Но от сегодняшнего доклада Ибрагима смех так и застрял в горле наместника.
– Мои люди прочесали всю округу храма Гроба Господня, обыскали каждый дом, каждую квартиру, вплоть до самой убогой каморки, и ничего не нашли, – произнес мастер. – Никакого намека на этого проповедника Джакомо, ни малейшего следа его появления. Ничего.
Эздемир протер глаза. Он устал и измучился. Груз ответственности за этот город порой тяжко давил на него. Так же как когда-то, полторы тыщи лет назад, давил на плечи прокуратора Понтия Пилата. Настолько тяжко, что иногда он мечтал просто сбросить его и вернуться домой. Домой, в горы, туда, где была одна-единственная мечеть, где все мужчины и женщины знали суры Корана и никто ни с кем не спорил о достоверности их содержания. Но это желание было не так-то легко осуществить. Одному Сулейману Великолепному было дано решать, когда Эздемир может сложить с себя полномочия наместника Иерусалима и может ли вообще. Наместник вздохнул.
– Либо этот патер Джакомо чрезвычайно умный человек, которому ловко удается уходить от наших розысков, – продолжал Ибрагим, чье лицо при этом стало мрачнее тучи, – либо его последователи так боятся его, что готовы лучше навлечь на себя тяжелую кару, нежели предать его. Или же...
Эздемир вскинул глаза.
– Почему ты замолчал, друг мой?
– Прошу прощения, наместник, но я не имею права забывать, кто донес нам на этого таинственного проповедника.
Эздемир пожал плечами:
– Разве это играет какую-нибудь роль?
– Если копать неглубоко, то нет. Тогда он всего лишь простой человек, – хмуро произнес Ибрагим. – Голодный гончар, который после утомительного дня, проведенного на базаре, заглянул в харчевню и там случайно стал свидетелем того, как два приверженца проповедника пытаются настроить хозяина-христианина против его иудейских и мусульманских гостей. – Он щелкнул языком. – Но если знаешь, что гончара зовут Мелеахим, дело выглядит иначе.
– Мелеахим, говоришь? Так этот горшечник – еврей. Ну и что? – Эздемир недоуменно покачал головой. – Я тебя не понимаю, Ибрагим. Куда ты клонишь?
– В той истории, которую преподнес нам этот Мелеахим, кое-что не сходится. – Он поднял руку и начал считать: – Первое. Почему именно он – еврей – доложил об этом происшествии, хотя в харчевне якобы обедали и мусульмане, ни один из которых к нам не обратился? Второе. Он утверждал, что видел этого отца Джакомо с его спутником несколько месяцев назад по пути в Иерусалим. Разговор якобы шел о «последнем крестовом походе», который они замышляют. Если это так, почему он не явился к нам сразу? Почему только сейчас решил рассказать о тех паломниках? И третье. Почему, объясни мне, пожалуйста, еврей идет обедать в христианское заведение, когда через улицу еврейских шалманов что собак нерезаных? Насколько мне известно, у евреев требования к пище гораздо строже, чем запреты Корана. По словам этого Мелеахима, он обычно не ходит обедать в городские заведения и поэтому не слишком хорошо ориентируется в Иерусалиме. Туда он якобы забрел случайно и уже не отважился уйти. И все это, разумеется, происходит именно в тот день, когда парочка учеников Джакомо решает выступить с проповедью в харчевне этого христианина. – Он яростно затряс головой. – Я просто отказываюсь верить этому. Слишком много случайных совпадений.
– Вместо этого ты решил, что этот жалкий гончар замыслил заговор?
– Может быть, не он один. Но среди евреев есть тоже неблагонамеренные по отношению к нам. Они все еще утверждают, что Иерусалим принадлежит им. Считают нас чужаками, захватчиками и мечтают изгнать из города и нас, и христиан. Этот проповедник мог бы быть им полезен. Благодаря ему все наше внимание переключилось только на христиан. Мы их подозреваем, обыскиваем их дома, кого-то бросим в темницу, многие предпочтут бежать – но при этом... – Ибрагим помедлил. – При этом таинственный проповедник Джакомо окажется не более чем тенью, сказкой, выдуманной фигурой. А тем временем евреи могут безнаказанно замышлять новое восстание.
– Ну, по крайней мере эти двое приверженцев проповедника не были вымышленными персонажами. Хозяин вышвырнул их на улицу на глазах всех своих постояльцев.
Ибрагим презрительно фыркнул:
– Это мне известно. В конце концов я сам допрашивал его. Но почему-то среди посетителей харчевни не нашлось ни одного, кто мог бы подтвердить рассказ Мелеахима о двух возмутителях спокойствия. Кроме того, и это для меня самый весомый аргумент, жена хозяина – еврейка. Она даже дочь раввина, с которым мы не раз имели дело из-за его чересчур радикальных взглядов. Но, может, тебе не доложили об этом.
