вместо этого она подняла на него глаза и улыбнулась.
– Как странно... – задумчиво произнесла она. – На мгновение мне показалось, что в лесу появился Дионис.
Мейн провел рукой по волосам. Ну разумеется! С ее точки зрения, он, конечно, был так же стар, как любой из древних греческих богов.
– Не уверен, что это комплимент. Дионис – греческое имя бога вина Вакха, не так ли?
– Бога вина и природы. У него в руках жезл, обвитый плющом, а менады танцуют перед ним ночи напролет.
– И ты – одна из менад? Ты правда собираешься танцевать всю ночь?
– О, я ужасно танцую, – весело рассмеялась Джози. – Думаю, ты это уже заметил.
Мейн сел на камни рядом с ней.
– Это беседка из роз принадлежала твоей тетке?
– Да. По словам отца, тетя любила ее почти так же, как свою башню, и сама посадила розы еще до того, как слегла, а потом требовала, чтобы в хорошую погоду слуги приносили ее сюда.
– Этого достаточно, чтобы заставить меня поверить в фей, хотя моя фантазия и бедновата.
– Даже несмотря на все те романы, которые ты прочла?
– Да. Маленькими мы часто играли в театр. Аннабел блестяще придумывала истории, а потом вступала Имоджин. Что до меня, я всегда была исполнительницей, потому что люблю, чтобы мне все объясняли досконально.
Мейн задумчиво посмотрел на небо: оно казалось настолько близким, что возникала иллюзия, будто его можно потрогать, как мягкий бархат, протертый до основы, сквозь которую просвечивают звезды.
– Сесили и в самом деле верила, что здесь живут феи: ради них она и развесила на деревьях стеклянные шарики.
– Очень мило, что ты сохранил эту традицию.
Наступила пауза.
– Ну а ты... Ты не боишься остаться вдовой, Джози? В нашей семье нет долгожителей, а я намного старше тебя. В твоем возрасте, – Мейн усмехнулся, – я уже соблазнил двух замужних дам и был отвергнут тремя.
– А я была отвергнута всем светом, – бодро отрапортовала Джози. – Если мне удастся тебя соблазнить, то ты станешь моим первым мужчиной.
Мейн повернул голову и внимательно посмотрел на нее; в глазах его тлел огонек недоверия.
– Не уверен, что расслышал правильно.
– А я совершенно уверена.
Некоторое время он молча рассматривал ее. Ночную рубашку на груди Джози скрепляли крошечные перламутровые пуговички, смутно светившиеся в лунном луче.
Джози выдержала его взгляд и расстегнула верхнюю из них.
– Джози! Не делай этого!
– Я всегда собиралась выйти замуж с помощью какого-нибудь бесстыдного трюка, – хихикнула Джози. – Но, по правде говоря, не думала, что дойду до такого бесстыдства. – Она расстегнула еще одну пуговку. – Однако я ясно вижу, что завтра ты аннулируешь наш брак под тем предлогом, что слишком стар.
– Я и в самом деле слишком стар для тебя.
– Тридцать четыре года – прекрасный возраст для мужчины.
Больше всего Джози раздражало то, что Мейн держал ее за руку, словно семилетнюю девочку... И тем не менее эта безумная загадочная ночь кое-что прояснила: она желала Мейна.
Это был ужасный, пугающий голод, странное и смущавшее ее чувство из тех, что заставляют женщину плести брачные сети.
– Мейн! – Джози наконец приняла решение.
– Гаррет, – поправил он и с отсутствующим видом рассыпал розовые лепестки у ее ног.
– Я... – сказала Джози, сделав паузу, чтобы слова ее прозвучали более впечатляюще. – Я virgin immaculata.
Некоторое время граф смотрел на нее, бессмысленно моргая.
– Вот как?
Джози усмехнулась:
– Разве это не замечательно?
– Замечательно?
– Ну да, я так подумала.
– Звучит действительно впечатляюще: непорочная дева!
На лице Гаррета застыло странное выражение, будто он собирался расхохотаться.
– Ты огорчен таким поворотом дела?
– Пока не знаю. Обычно выражение «непорочная дева» относят к Пресвятой Деве Марии, рожденной вне первородного греха.
На мгновение наступило молчание.
– Впрочем, я всегда думал, что женюсь на святой, – весело продолжил Мейн; ситуация его явно забавляла. – Ты даже представить не можешь, как счастлива будет моя мать! Тебе известно, что она аббатиса?
Джози невольно захихикала.
– Ты женишься на святой! – пробормотала она, задыхаясь от смеха. – Но ведь бывают вещи еще более странные.
Гаррет поднял с земли горсть розовых лепестков и осыпал ими ее волосы.
– Тем не менее нынче ночью ты больше похожа на язычницу, так что я был бы весьма удивлен, если бы Господь избрал тебя, дабы ты произвела на свет его дитя...
Смех Джози замер, когда шелковистый розовый лепесток заскользил по ее щеке.
– Но у меня на уме нечто иное: я собираюсь сохранить тебя для собственного наслаждения.
– Ты не знал правды, – возразила Джози. – Ты думал, что я не девственница, а я...
