Он был настолько опасен, что Аманда не смела даже спросить, куда они едут. Оставалось надеяться, что, когда они наконец доберутся до места, Роберт хотя бы немного успокоится и даже вспомнит о том, каким был прежде, Тогда у нее появится шанс попробовать его переубедить.
Роберт, словно прочитав ее мысли, тревожно обернулся, и от его холодного, пронзительного взгляда по спине у Аманды побежали мурашки. Что же все-таки он собирается делать с ними? Ведь о былой любви и речи быть не может. Аманда никак не могла найти ответ на мучивший се вопрос ни в первый, ни во второй день путешествия.
Незадолго до полудня второго дня Аманда со страхом заметила в Роберте новую перемену. И без того осунувшееся лицо хищно обострилось и выражало еще более сильное раздражение, когда он вдруг остановил лошадей и жестом приказал молчать. Он бесшумно соскользнул с седла и двинулся куда-то в кусты, и вскоре Аманда увидела невдалеке убогую хижину. Именно туда пробирался Роберт, то появляясь, то исчезая из виду среди густых зарослей. Соблюдая все предосторожности, он подкрался к лачуге, в которой, судя по ее виду, давно уже никто не жил, одним прыжком подскочил к двери, распахнул ее и ворвался внутрь.
У Аманды екнуло сердце. Хотела бы она знать, чего опасается Роберт. Его внезапное появление на пороге прервало догадки, и она с облегчением заметила, как спокойно и уверенно он зашагал обратно к лошадям.
Роберт, и не подумав ничего объяснять, просто взял лошадей под уздцы и повел к хижине. Чем ближе они подъезжали, тем более жалким казалось Аманде это подобие человеческого жилья, явно давным-давно покинутое неизвестными обитателями. Намотав поводья на полусгнивший столбик возле крыльца, Роберт повернулся и легко снял се с седла, заявив с пугающей серьезностью:
— Вот мы и дома, Аманда.
— Дома!.. — только и смогла охнуть Аманда. — Ты что же, хочешь, чтобы мы остались жить здесь? Ты с ума сошел?
— Эта лачуга обладает массой незаменимых преимуществ.
— Роберт, хватит говорить загадками. — Аманда готова была вот-вот сорваться, хотя и понимала, как опасно ей терять терпение. — Что это все значит?
— Ничего особенного, — холодно ответил Роберт. — Прежде всего она надежно скрыта от остального мира. И даже если тебе взбредет в голову сбежать, ты не сумеешь найти дорогу назад. Надеюсь, тебе не требуется разъяснять, какие опасности подстерегают того, кого угораздит заблудиться в здешних лесах. А ведь тебе еще нужно будет позаботиться и о ребенке. — При упоминании о Джонатане напускная холодность изменила Роберту, и его голос превратился в яростное шипение. — И ты останешься жить здесь со мной как моя жена. Чем скорее смиришься с этим, тем лучше для тебя. А теперь поворачивайся — надо сделать эту берлогу пригодной для житья!
Он резко повернулся и направился внутрь, предоставив Аманде переваривать ужасную новость. В этот миг Джонатан запищал и беспокойно завозился у нее на руках, отвлекая от раздумий. Аманде пришлось войти в хижину и осмотреться, куда бы положить сына, чтобы переменить пеленки. Заметив в углу большую кровать, она пристроила там младенца, а сама вернулась к лошади, чтобы достать все необходимое из седельной сумки. На обратном пути она задержалась на миг на пороге, следя за тем, с какой ненавистью уставился на Джонатана Роберт. Но он уже заметил ее и молча поспешно отошел. Аманда завернула сына в чистое полотно и присела, чтобы покормить его. Снаружи уже раздавались визжание пилы и стук молотка.
Теплый, живой комочек, приникший к ее груди, как всегда, напомнил Аманде о радостях жизни — и об утраченной любви. Ведь это сын Чингу! Черные блестящие глазенки младенца, жадно сосавшего ее грудь, были такими же живыми и внимательными, как у его отца… Чувствуя, как любовь и нежность переполняют исстрадавшееся сердце, Аманда нежно проворковала, склоняясь над милым, невинным личиком:
— Вот и хорошо, мой малыш!
И тут же Роберт злобно рявкнул в дверях, перепугав ее до полусмерти:
— Не смей повторять эту чертову тарабарщину! — шагнул вперед и с грохотом опустил на пол наскоро сколоченную колыбель. — Вот, это для твоего ублюдка! — прошипел он. — Еще не хватало делить с ним нашу постель!
«Нашу постель»! Не поверив своим ушам, Аманда уставилась на злобную физиономию Роберта. А он продолжал, не давая ей открыть рот:
— Ну, хватит трястись над этим выродком! Положи его спать да займись делом — до ночи осталось всего ничего!
