Терра, в нос:— Как вам нравится новый собор, ваше превосходительство? Я не пропускаю ни одной проповеди. — И так как противник молчал: — Тема последней была: если кто ударит тебя в левую щеку, подставь ему правую!В ответ на это Толлебен ринулся вперед, Терра навстречу; но тут вовремя отворилась дверь. Появилась Алиса.Она была мертвенно бледна. С одного взгляда ей все стало ясно. Она прислонилась всем телом к косяку двери и тяжело дышала, закрыв глаза.— Слава богу, вовремя, — шепнула она.Толлебен отступил на шаг. Что это значит? У Терра такой вид, словно его застигли при попытке к предумышленному убийству; и поведение жены тоже странное. «Значит, они злоумышляли против меня? — думал Толлебен. — Быть может, я обязан жизнью только своему самообладанию, его же корни в благочестии. Я принес в жертву свою мирскую честь, и в награду господь спас меня». Он стоял потрясенный, воздев глаза к небу, руки сами собой сложились, как для молитвы.— Графиня, вы не будете выступать в цирке, — тем временем шепнул Терра Алисе.— Что? — Она уже не опиралась о косяк. — Вот откуда все ваше бешенство! — Она попеременно оглядывала обоих: Толлебена, который покраснел, осознав неуместность своей позы, и Терра, который корчил гримасы и ловил воздух раскрытым ртом. Она расхохоталась.Оба услышали ее былой смех, бездумный, беспечный. Она кружилась на месте и хохотала. Остановилась и продолжала смеяться глазами. Затуманенные, невидящие скорбные глаза, где вы? Снова блестки ума сквозь суженные веки и сияние, когда веки поднимаются. Ни намека на страх жизни все это долгое мгновение. Когда переживание слишком уж нелепо, на душе становится легче. Не надо думать; думать не о чем. Вот это игра!
Но Терра долго сидел, придавленный бесславным бременем. Супружеская чета удалилась, он ощущал еще ладонь Толлебена, пожатие особенно осмотрительное, из страха, чтобы оно, боже упаси, не приняло другого характера.Он еще видел глаза Алисы. Быть может, они уже перестали лучиться — и глядели еще безутешнее. «Мне они понапрасну напомнили былые времена». Тут в комнату кто-то вошел.— Если не ошибаюсь, господин Куршмид? — Еще одно воспоминание; правда, для Терра все было незнакомо в обветренном, погрубевшем лице, кроме глаз и выделявшейся более светлой окраской синевы под глазами, хотя взгляд их сделался много смелее. — Что же с вами сталось?— Этого в двух словах не расскажешь, — заявил Куршмид. — Зато я знаю, что сталось с вами.Тут Терра испугался.— Не притворяйтесь передо мной! — попросил Куршмид. — Ваша цель не более и не менее как взорвать на воздух этих бандитов. — Жестом он отклонил всякие возражения. — Для того вы и втерлись к ним и поднялись до самой верхушки. Другого я от вас не ожидал. Вы с давних пор были моим героем.— Говорите по крайней мере тише! — Терра налил ему ликеру.— Чего-нибудь попроще! — потребовал Куршмид. — Ваш враг — некий Мерзер.— Вы по-прежнему актер? — спросил Терра, чтобы собраться с мыслями.— Он предостерегает против вас Париж, — договорил Куршмид.— А! Вот почему вы ко мне заявились!Куршмид, не смущаясь:— Мерзер продает ваши планы в Париж.— Однако мне хотелось бы знать… — начал Терра.— А тамошние планы продаются вам, — прервал его Куршмид. — Вы и французы изощряетесь друг перед другом в новых изобретениях. Если одному удается перещеголять другого, тот бьет тревогу и подкупает первого. Это, вероятно, приводит к увеличению армии и уж во всяком случае к обновлению артиллерии, так вот и делаются дела. Верно я усвоил их?«Я сущий ребенок, — думал Терра. — Вообразил себе, что Мерзер удовольствуется резервным фондом… Как бы не так, он хочет меня поймать и подсылает ко мне этого субъекта».— Ваше здоровье, господин Куршмид! — И Терра совершил возлияние, совсем как в прежние времена. — Когда мы виделись в последний раз, вам не везло. Вы тщетно пытались заколоть во время свадьбы некоего жениха в знак рыцарского преклонения перед моей сестрой. Интересно знать, сохранилось ли по сей день это преклонение и удалась бы вам теперь такого рода попытка? — Тут Куршмид опустил свои дерзкие глаза.