– Бросила лопату навоза в человека, который собирался напасть на тебя.
Джози кивнула:
– Теперь, узнав правду, можешь аннулировать наш брак.
– Чтобы ты вышла за какого-нибудь Скевингтона или Толлбойза? – поинтересовался Мейн.
Джози молчала; правда была скрыта глубоко в ее сердце, и сейчас она не хотела ее признавать. Наверняка ей было бы ужасно затруднительно полностью открыть свое сердце в темноте спальни, но на теплом вечернем воздухе тело ее стало податливым и прекрасным, все его изгибы – соблазнительными и властно влекущими. Глаза Мейна снова и снова признавали это, даря ей обещание грядущих восторгов.
– Слишком теплый вечер. – Джози расстегнула следующую пуговку ночной рубашки.
Глаза Мейна внимательно следили за этими движениями, потом его взгляд переместился на ее лицо. В его глазах Джози прочла нечто загадочное, а когда губы графа сложились в едва заметную усмешку, Джози мгновенно вспомнила, сколько побед на его счету, скольких женщин он соблазнил. Что касается ее опыта, то его просто не было.
Зато нынешней ночью ей ворожил сам Дионис, нашептывая на ухо нужные слова.
Распрямившись, Джози встала и направилась к низкой стене, потом обернулась и посмотрела на Мейна.
Граф тоже поднялся на ноги – он никогда не позволил бы себе сидеть в присутствии женщины, – однако он остался стоять, опираясь спиной о статую дельфина. Ресницы затеняли его глаза так, что Джози не могла видеть их выражения, и тем не менее она ощущала себя так, будто на ней не было ничего, кроме прозрачной паутины.
– С каждым мгновением ты все больше походишь на менаду, – заметил Мейн, не двигаясь с места.
Надо найти к нему ключ, подумала Джози: если Мейн хочет ее соблазнить, то сейчас для этого самый подходящий момент.
– Если у тебя есть желание поухаживать за мной, – вежливо произнесла она, – можешь начать прямо сейчас.
Мейн от души рассмеялся.
– Видите ли, мадам графиня, если бы я сделал попытку и она оказалась успешной, мы уже не смогли бы аннулировать наш брак.
С каждым мгновением отвага Джози крепла – возможно, оттого, что вокруг царила тишина, и еще от странного ощущения своей власти.
Потянувшись к мужу, Джози приблизила губы к его губам. Внезапно у нее возникло ощущение, будто опытом обладает именно она, и тут же ее руки обвили его шею. Она испытывала радость оттого, что ее груди вплотную прижаты к нему, словно груди языческой богини, прекрасной, совершенной, изысканной.
Мейн застонал под нажимом ее губ.
– Гаррет, – прошептала Джози, и воздух словно взорвался золотыми искрами, разлетевшимися во все стороны. – Это небольшое строение в углу тоже принадлежало твоей тетке?
– Джози, ты совершенно уверена, что хочешь это знать? – Внезапно Мейн почувствовал огромную ответственность, которая вот-вот свалится на его плечи. – Скевингтон собирается просить твоей руки, и мой дядя может стереть запись о нашем браке из своих книг; тогда тебе не придется выходить за мужчину тридцати четырех лет, спавшего со столькими женщинами. Много лет назад он сбился с пути и пока так и не обрел его.
– К счастью, я знаю, как это сделать.
– Что?
– Обрести искупление.
Он поднял бровь.
– И как же?
– Поскорее пасть к моим ногам. Знаешь, чего я хочу больше всего на свете, Гаррет? – Она выпростала его рубашку из бриджей. – Я хочу быть желанной.
– Ты уже желанна! – Голос графа внезапно охрип. – Ты пробудила меня к жизни. Возможно, в моем возрасте говорить это глупо, даже смешно, но это правда.
– А Сильви?
Мейн опустил голову.
– Я был влюблен в нее, это правда.
– Был влюблен или все еще влюблен? Ты стал бы снова добиваться ее, Гаррет, если бы она намекнула, что готова начать все сначала?
Мейн медленно поднял взгляд:
– У нас с Сильви нет общего будущего.
Из этого следовало, что он все еще в нее влюблен, но Джози попыталась справиться с этой болью и отрешиться от нее.
– В таком случае ты должен забыть о своей короткой помолвке и спрятать воспоминания о ней в ящике на чердаке.
Джози почувствовала, что Мейн готов рассмеяться еще до того, как услышала его смех.
– Будет ли мне позволено время от времени навещать чердак?
– Возможно. Иногда я буду находить тебя там в полумраке и смотреть, как ты развязываешь линялую голубую ленту, которую Сильви когда-то носила в волосах.
– Восхитительная картина, – признал Мейн.
– Я тоже так считаю! – Джози тут же прониклась духом воображаемой сцены. – Ленту, которая была на ней в ночь вашего первого поцелуя, ты станешь носить возле сердца, а когда ты испустишь дух и мы будем тебя с пышностью хоронить, я, найдя эту ленту, пожелаю ее выбросить...
– Но потом с рыданиями, способными тронуть даже Вельзевула, ты снова положишь ее возле моего сердца и сойдешь в могилу с сознанием, что твой муж любил другую.
