Секундой позже она поняла, что у Термана припадок иного рода, потому что он потянул ее к себе и прижался к губам своими губами, на удивление холодными и дряблыми.
На мгновение Джози замерла от изумления, но когда он просунул свой толстый язык между ее губами, она принялась энергично вырываться. На ее несчастье, Терман оказался на удивление сильным, и прежде чем она успела сообразить что-либо, он заставил ее попятиться под крышу конюшни. Его язык перекатывался у нее во рту, так что она чуть не задохнулась, а потом вдруг почувствовала, что ее платье зацепилось за доску и затрещало.
Джози принялась брыкаться, и хотя узкое платье сковывало ее движения, ей все же удалось высвободиться. Она набрала в грудь воздуха, чтобы громко крикнуть, но Терман снова зажал ей рот своими губами и она опять начала задыхаться.
И тут, к своему ужасу, Джози почувствовала, что прореха на ее платье ширится. Тогда она подняла ногу и быстрым движением нанесла удар коленом насильнику в пах. Терман тотчас же выпустил ее, и она рванулась в сторону, слыша, как трещит ткань ее платья, зацепившегося за шероховатые доски. Спиной она сразу почувствовала дуновение воздуха.
– Ах ты, чертова сука!
Услышав это оскорбление, прозвучавшее как угроза, Джози хотела бежать, но тут краем глаза заметила лопату и рядом с ней горку нечистот. В одну секунду лопата зарылась в коричневую жижу, и Джози взмахнула ею.
Именно в этот момент Терман поднял голову, несомненно, для того, чтобы сказать еще какую-нибудь непристойность, и дымящаяся куча конского навоза, слетев с лопаты, ударила его прямо в лицо.
Последнее, что успела увидеть Джози, прежде чем вбежала в дверь конюшни, были широко раскрытые глаза и еще шире раскрытый рот, в одно мгновение оказавшиеся залепленными влажной коричневой массой.
Оказавшись в конюшне, Джози помчалась по длинному проходу и вдруг заметила красные попоны с гербом Мейна, свисавшие со стены денника. Убедившись, что широкий проход пуст, она откинула щеколду с дверцы денника Джиги, бросилась на желтую солому и затаила дыхание.
Ужас ее положения с каждой секундой представал перед ней во всей необъятности, но, по-видимому, Терман счел за лучшее принять свое поражение и отправиться домой переодеваться...
Внезапно Джига подняла голову и навострила уши, учуяв, должно быть, возвращение Билли.
Он пошлет за Мейном, решила Джози, а Мейн сможет подъехать в своей карете к задней двери конюшни. Тогда она притворится, будто лишилась чувств...
Джози села в углу, отодвинув кучу соломы, и оглядела свое платье. Если ее увидят в таком состоянии, потребуется объяснение. А если ей придется его представить, то брак с Терманом окажется неизбежным.
Секундой позже Джози уже карабкалась вверх по лестнице на сеновал. Это было огромное открытое пространство над всеми конюшнями, где на полу громоздилась горками золотистая солома. Здесь, решила Джози, она будет в безопасности, пока не найдет способа добраться домой.
Внезапно до нее донесся знакомый голос, и Джози, встав на колени возле лестницы, осторожно выглянула в отверстие в полу чердака.
Внизу она и в самом деле увидела Мейна, что явилось для нее большим утешением. Волосы его ниспадали на лоб безупречными мягкими прядями, а сюртук сидел на широких плечах без единой морщинки.
Внезапно Мейн повернулся.
– Ее здесь нет, – с досадой сказал он. – Черт возьми, как это скверно – Гризелда уже изнемогла от жары!
А, так он ищет ее и пришел сюда в сопровождении Сильви! От приторной сладости, которая звучала в его голосе, когда он обращался к невесте, Джози почувствовала себя почти больной.
– У нее слишком большие зубы, – проговорила Сильви, небрежно разглядывая Джигу. – К тому же они желтые. Вам следует приказать груму почистить их.
Мейн фальшиво рассмеялся, и Джози восприняла его реакцию как признак покорности и унижения. Из своего убежища она могла видеть только верхнюю часть тюрбана Сильви, и он выглядел столь же соблазнительно, как его обладательница.
– Сильви... – В голосе Мейна прозвучало нечто такое, отчего Джози нервно сглотнула. – Сейчас вы так прекрасны!
– Благодарю вас. – В голосе Сильви не было слышно радости, какую испытала бы Джози, если бы этот комплимент был предназначен ей.
Слезинка скатилась по щеке Джози, и она рассеянно смахнула ее. Все, что она теперь могла видеть, – это плечо Мейна, когда он потянулся к Сильви и привлек ее к себе.
– Мейн, я думаю, едва ли это подходящий момент для... – Однако ее жених и не думал останавливаться – он схватил Сильви в объятия, в которых она должна была растаять, как все героини романов, издаваемых «Минерва пресс».
Однако голос Сильви прозвучал холоднее февральского воскресенья Великим постом.
– Как вы смеете... Как вы смеете обращаться со мной подобным образом, лорд Мейн?!
