Он гладил ее лицо и уговаривал:
— Аманда, осталось совсем немного, и твой ребенок увидит свет. Постарайся еще чуть-чуть!
Она вздрогнула от потрясения. Так вот в чем дело! Ну конечно! Это же сын Чингу просится на волю! От восторга она даже забыла про боль. Все тело напряглось в последних потугах, а маленькая рука с неожиданной силой сжала до боли руку Адама — так велико было ее желание выполнить клятву, данную Чингу. Внезапно наступило облегчение, и сразу раздался чей-то крик. Аманда подняла глаза на измученного Адама:
— Это мальчик? Адам, это мальчик?
Адам кивнул:
— Да, Аманда, это мальчик.
Ее бледное лицо порозовело, и она воскликнула звонким, ясным голосом:
— Чингу, у нас родился сын! У нас родился сын!
Ее глаза закрылись, и Аманда заснула, а Адам еще долго не в силах был отвести зачарованный взор от юной белокурой красавицы. Густые пряди прилипли к потной щеке, и капельки пота окружали нежные губы, так трогательно приоткрытые во сне.
Адам ласково отвел с ее лица влажные волосы и вздрогнул — так сильно вспыхнули в нем любовь, нежность и острая, жгучая ревность к человеку, чья жизнь всего несколько часов назад окончилась на сырой земле в лесу. Не в силах долее сдерживаться, Карстерс просунул руки под легкое неподвижное тело лежавшей перед ним красавицы и прижал ее к груди, застонав от наслаждения. Но уже в следующий миг он испугался, что сделает ей больно, осторожно опустил ее обратно на подушку и тут же почувствовал неясную тоску и тревогу. Да, отныне ему не знать покоя, даже если придется расстаться с ней хоть на миг! Устало прижимаясь лбом к ее плечу, он заставил себя наконец посмотреть правде в глаза и назвать истинную причину своей тревоги. Сын! У Аманды родился сын! И он желал всем сердцем, чтобы этот сын был рожден от него!
Адам сосредоточенно смотрел на извивавшееся в колыбели крошечное человеческое существо. Младенец, закутанный в кусок простого белого полотна, был чрезвычайно мал, однако полон силы и желания жить, постоянно удивлявших Адама. Личико стало еще более красным от усердия, с которым малыш сосал свой бронзовый кулачок, живые глаза были угольно-черными, а волосы на голове — густыми и темными. Как сильно он походил на своего отца! И сердце Адама в который уже раз тоскливо сжалось от сожаления и зависти. У этого младенца должны были быть светлые волосы и голубые глаза. Это должен быть его сын!
Адам совершенно обессилел от своих терзаний из-за ребенка, невольно являвшегося живым воплощением всего, что он потерял, — слишком бросались в глаза индейские черты. И Адам с отчаянием думал, что это из-за него теперь Аманда лежит в горячке, на грани между жизнью и смертью.
Он завороженно следил, как крохотный кулачок медленно опустился на пеленку, а черные глаза утомленно закрылись — видимо, малыш устал без толку сосать свою ручку. А в следующий миг нежные тонкие губки вдруг сложились в такую знакомую улыбку — и даже удивительная ямочка появилась в уголке рта. На Адама словно снизошло озарение: в спящем младенце он узнал Аманду, и в душе впервые шевельнулось новое чувство.
Ну конечно! По мере того, как Адам осознавал посетившую его догадку, это незнакомое чувство разрасталось, заливая сердце горячей волной. Ведь этот ребенок — плоть от плоти и кровь от крови ее, Аманды, так разве можно его не любить? Неловко склонившись над колыбелью, этот большой, сильный мужчина осторожно поднял на руки спящего малыша и невольно улыбнулся тому, что почувствовал, прижимая к груди живое невесомое тельце. Он ласково прижался щекой к бархатисто-нежной щечке младенца и зашептал в малюсенькое розовое ушко:
— Да, малыш, ты родной сын Аманды, и я всегда буду любить тебя, потому что люблю ее. А еще я обещаю, что однажды ты станешь звать меня отцом.
И словно в ответ на эту клятву маленький человечек улыбнулся ему.
Рожденный Амандой ребенок рос крепким и здоровым. Трагические обстоятельства, сопутствовавшие его появлению на свет, нисколько не ослабили поразительную волю к жизни-в отличие от матери, угасавшей прямо на глазах.
Те немногие близкие люди, что присутствовали при родах, не могли не нарадоваться на живого, энергичного малыша, и тем больнее было им наблюдать за лихорадкой, терзавшей тело его беспомощной матери.
Судьба Аманды мало кого интересовала в форте Эдуард. Главное — о ней согласился заботиться доктор Картрайт, грузный мужчина, давно разменявший шестой десяток, чьи руки, несмотря на возраст, вполне сохранили профессиональную ловкость и чуткость. Его привели к Аманде сразу же, как только Адам принес ее в форт, и хотя сама роженица даже не знала о его существовании, почтенный эскулап принимал живейшее участие в родах. Действия доктора Адам оценил как спасение жизни Аманды — благодаря им удалось остановить сильное кровотечение, открывшееся после долгих и тяжких родов.