Судя по его физиономии, пытаться возражать было бесполезно — в таком состоянии Роберт попросту не станет ее слушать и разозлится пуще прежнего. Лучше потерпеть до более подходящего момента, когда он вновь обретет способность внимать голосу рассудка. И Аманда поспешила подчиниться его окрику. Так они провозились весь остаток дня, сделав лишь краткую передышку для того, чтобы пожевать вяленого мяса и запить его кофе, который сварили на только что прочищенном очаге.
К вечеру Аманда, едва держась на ногах от усталости, снова осмотрела внутренность убогой лачуги. Грубые бревенчатые стены и пол были грязными. Колченогий стол и стулья, стоявшие возле огромного очага, были кое-как приведены в порядок и выскоблены от покрывавшего их слоя жирной грязи. Занавески Аманда простирала на скорую руку, высушила у огня и снова повесила, создав жалкое подобие уюта в этой мрачной, запушенной берлоге. Те немногие кухонные принадлежности, что еще могли бы послужить новой хозяйке, были тщательным образом вымыты и расставлены на полке. Старая кровать в дальнем углу была проветрена, простыни выстираны, высушены и опять постелены, но даже это убогое ложе обещало измученной донельзя Аманде блаженство забытья.
И она устало подумала, что по крайней мере теперь в этой хижине можно жить. Интересно, как долго им придется терпеть это убожество? От грустных мыслей ее отвлекла шумная возня, которую Джонатан затеял у себя в колыбели. Вдруг что-то заскрежетало у дверей, Аманда обернулась и увидела, как Роберт втаскивает в комнату большую медную ванну.
В этой лачуге имелась ванна! От удивления она широко распахнула глаза.
— Она стояла сзади, за домом. Я подумал, что тебе будет приятно помыться. День выдался не из легких, Аманда.
Она лишь молча кивнула, смутившись от столь неожиданной заботы. А Роберт совсем ошарашил ее, едва ли не ласково добавив:
— Ты пока покорми ребенка. А я наполню ванну, чтобы ты смогла помыться сразу, как только он заснет.
Будучи не в силах разбираться в очередном повороте его полубезумных мыслей и от всей души надеясь, что это является признаком возвращения к более-менее нормальному состоянию, она поспешила пристроить к груди раскричавшегося Джонатана. Затем Аманда уселась на кровать и следила, как Роберт греет на огне большие котлы с водой.
Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Джонатан насытился и заснул с ангельски невинным выражением на маленьком личике. Теперь можно было положить его в колыбель. Тем временем Роберт вылил в ванну последнее ведро воды, достал откуда-то кусок душистого мыла и сказал:
— Я искупаюсь в ручье. Дом в твоем распоряжении.
Не успел он выйти и закрыть за собой дверь, как Аманда соскочила с кровати. Заманчиво блестевшая вода притягивала ее как магнит, и ей едва хватило терпения, чтобы содрать с себя пыльную, грязную одежду. Кое-как собрав волосы в узел, она шагнула в ванну, С громким довольным вздохом Аманда расслабилась, позволяя чудесной теплой влаге ласкать ломившее от усталости тело. Она не помнила, сколько пролежала вот так, наслаждаясь покоем, чувствуя, как постепенно уходят напряжение и усталость после долгого путешествия верхом. Наконец ей пришлось заставить себя взяться за мыло, и вскоре все ее тело покрыла легкая, душистая пена. Чудесный аромат заполнил комнату, усиливая ощущение нереальности происходящего, и Аманда с детской зачарован костью следила за тем, как теплая вода смывает с ее тела блестящие радужные пузырьки.
Внезапно ее отвлек неясный шорох у порога, она обернулась и обнаружила, что слегка приоткрытая дверь распахнулась еще шире.
— Роберт, я еще не закончила мыться, — испуганно вскрикнула она, но дверь продолжала открываться, пока, к полному ее стыду, на пороге не встал Роберт, не сводивший с нее странного, напряженного взгляда. Он был голым до пояса — видимо, только что кончил мыться в ручье, судя по потемневшим от влаги волосам и свежевыбритому лицу. Было заметно, как тяжко вздымается его широкая, слегка покрытая каштановыми волосами грудь. Медленно, неловко, словно ноги отказывались ему повиноваться, Роберт шагнул вперед. Аманда делала беспомощные попытки прикрыть свою наготу. Он приблизился и встал на колени возле ванны, завороженный видом ее тела.
Набравшись смелости, Аманда напомнила:
— Роберт, ты обещал, что дом будет в моем распоряжении, пока я моюсь!
Однако он пропустил эти слова мимо ушей и с возраставшим восхищением разглядывал ее юное, дивное тело. Он любовался роскошным узлом серебристых волос, тускло поблескивавших в свете от очага. Он не спеша опустил взгляд и ненадолго задержался на ангельски совершенном, прекрасном лице. Он смотрел на нежную, стройную шею и на округлые хрупкие плечи, таившие в себе удивительную стойкость и силу. Он восхищался совершенством белоснежных пышных грудей, отяжелевших от молока и все равно остававшихся гордо приподнятыми и упругими. Он опускал взгляд все ниже, на удивительно тонкую талию, на сильный плоский живот с заманчивым светлым треугольником волос, почти скрытым сейчас на дне ванны, на стройные длинные ноги…
И наконец он потрясение прошептал:
— Я представлял тебя в точности такой: изящной, нежной, хрупкой, без единого изъяна. Ты как драгоценная статуэтка из фарфора, с гладкой, чистой кожей…
Роберт снова заглянул ей в лицо и с ласковой улыбкой погладил влажные локоны, упавшие на лоб и щеки.