— Фрейлейн Леа Терра достигла всего того, что я предвидел, и даже большего. Не откажите передать ей, что она по-прежнему может располагать моей жизнью, только теперь это будет ей полезнее. Я служил в иностранном легионе.— Ваше здоровье! У вас, наверное, жажда. Немало вы намаялись.— Напрасно вы думаете. Я ничего хорошего и не ждал, ибо с первого дня сказал себе, что искупаю покушение на человеческую жизнь. Так легче исполнить свой долг и заслужить доверие.— Вы возмужали и раздались в груди. Ваши вихры были белесыми, а теперь они своим блеском оттеняют загорелый лоб. Вы стали внушительней на вид и, вероятно, крепче духом. Надо намотать себе на ус, что таковы следствия покушения на убийство.— Словом… — продолжал Куршмид невозмутимо. — Под конец я был назначен взводным. Это большое отличие. У меня в подчинении оказался человек, которому я сумел внушить доверие. Он выдавал себя за иностранца, но подозрительно быстро выучился по-французски. Я заметил, что он с образованием, и угадал, откуда он родом. За все эти годы мы вместе изучили африканские земли и нравы. Нам удалось проникнуть в разные тайны, ведь он был человек образованный. Из-за этого, однако, мы не раз подвергались опасностям. Хотя я был немец, а он француз, мы все делили дружно, опасности и мечты… Пока он не исчез.— Дезертировал?— Его неминуемо должны были преследовать и могли даже расстрелять. Но командиру это не удалось. — Куршмид играл, как на сцене, синева под глазами проступила явственнее. — Он, по-видимому, знал, кто мой товарищ, и обратился ко мне. Я, как друг, должен, мол, осторожно вернуть его, иными словами — спасти, пока он не попался… Командир дает мне с собой людей. Людям в первую голову было приказано следить за мной, своим начальником, это я сразу понял.— С военной точки зрения это полнейшая несуразность, господин Куршмид. — Замечание, пропущенное мимо ушей и даже, вероятно, не расслышанное.Куршмид драматически повествовал:— Подходим мы к цепи песчаных холмов. Люди мои уже взбираются вверх, я же замешкался внизу и оглядывал в бинокль песчаную равнину. Вдруг я чувствую, как меня тащат за ногу, и проваливаюсь в яму.— Ваше здоровье!— Я очутился у своего пропавшего товарища в каком-то кладохранилище.— Так я и думал, — заметил Терра, ставя рюмку на стол. — Ваш замечательный друг нашел сокровища Гамилькара …сокровище Гамилькара… — Гамилькар Барка (ум. в 229 г. до н.э.) — выдающийся карфагенский полководец и политический деятель.

, но заплатил за это своей многообещающей молодой жизнью. Труды и лишения подкосили его, и он испустил дух в тот самый миг, когда жизнь улыбнулась ему.— Постойте, все сложилось иначе! — попробовал вставить Куршмид, но Терра не внял ему:— Нет, голубчик, дайте мне рассказать. Ваш герой происходил из знатной парижской семьи и расточал отцовское состояние, пока не вынужден был скрыться. Но сильна буржуазная закваска. Добыв сказочные богатства, он успевает облагодетельствовать в завещании своих сестер-невест, чье приданое он некогда промотал.— Да у них и так денег куры не клюют! Старик ведь в наблюдательном совете Пютуа-Лалуша.— Словом, мы вернулись к заданию, с которым вы подосланы ко мне. — И так как Куршмид сделал недоумевающее лицо: — Оказывается, вы умеете прикидываться дурачком. Господин Куршмид, вы никогда не были в иностранном легионе. Вы все время служили в театре, может быть в бродячей труппе, если судить по свежему цвету лица. Доктор Мерзер, который имеет особые основания интересоваться моим прошлым, как-нибудь случайно набрел на вас. Кланяйтесь ему от меня! — И Терра кивком распрощался с гостем.Куршмид покорно встал и направился к двери.Когда он почти дошел до нее, Терра поднял было руку, чтобы удержать его. Ведь так уходит только оскорбленная невинность. Или маленький актер сделал столь разительные успехи?.. Терра опустил руку, но Куршмид сам вновь повернулся к нему.— У меня с собой документ от фирмы.— Какой фирмы?.. Здорово! — воскликнул Терра, прочтя бумагу. И взглядом поверх пенсне подозвал Куршмида. — Оказывается, эта теплая компания в целях повышения своей продукции не ограничивается одним шпионажем. Есть средства порискованней.