Хорошей помощницей доктору стала Бетти Митчелл. Она не отходила от кровати Аманды и во время схваток, и когда ребенок появился на свет. Достойная женщина взяла на себя все хлопоты по уходу за несчастной роженицей.
Присутствие Адама сильно поддерживало Аманду. Стоило ей бросить отчаянный взгляд вокруг, она видела рядом своего единственного верного друга. Если Адам отлучался хотя бы на минуту, на Аманду накатывала очередная волна паники, и только взгляд ласковых зеленых глаз помогал бедняжке справиться со страхом.
Поблизости постоянно находился и Роберт. Его едва удалось выставить из комнаты роженицы только после категорического заявления доктора Картрайта, что при нем у Аманды начинается бред. Ему пришлось покориться и томиться в тесной гостиной квартиры Митчеллов, где он безмерно страдал от того, что не мог своими глазами увидеть, что творится с его Амандой, а творилось явно что-то ужасное.
То, что Аманда слишком долго не приходила в себя, вызывало у всех большую тревогу. Наконец доктор Картрайт с пугающей озабоченностью сообщил:
— Когда Аманда упала, она сильно ударилась головой, и этот удар стал причиной ее нынешнего тяжелого состояния, усугубленного нелегкими родами. Ведь она потеряла слишком много крови. Но надо учесть еще и события, предшествовавшие родам, с которыми явно не желает мириться ее рассудок. Остается надежда лишь на то, что она молода и к ней вернутся силы — но далеко не сразу.
— Сколько еще продлится эта горячка? — нетерпеливо уточнил Адам.
— Поживем — увидим, — услышал он загадочный ответ.
И вот уже наступил второй день после родов, а Аманда по-прежнему лежала в горячке. Жар был столь силен, что грозил вызвать судороги, а их роженица ни за что бы не пережила. Приходилось постоянно обтирать ее влажной тряпкой, чтобы хоть немного сбить жар. Поначалу Бетти была тверда как скала и из соображений приличия не позволяла Адаму участвовать в этом деликатном деле, однако после того, как день перешел в ночь и наступил новый день, доктор Картрайт признался, что возраст берет свое, и был вынужден удалиться передохнуть. Бетти, которой приходилось теперь разрываться между новорожденным и роженицей, волей-неволей вынуждена была смириться с необходимостью принять помощь Адама по уходу за Амандой, Бетти удивляло, что ни одна из обитавших в крепости женщин даже не поинтересовалась здоровьем Аманды, не то что предложила свои услуги. Видимо, по понятиям этого замкнутого, полного слепых предрассудков мирка, их недостойная подруга не заслужила ничего, кроме всеобщего презрения и ненависти.
К вечеру второго дня Бетти тоже не выдержала и отправилась спать, а Адам остался наедине с больной — и своими страхами. Лихорадка все усиливалась, не помогали холодные компрессы на руках и ногах. Адам понял, что настала пора более решительных мер. Он взял большой кусок полотна, оставленного Бетти для компрессов, положил его в ведро со свежей ледяной водой и стал расстегивать на Аманде ночную рубашку. Осторожно, стараясь как можно меньше тревожить больную, Адам приподнял ее и стащил рубашку до талии, обнажая плечи и грудь. Ему так не терпелось поскорее снять у Аманды жар, что он даже не обратил внимания на ее чудесные нежные груди, а просто отжал досуха полотно и накрыл им пылавшие жаром грудь и плечи.
От прикосновения к разгоряченной коже ледяного полотна у Аманды вырвался громкий всхлип, а глаза широко раскрылись. Адам постарался говорить как можно спокойнее и ласковее.
— Успокойся, Аманда, тебе сейчас станет легче. Не бойся, милая. Мы ведь уже делали это раньше, помнишь?
От слабой улыбки, промелькнувшей на бледных губах, к горлу Адама подступил комок, и он судорожно сглотнул. А потом поспешил приготовить новый кусок полотна, чтобы заменить тот, что уже успел нагреться у нее на груди.
Так на протяжении всей ночи Адам продолжал менять куски влажного полотна, то и дело подливая свежей холодной воды и возвращаясь к постели больной с новым компрессом. Терпеливый, настойчивый уход мало-помалу давал результат. Когда Адам заметил, что полотно стало нагреваться не гак быстро, он пощупал Аманде лоб. Ах, каким восхитительно прохладным показался он уставшему юноше! Жар наконец-то спал. Теперь можно было не опасаться за жизнь больной.