Эздемир вздохнул. Этот факт действительно был ему неизвестен. Конечно, это представляло историю гончара в ином свете. И все же ему не верилось, что старый горшечник солгал.
– Ты ведь знаешь, Ибрагим, что Сулейман, да благословит Аллах его и его потомков, стремится к мирной совместной жизни верующих в единого Бога. Мы должны доверять иудеям и христианам и во всем их... – Он оборвал себя на полуслове и махнул рукой. Как никто другой, он понимал, насколько пустыми были эти слова. К тому же Ибрагим был не из числа писарей, библиотекарей, переводчиков и министров, перед которыми он был обязан тщательно взвешивать свои слова. С Ибрагимом он мог позволить себе быть откровенным. Они хорошо знали друг друга и поддерживали почти дружественные отношения, с тех пор как Сулейман Великолепный вот уже почти десять лет назад послал их обоих в этот город блюсти его интересы. И так же как он сам, Ибрагим знал правду. Желанием султана было создать царство, в котором все – иудеи, христиане и мусульмане – могли мирно уживаться друг с другом. Все в конце концов верили в единого Бога, были детьми одного и то го же Господа, почитали одних и тех же пророков. Но то, что срабатывало в других частях империи, оказывалось невозможным в Иерусалиме. В этом городе иудеи, христиане и мусульмане непрестанно враждовали друг с другом. И задачей Эздемира и Ибрагима было заботиться о всеобщем мире, к которому стремился Сулейман. Каким бы путями они его ни достигали.
– Прости за откровенность, Эздемир. Быть может, Сулейман – великий правитель, но, к сожалению, он еще и великий мечтатель, слишком охотно закрывающий глаза на действительность. Мы с тобой знаем это не понаслышке, на своей шкуре испытали. Я ни в коем случае не собираюсь запрещать евреям и христианам верить в своего Бога или тем более изгонять их из города. Пусть вешают свои кресты на стену или читают свои молитвы у Стены Плача. Но мне кажется целесообразным держать под большим контролем их собрания и не предоставлять им те же привилегии, которыми пользуются магометане. С гяурами надо обращаться осторожнее. И я бы начал с евреев.
Наместник помолчал, обдумывая услышанное. В душе он считал, что Ибрагим прав. Как все янычары, тот с детских лет был солдатом. Знал все уловки мошенников и обманщиков, тонко чувствовал грозящую опасность, предательство и ложь. Под его мудрым руководством за последние годы янычарам удалось задушить в зародыше не один бунт, о которых Сулейман Великолепный даже не подозревал, сидя в своем дворце в далеком Стамбуле. Без него и его людей совместная жизнь трех конфессий вряд ли протекала бы так мирно на протяжении нескольких лет. Поэтому к его оценке, несомненно, нужно было прислушиваться. И если им действительно угрожал новый мятеж иудеев, то заботы, которые угнетали его сейчас, не шли ни в какое сравнение с тем, что ему еще предстояло.
– Возможно, ты прав, Ибрагим, возможно, – произнес Эздемир и неторопливо кивнул. – Поэтому тебе непременно надо разыскать гончара Мелеахима и еще раз допросить его. Пусть будет установлено наблюдение и за его окружением. А еще за хозяином харчевни и его женой-еврейкой. Может, там обнаружится раввин-подстрекатель, или сам горшечник принадлежит к какой-нибудь еврейской секте, враждебно настроенной к нам. А может, старика просто использовали другие, кто поумнее, чем он сам. Выясни все это.
– Будет исполнено.
Ибрагим мрачно кивнул. На его лице было написано, что он уже раздумывал, кто из его солдат лучше всего подойдет для выполнения этой задачи.
– Но в то же время не будем упускать из виду и другую возможность, – продолжил Эздемир. – А именно, что гончар не хотел обмануть нас, что таинственный патер Джакомо в самом деле существует, и цель его – ни больше ни меньше как собрать вокруг себя достаточное число приверженцев, с тем чтобы начать новый крестовый поход. На этот раз не извне, а в самом сердце Иерусалима. – Ибрагим хотел что-то возразить, но наместник поднял руку, повелевая тому помолчать. – Я знаю, что ты хочешь сказать, Ибрагим. Если этот патер Джакомо реально существует, янычары напали бы на его след. Но он может быть весьма умен. Или очень ловок. И собрал уже достаточно адептов, безоговорочно преданных ему, готовых защитить его даже ценой собственной жизни. Или же – я понимаю, что этот довод тебе наименее приятен, – твои янычары не проявили достаточного усердия и внимания, как бы тебе того хотелось.
У Ибрагима кровь отлила от лица, глаза засверкали раскаленными угольями, крылья носа раздулись. В этот миг Эздемир понял, что допустил ошибку.
– Не хочешь ли ты этим сказать, что...