«Поцелуй ее снова, – мысленно приказала Джози. – Она хочет, чтобы ее соблазнили. Ты слишком спешишь, или она чересчур застенчива, но отступать уже поздно».
– Думаю, следует внести ясность в наши отношения, – продолжила Сильви ледяным тоном. – Ко мне ни в коем случае нельзя приближаться в подобной экзальтации и хватать неподобающим манером.
Вот они, француженки, подумала Джози. Англичанка ни за что не смогла бы устоять против Мейна. Если бы он заговорил с ней хотя бы с половиной такого страстного томления, она...
– Я к вам привязана и, в соответствующих условиях, не стану лишать вас супружеских прав, но хочу попросить вас оказывать мне такое же уважение, как вашей матери.
– Моей матери?
Сердце Джози упало – в голосе Мейна больше не слышалось сладкой текучести, как прежде.
– Именно. Разве я должна напоминать вам, что самые важные женщины в вашей жизни, заслуживающие наибольшего уважения, мать и жена? Фу! Этот разговор просто глуп, вы не находите?
Мейн неожиданно сделал шаг назад.
– Напротив, я нахожу его на удивление интересным.
– Ни на минуту не поверю, что вы бы стали обращаться со своей матерью без должной деликатности и сыновнего почтения. Она святая сестра церкви, не так ли? Я не понимаю, почему вы не можете обращаться также и со мной.
– Моя мать в самом деле ушла в монастырь, – подтвердил Мейн. – Но вы-то, Сильви, вовсе не монахиня.
– Тем не менее я заслуживаю не меньшего уважения. Недостаток соблюдения декорума привел Францию к падению монархии.
Мейн пожал плечами:
– Я вовсе не собирался проявить к вам неуважение, поверьте.
В тишине наступившей паузы Сильви с трудом выговорила:
– Я нахожу этот разговор довольно вульгарным, но лучше сразу внести ясность в наши отношения.
– Согласен.
Джози прикусила губу, не зная, плакать ей или смеяться. Если бы Аннабел услышала от нее пересказ этого разговора, то умерла бы со смеху. Впрочем, Джози никогда бы не призналась, что вела себя столь недостойно и подслушивала беседу столь интимного свойства.
– Однако я боюсь, дорогая, что вы просто не понимаете, в чем состоят отношения между мужчиной и женщиной...
– О! – На этот раз Сильви умолкла в его объятиях, и у Джози защипало глаза. Она вела себя совершенно недостойно, это не вызывало сомнения. Эти двое были явно влюблены друг в друга, и они так красиво смотрелись вместе! Мейн непременно должен убедить Сильви поцеловать его, чтобы через многие годы они могли посмеяться над ее сопротивлением и, может быть, рассказать эту историю своим детям в качестве назидания.
Джози плотно сжала веки, чтобы не видеть нежного прикосновения и страсти, с которой Мейн склонился к Сильви. Никогда она не будет такой женщиной, как Сильви, никогда ее не станет боготворить человек вроде Мейна.
Горячие слезы заструились по ее щекам и потекли, просачиваясь сквозь пальцы. Тело Джози сотрясалось от рыданий, однако она зажимала рот ладонью и не издавала ни звука...
И вдруг ее глаза широко раскрылись. Пощечина прозвучала так громко, что даже Джига вздрогнула и в знак протеста забила копытом по стене.
Глава 24
Не могу подобрать для нее более подходящего имени, чем шекспировская свирепая королева амазонок Ипполита. Оплакивая разлуку с прелестным Душистым Горошком, улетевшим в свое гнездышко, я бродил по улицам Лондона, едва сознавая, где я.
В тот особенный день я посетил Хэмптон-Корт и, несмотря на то что утопал в печали на корте короля Генриха VIII, выиграл у знакомого джентльмена три сета в теннис...
Из мемуаров графа Хеллгейта
– Привести женщину в свой дом для меня довольно необычно, – сказал Дарлингтон, когда наемный экипаж замедлил движение и остановился.
Еще необычнее такая ситуация оказалась для Гризелды. После стольких лет безупречной жизни и примерного поведения она забыла о приличиях и теперь входила в дом неженатого джентльмена.
Бросив взгляд на сильное поджарое тело Дарлингтона, Гризелда снова убедилась в его будоражащей красоте. Сейчас она входила в его дом, а подумать о приличиях еще будет время.
– Разве обычно молодые холостяки не приводят в дом особ женского пола? – спросила она, стараясь избавиться от чувства, что, возможно, сейчас ведет себя как женщина, продающая свою любовь.
– Я так не думаю. Меня иногда навещает мать, но обычно лакей приглашает пройти в ее карету, где мы и обмениваемся новостями.
– Почему же она не входит и почему не приглашает вас навестить ее?
– О, она так нерешительна! Отец приказал всем членам нашей семьи избегать меня до тех пор, пока я не женюсь.
– О! – Гризелда просто не знала, что на это сказать.
– Мать привязана ко мне и поэтому иногда навещает меня, умело избегая запрета.