С безмерным облегчением Адам поспешил убрать ставший ненужным компресс — чего доброго, еще застудит свою ненаглядную! Под рукой оставался еще кусок сухого полотна, и он собрался вытереть Аманду, прежде чем снова надеть на нее ночную рубашку. Начал с шеи, опустился к плечам… и невольно замер, впервые за все это время обратив внимание на ее прелестную наготу. Взгляд его скользил по белоснежным полукружиям грудей, по чудесным розовым бутонам сосков, заметно увеличившихся после родов, по талии, уже успевшей вернуть свое былое изящество. Наконец Адам заставил себя снова взяться за тряпку, чтобы осторожно вытереть влажную кожу. Но теперь каждое движение вызывало волну возбуждения. Едва сдерживая дрожь в руках, он довел дело до конца и приподнял больную, чтобы надеть рубашку. При этом Адам не удержался, припал на миг губами к ее грудям и сам подивился окатившему его жару. Последним усилием воли он заставил себя застегнуть ночную рубашку и укрыть Аманду одеялом, после чего застыл, любуясь ее ангельски невинным дивом. Повинуясь неодолимому порыву, Адам наклонился и жадно поцеловал прохладные, бледные губы, упиваясь их чудесным вкусом. Медленно, неохотно он отодвинулся — и увидел, как синие глаза на секунду приоткрылись, а на милых губах показалась слабая улыбка. С великой нежностью гладя Аманду по щеке своей большой, грубой ладонью, Адам чувствовал, как к глазам подступают слезы. Она поправится. Она непременно поправится и тогда будет нуждаться в нем, Адаме, еще сильнее, чем прежде.
Он осторожно выпрямился, пододвинул к кровати кресло и позволил себе наконец отдохнуть. Сон его был чутким, тревожным.
Аманде далеко не сразу удалось открыть глаза. Это оказалось слишком непросто! Почему ее веки такие тяжелые, будто налились свинцом? Она попыталась повернуться, и обнаружила, что руки и ноги тоже стали тяжелыми, какими-то чужими и не желают слушаться. Кое-как ей удалось повернуть голову, чтобы осмотреться, но даже просто сосредоточить взгляд на окружающем она смогла не сразу. Первое, что бросилось в глаза, — рослая, массивная фигура, раскинувшаяся в тесном кресле. Аманда едва улыбнулась уголками губ, разглядывая спящего великана, чьи светлые волосы по-мальчишески ниспадали па лоб, а голова привалилась к плечу. Молодое привлекательное лицо было усталым и тревожным, под глазами темнели круги от бессонных ночей. Обычно гладко выбритый подбородок покрывала щетина. Рубаха молодого человека была измята. Ему явно некогда было следить за собой.
Словно почувствовав на себе ее взгляд, Адам зашевелился и открыл глаза. Усталое лицо просияло при виде ее ясных глаз. Аманда ответила ему улыбкой. В одно мгновение Адам оказался на коленях возле кровати и пощупал ей лоб. Он оказался прохладным, и это окончательно развеяло тревогу, терзавшую Адама на протяжении многих часов. Ласково обняв Аманду, он прижал ее к груди и замер так на несколько долгих блаженных минут.
И хотя больная все еще с трудом разбиралась в происходящем, ее тоже захватила волна покоя, исходившая от сильных, знакомых рук. Она почувствовала жаркое дыхание Адама у себя на щеке, когда он прошептал:
— Аманда, ты была очень больна, но теперь поправляешься. И скоро совсем выздоровеешь.
Аманда, не зная, что сказать, позволила уложить себя обратно на подушку. Ее не покидало странное ощущение — как будто она выбирается из какой-то темной, ужасной пропасти. И почему-то было очень трудно говорить.
Внезапно в памяти возник водоворот событий последних дней, который едва не стоил ей жизни. Слабая рука легла на живот, а с губ слетел тревожный шепот:
— Мой сын. Что с ним? Он здоров?
— Он совершенно здоров, Аманда. И набирается сил гораздо быстрее, чем его мама!
— Пожалуйста, Адам, я так хочу его видеть! Я еще ни разу не видела своего сына! — Измученные синие глаза Аманды наполнились слезами при воспоминании об ужасных обстоятельствах его появления на свет.
— Я сейчас же принесу его тебе, милая. Бетти! — Сияя от счастья, Адам поспешил к двери. Бетти Митчелл склонилась над колыбелью, которая стояла пока в гостиной. Когда она увидела сияющую физиономию Адама, с ее полного лила мигом исчезли тревога и усталость.
— Аманда желает видеть своего сына!
Ни Адам, ни Бетти не взглянули на человека, притихшего в углу гостиной, как можно дальше от ненавистного младенца, лежавшего в колыбели. Он с ревностью следил за действиями счастливых Адама и Бетти, которые понесли Аманде ее ребенка.
Аманда почувствовала, как нетерпеливо колотится у нее сердце. Довольная Бетти положила на кровать маленький белоснежный сверток, и Аманда приподнялась, чтобы впервые взглянуть в лицо своему сыну. Она увидела медно-красную, удивительно мягкую и гладкую кожу, изящный разрез темных глаз и бровей, густые черные волосы и правильные, красивые черты лица — с удивительной точностью повторялся облик его отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45