– Знаю-знаю, Ибрагим, твои люди поклялись в верности Аллаху и султану. Это ставит их вне всяких подозрений, но...
Эздемир поднялся со своего кресла и принялся ходить по залу. Мысль о возможном предательстве среди янычар претила ему самому. Однако чем больше он об этом думал, тем вероятнее это ему казалось. Разумеется, янычары были слугами Аллаха, и не только Сулейман полностью доверял им. Наместник тоже ни разу не усомнился в их верности и честности. Но ведь и янычары были всего лишь людьми, в чем бы они ни присягали. А человеческие сердца могут и размягчиться. По разным причинам. Месть, ненависть, жадность, сочувствие. А может быть, и любовь...
– Пожалуйста, не пойми меня превратно, Ибрагим, но так ли это на самом деле? Действительно ли твои люди все до единого настолько преданы Аллаху и султану, как бы нам этого хотелось? Мы-то с тобой знаем, какая кровь течет в жилах большинства из них. И одному лишь Аллаху ведомо, не вспоминает ли кто-нибудь из них о своем происхождении и не предпочитает ли следовать голосу крови, а не слову Корана. Ибрагим заскрежетал зубами:
– Может быть, у тебя есть конкретные подозрения против одного из моих солдат? Эздемир покачал головой:
– Нет, ни в коем случае. Это было всего лишь предположение. Я только хотел напомнить, что мы не имеем право исключать и эту возможность.
Ибрагим немного помолчал, потом согласно кивнул. Наместник видел, что друг делает усилие над собой. В черных омутах его глаз вспыхнула искра, ни разу доселе не виданная им у мастера суповой миски, и она ему не понравилась. Совсем не понравилась.
– Хорошо. Я поговорю с мастерами поварешки и подвергну своих людей обстоятельной проверке. Будут ли еще приказания?
– Да, – кивнул Эздемир и вновь опустился в свое кресло. Он чувствовал себя неуютно, но старался не подавать виду. – Вчера янычары прочесывали христианский квартал в поисках этого отца Джакомо. Но кто сказал, что он должен скрываться у простых горожан? А может, он нашел пристанище у какого-нибудь состоятельного купца? Может, он вообще один из них, благородный, влиятельный человек, дни напролет занимающийся своей торговлей? Так что проверьте заодно и дома торговцев-христиан. Само собой разумеется, это задание потребует большей деликатности, обходительности и вежливости. Не будем понапрасну восстанавливать против себя купцов. Это наверняка противоречило бы помыслам Сулеймана, да благословит Аллах его имя, а при некоторых обстоятельствах означало бы гибель этого города. Поэтому выбирай для этой операции особенно надежных и благоразумных солдат. Ничто не нанесет большего вреда нашему делу, если мы разозлим одного из влиятельных купцов неосторожным, вызывающим поведением и заставим его бежать из города, а то и прямо направим его к этому таинственному отцу Джакомо.
– Если он существует, этот отец Джакомо...
– Правильно, если он существует. Но если честно, я в этом не сомневаюсь.
Ибрагим набычился.
– Хорошо, – произнес он таким ледяным тоном, что у наместника по спине побежали мурашки. – Если у тебя нет других пожеланий, я позволю себе удалиться, что бы передать твои приказания моим людям.
Он поклонился и пошел к выходу с высоко поднятой головой. Эздемир провожал его взглядом, пока створки двери не закрылись за ним. Оставшись один, он долго не мог отключиться от разговора с Ибрагимом. В памяти всплыло странное выражение, мелькнувшее в его глазах. Пусть то была всего лишь мимолетная искра, но у него было такое ощущение, что в этот миг он заглянул в душу предводителя янычар. И то, что он увидел там, заставило наместника содрогнуться. Там бушевала ненависть, холодная, неприкрытая ненависть. «О Аллах, неужели мои трудности никогда не кончатся?» – пронеслось в голове у Эздемира. Сейчас он больше чем когда-либо желал бы переместиться в другое место. Иерусалим... Какой злой колдун забросил его сюда? Он встряхнулся и позвал своего секретаря. Тот немедленно вошел.
– Уважаемый Эздемир, отец моей обворожительной жены, дед моих детей, – сладко произнес он с легким поклоном, – вы позвали меня. Чем могу быть полезен?
– Мой дорогой Саади, прошу тебя, принеси мне все законы и указы за последние десять лет, касающиеся янычар. И еще все, что о них было написано.
Саади изумленно вскинул брови:
– Я прошу великодушно простить меня, дражайший тесть, но ведь это необозримое множество свитков и книг. Нет ли чего-нибудь более определенного в ваших поисках? Это помогло бы сузить круг интересующих нас трактатов.
Эздемир покачал головой и потер лоб. У него опять начались мучительные головные боли, как всякий раз, когда он чувствовал, что не справляется с ситуацией. В последнее время такое происходило все чаще и чаще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48