– Потрясающе! – Джози хихикнула. – Особенно мне нравится та часть, где я собираюсь выбросить эту ленту, но моя совесть этого не позволяет...
– Увы, у меня нет никаких лент, – признался Мейн.
– Но что-то должно остаться!
– Ничего, абсолютно ничего. – Теперь руки Мейна лежали у Джози на спине, а тела их разделяла только одежда.
– Скажи, ты желаешь меня, Гаррет Лангем, граф Мейн?
В лунном свете глаза его, казалось, потемнели еще больше.
– Ты ведь не уличная девица, Джозефина Лангем, графиня Мейн.
– Если бы я ею была, то оказалась бы более искусной в обольщении, так что тебе придется дать мне урок.
– В искусстве обольщения?
– Именно. – Джози подняла руки к волосам, чувствуя себя похожей на язычницу или королеву фей. – Я сделаю так, что ты захочешь меня настолько, чтобы сохранить этот брак.
Повернувшись к нему спиной, Джози направилась к маленькому домику, угнездившемуся в уголке сада.
– Постой!
Его голос походил на жидкий бархат, страстный и манящий.
Джози обернулась, понимая, что ее груди хорошо видны сквозь тонкую ткань. Впервые в жизни она осознала, что их сладостная тяжесть не порок в глазах мужчины. Подойдя к ступеням, она поднялась по ним и толкнула дверь.
Домик состоял из одной маленькой комнатки, в углу которой расположилась софа. Лунный свет с трудом проникал в маленькое оконце.
Мейн вошел следом и остановился в тени у дверей, так что Джози не могла видеть его лица.
– Отсюда нет выхода.
– А я и не хочу уходить.
Теперь для Джози существовал только один этот мужчина, который помог ей впервые почувствовать себя женщиной.
Глава 35
Долгие недели меня преследовала мысль о моем Горчичном Зернышке, и я молча плакал на ее могиле, отказываясь от пищи. Не был ли я неким парией, столь же вредоносным и опасным для женской души, как взгляд василиска? Полагаю, любезный читатель, ты вообразил, будто я оправился от своего горя, распростился с призраками и снова ощутил пламя похоти...
Нет и нет! Увы, те дни миновали навсегда...
Из мемуаров графа Хеллгейта
– Я должна вернуться домой.
– Нет.
Голос Дарлингтона казался сонным, однако в нем чувствовалось столь безмерное удовлетворение, что Гризелда чуть не рассмеялась.
– Я устала и слишком стара для таких развлечений. – Она с трудом села в постели.
– Ты выйдешь за меня?
Гризелда наклонилась, чтобы поднять чулок, оказавшийся на полу спальни. Эти слова доходили до нее медленно, будто были произнесены шепотом. Затем она выпрямилась, держа в руке чулок, и повернулась к нему.
– В этом нет необходимости. – Она тоже была довольна хотя бы тем, что ее любовник оказался человеком чести. – И все равно я тебе благодарна за этот вопрос. Многие люди беззастенчиво продолжают свои интрижки, в то время как...
То, что Гризелда увидела в лице своего любовника, сразу заставило ее замолчать, и она замерла.
– Не говори этого, – взмолилась она. – Не надо.
– Я должен. Я не могу думать ни о чем, кроме тебя, и чувствую твой аромат, даже когда тебя нет рядом. Я не могу выдавить из себя ни одного остроумного слова, потому что единственный человек, с кем мне хочется разговаривать, – это ты.
– Друг мой, ты просто увлечен – с молодыми людьми такое случается нередко...
Внезапно Дарлингтон поднялся с постели и направился к ней; при этом он не казался таким уж юным.
– Возраст не имеет к этому никакого отношения.
– Еще как имеет, – возразила Гризелда. – Встреть я тебя, когда была моложе, все было бы иначе.
– В таком случае прими меня.
– Принять и обладать – разные вещи. Я не приму тебя, потому что у тебя вся жизнь впереди. Ты еще найдешь женщину своего возраста, и она родит тебе дюжину младенцев. – Гризелда потянулась к Дарлингтону и отвела с его лба непокорный локон. – А я, мой дорогой, буду танцевать на твоей свадьбе, но никогда не стану твоей женой, хотя твое предложение для меня огромная честь.
Его глаза пылали.
– Ты меня любишь!
Гризелда вздернула подбородок:
– Я ценю тебя и горжусь тобой.
Дарлингтон прищурился:
– Гордишься, как гордилась бы своим сыном?
Гризелда напомнила себе, что молодые люди обладают пылкими страстями; но она уже и сама начинала сердиться.
– Разумеется, я не мать тебе, но могла бы ею быть.
– Прекрати! Сколько тебе лет, Гризелда Уиллоуби?
– Ну, на сколько-то лет я тебя все же старше. – Гризелда пошла на попятный, надеясь сохранить атмосферу спокойствия.
– Я снова спрашиваю: сколько тебе лет?
Гризелда крепко сжала губы: они никогда не говорили о ее возрасте. Никогда.
– Послушай, Гризелда, тебе тридцать два, и ты вполне способна родить мне полдюжины детей, если пожелаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33