Дарлингтон жил в прелестном маленьком домике на Портсмен-сквер, с аркой перед входом, украшенной изысканной резьбой. Этот дом не был таким большим, как у нее, но выглядел куда уютнее.
Когда они прошли по дорожке, пожилой слуга с суровым взглядом открыл им дверь и неловко поклонился.
– Благодарю, Кларк, – сказал Дарлингтон, снимая с Гризелды ротонду и передавая ее дворецкому.
Гризелде отчего-то стало не по себе. Неужели молодые холостяки держат дворецких? Что-то тут не так.
– Мы будем пить чай в кабинете, – бросил Дарлингтон Кларку.
Оказывается, молодые холостяки еще и угощают чаем женщин, забредших к ним домой с неблаговидной целью!
Гризелда покорно пошла впереди Дарлингтона, а он шел за ней с таким видом, будто идет пить чай с герцогиней.
Стены кабинета оказались ярко-красными; картины на них отсутствовали по той простой причине, что все они были заставлены книгами.
Разумеется, в кабинете Рейфа имелось достаточно книг, хотя, сказать по правде, Гризелда ни разу не видела, чтобы он читал хоть одну. В ее доме тоже были книги, но в этом случае они просто закрывали стены.
– Похоже, вы большой любитель чтения? – недоверчиво спросила она.
– Это один из моих многочисленных пороков.
Гризелда открыла одну из книг и прочла заглавие на титульном листе: Герберт Крофт «Любовь и безумие».
– Весьма впечатляющая история. Переписка между Мартой Рей и ее убийцей. Конечно, все эти письма – вымысел и сочинены автором...
– Неужели?
Уютно устроившись на стуле, Гризелда не спеша принялась рассуждать:
– Аргументы убийцы... Как там его?
– Джеймс Хэкмен.
– Верно. Когда он пытался убедить Марту покинуть любимого ею графа Сандвича, то попытался доказать, что она не собственность графа, а свободная женщина.
Дарлингтон прищурился.
– У вас романтическая душа.
– Просто я много времени провела, наблюдая за людьми в обществе, и знаю, на какие нескромности они способны.
– Они, но не вы.
До сегодняшнего дня так и было, подумала Гризелда, сама удивившись своему поведению.
Она откинула голову назад, чтобы лучше видеть его мускулы, обтянутые смуглой кожей, и глаза.
– Люди ведут себя глупо, когда влюблены или охвачены страстью.
– Вы тоже?
– Это нелепый вопрос. Я не считаю себя глупой.
– Значит, вы не влюблены.
Гризелда зажмурилась, не в силах выдержать его взгляда.
– Конечно, нет!
– А я начинаю считать, что влюблен.
– Вы? Влюблены? – Гризелда посмотрела на него.
– Да, в вас. Но можете не опасаться, я не схвачу пистолет и не выстрелю вам в сердце, как бедный Хэкмен.
Когда он склонился над пей, Гризелда не смогла удержаться и провела ладонью по его щеке.
– Знаете, как выглядела Марта?
– Нет.
– Она была дамой полусвета и пресловутой любовницей графа. Еще у нее имелась ямочка на подбородке.
– А у меня нет.
Чарлз провел пальцем по ее подбородку.
– Зато у вас самый совершенный круглый подбородок, какой только мне доводилось видеть. К тому же у Марты темные волосы.
Гризелда не могла удержаться от улыбки. Интересно, как этот джентльмен понял, что ее волосы светлые от природы...
Наконец дверь отворилась и вошел дворецкий с чайным подносом.
– Как странно, что я разливаю чай в вашем доме, – сказала Гризелда несколькими секундами позже. – Будто я ваша тетушка, пришедшая с визитом.
Они сидели друг против друга, и она наливала чай из изысканного синего фарфорового чайника.
– Вы ничуть не похожи ни на одну из знакомых мне тетушек, – сказал Дарлингтон, плотоядно оглядывая ее.
Гризелда почувствовала, что лицо ее заливает краска.
– При этом я много старше вас. У меня такое ощущение, что мой возраст, с одной стороны, создает совершенно непристойную ситуацию, а с другой, напротив, придает ей пикантности. И все же я слишком стара для того, чтобы заводить бурный роман.
– Да еще с мужчиной младше себя, – поддразнил он, лукаво глядя на нее.
– Страшно подумать, что станут говорить обо мне в обществе.
Выговорить это оказалось большим облегчением, потому что держать разъедающие душу мысли в себе, молчаливо страдая, было еще хуже.
– Я полагаю, скажут, что вы отчаянная.
– Отвратительная.
– Отчаянная, но отличающаяся хорошим вкусом и чувствующая красоту.
Гризелда стремительно поставила свою чайную чашку.
– Все хуже и хуже.
– О, я могу сказать что-нибудь и получше. Вы знаете, это как у Марты и Хэкмена.
Гризелда сделала не слишком успешную попытку сменить тему.
– Я начинаю чувствовать себя так, будто мне надо бежать из этого дома ради спасения жизни, – сказала она, отлично понимая, что ей и в самом деле следует немедленно уйти, тем более что бурный восторг, который она испытывала прежде, куда-то испарился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33