— Твои волосы были уложены точно таким же узлом в тот день, когда я впервые увидел тебя. Помнишь, Аманда? — Он засмеялся, оживляя эти воспоминания. — Ты стирала мою одежду в прачечной нашего поселка и даже покраснела от усилий — такое упрямое попалось пятно. Сколько тебе было? Четырнадцать? Но уже тогда я полюбил тебя всей душой, с первой же минуты, как увидел, и знал, что не захочу ни одну другую женщину, кроме той, в которую ты скоро превратишься. Твой отец сразу разгадал мои чувства и попросил меня обождать, пока ты не подрастешь, и я обещал, что постараюсь. Я сдержал свое слово, Аманда. Я ждал почти два года. В ту ночь в форте Уильям Генри тебе было почти шестнадцать лет. А я больше не в силах был ждать. Я слишком боялся потерять тебя.
И вдруг, словно его слова разбудили какую-то неприятную мысль, Роберт сердито нахмурился. Он торопливо заговорил, ласково гладя ее по голове:
— Ты ведь любила меня тогда, Аманда! Помнишь ту ночь? — И его карие глаза жалобно заглянули ей в самую душу. — Я обнимал тебя, и ты готова была мне отдаться. Я мог бы овладеть тобой в ту же ночь, и ты это знала, но я сдержался. Тогда ты любила меня, Аманда, — еле слышно повторил он.
— Это все было слишком давно, Роберт, — ласково, но решительно возразила она и продолжила: — С тех пор чего только с нами не было! И я давно перестала быть той глупой неопытной девочкой, которой была когда-то. Я стала женщиной. Я была замужем и родила ребенка.
— Нет! — яростно выкрикнул Роберт, его лицо исказилось жуткой гримасой. — Ты не была замужем! Тебя взял силой наглый вонючий дикарь, и он сполна заплатил за то, что посмел к тебе прикоснуться!
Аманда, стараясь не показать, как напугала ее эта неожиданная вспышка, возражала все так же твердо:
— Это неправда, Роберт.
Он даже не дослушал ее и продолжал, снова успокоившись:
— Но лучше ты, Аманда, постарайся поскорее позабыть об этом и думай побольше о будущем.
— Роберт, ни о каком будущем не может быть и речи, потому что у нас больше нет общего будущего. Между нами стоит слишком многое. Я никогда не смогу забыть то, что ты совершил.
— Пожалуйста, Аманда, — взмолился Роберт, — скажи, как мне снова завоевать твою любовь? Скажи — и я выполню все, что ты прикажешь! Прошу тебя!
Пока Роберт говорил, черты его растроганного лица внезапно размылись, и на его месте Аманде привиделся образ человека с бронзово-красной кожей, с угольно-черными, пронзительными глазами, видевшими ее насквозь. Она по-прежнему помнила его совершенно ясно, как живого, и даже с трепетом представила, как весело сверкала на любимом смуглом лице теплая белозубая улыбка. В ушах зашелестел нежный гортанный голос: «Аманда, ты свет моих очей, в тебе заключена моя душа. Человек не может жить, лишившись души!»
И снова с прежней, неослабевающей силой се пронзила боль невосполнимой утраты. Не умея справиться с этой болью, Аманда застонала, крепко зажмурившись, но упрямые слезы все равно хлынули на щеки. Сквозь завесу печали, сквозь горечь и боль, терзавшие несчастное сердце, до нее тупо доносились мольбы, которые упорно бормотал Роберт. Она заставила себя открыть глаза и увидела, что его некогда красивое, добродушное лицо также искажено от боли, а в карих глазах застыли слезы.
— Прошу тебя, Аманда, скажи, как мне вернуть твою любовь, и я выполню все, что ты велишь! Клянусь, тебе достаточно сказать хоть слово!
— Тут уже ничего не поделаешь, Роберт — холодным, мертвым голосом отвечала Аманда и отшатнулась, стараясь уклониться от простертых к ней жадных рук.
— Я выполню все, все, что угодно! — не унимался он, пока наконец Аманда не выпалила, гневно глядя ему в лицо:
— Ну что ж, верни жизнь Чингу, которую ты отнял у него! Только тогда я, может быть, и соглашусь тебя простить!
Роберт мигнул и отшатнулся, как будто получил пощечину. Его лицо моментально изменилось — минута слабости миновала без следа, и вернулась прежняя ненависть и злоба.
— Нет, я не могу вернуть ему жизнь — и не подумал бы сделать это, даже если бы обладал такой властью! Он взял тебя силой, он украл тебя как раз перед тем, как ты должна была стать моей женой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45