенно новое для Грея, переполнило его. До Импрес ему не приходило в голову беспокоиться о ком-то еще в жизни, и в первый раз он понял, почему отец так яростно охраняет мать.Много раз он слышал, как отец говорил: «Я не могу допустить, чтобы твоя мать чувствовала себя несчастной», когда какая-нибудь очередная проделка Трея становилась известной.— Значит, на следующей неделе мы поженимся. — В его голосе опять слышалась страсть. — Подходит? — добавил он, вспоминая о своих манерах.Импрес улыбнулась.— На следующей неделе будет в самый раз.— Отлично, — сказал он в заключение и нежно поцеловал ее в лоб. — Я скажу Мэйбел, чтобы она подобрала ткань для свадебного платья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47