Он сжал губы, снова взял документ.— А может быть, это тоже фальшивка… Все равно, господин Куршмид, — протягивая руку, — я верю вам, я полагаюсь на ваше честное лицо, с этого мне и следовало начать. Присаживайтесь!— Если бы вы сразу поверили мне, вы не были бы тем, перед кем я преклоняюсь, — сказал Куршмид смиренно и просто.— По-прежнему? — вполголоса спросил Терра. — Но к делу. Вы воспользовались наследством, оставшимся от сына, чтобы втереться в доверие к отцу.— По истечении срока моей службы командир отрекомендовал меня отцу, иначе дело было бы сложнее. Тот и так сперва решил, что это новый шантаж со стороны сына. Но потом в первую очередь заявил притязания на наследство.— Которое принадлежит государству. Стало быть, вы ограбили государство в пользу этого богача?— Не вполне. Я продал ему самые незначительные образчики находки. Неужели вы думаете, что я открыл этому скряге местоположение клада! Я хочу, чтобы оно вновь было предано забвению на долгие века. Я не хочу быть богатым, господин Терра. Знакомство с жизнью богачей показало мне, что сокровища прекрасны лишь в грезах.Выслушав это и покачав головой, Терра сказал:— Значит, скряга приблизил вас к себе. В качестве личного секретаря? Чтобы, приручив вас, в один прекрасный день выведать, где скрыто золото.— А также из страха, как бы я не проболтался другим. Чем больше он принуждал меня к молчанию, тем откровеннее становился сам. Он считал, что купил меня, так как у меня было что продать. Отсюда и тайное поручение, с которым я послан к вам.— Психология этих людей — одна из сложнейших проблем, Куршмид. Мои коллеги считают, будто их жертвы столь наивны, что их можно безнаказанно эксплуатировать, и вместе с тем способны исполнять самые хитрые поручения.— Они это знают по опыту, — сказал Куршмид спокойно.Они обсудили, как получше извлечь выгоду из особых познаний и возможностей Куршмида. Прежде всего им следует делать вид, будто они незнакомы. На случай если бы доктор Мерзер проведал об их старых отношениях, они могут притвориться, что рассорились. Куршмида должен отрекомендовать Кнаку Мерзер, который захочет заработать на нем. Все, что Куршмид заработает своей осведомительной деятельностью наполовину в Париже, наполовину в Кнакштадте, надо отдавать Мерзеру. Пусть Мерзер думает, что ему достается часть, когда на самом деле он будет получать все. Тут дело пойдет как по маслу — ведь доктор Мерзер несомненно будет держаться за такое выгодное предприятие, на него положиться можно.Не то с Кнаком. Сам он был в этом уравнении неизвестной величиной. Кнак ни разу серьезно не скомпрометировал себя. Он мог сделаться орудием международных преступников, но при этом оставаться невинным.И его следовало считать невинным ради чести его класса, пока еще мыслимо поддерживать иллюзию…Куршмид, став благодаря Мерзеру доверенным лицом, постарался, чтобы Кнак наткнулся на его недвусмысленную деятельность. Но ведь Кнак обязан охранять честь фирмы! А разве она не требует от него хотя бы внешней снисходительности к заблуждениям племянника? Он потихоньку устранил улики, и все осталось шито-крыто.Не мешало и Терра сблизиться с ним, проявить к нему личное внимание. Кнак был болен. Как-то раз он слегка намекнул, кто виною его болезни. Но Терра решительно отклонил всякие недомолвки. Он предложил старику, пока не поздно, избавиться от ставшего ненужным племянника. Такая поспешность диктовалась только откровенно грязными нравами Мерзера; деловые же его методы, по мнению Терра, вполне соответствовали духу времени. Эти методы дозволены, даже если и считаются недопустимыми, они не противоречат уже ни одной из принятых норм, а только лицемерным условностям.Но что же сам Кнак? Он страдал от этой двойной игры. При каждом новом столкновении традиционного патриотизма фирмы с расширившимся кругом ее деятельности процент сахара возрастал у него неуклонно.Скорбно, слезливо смотрел он на предков, которые висели по стенам, чуждые всяким компромиссам. Международный концерн вооружений, естественный этап развития их почтенного предприятия, был им не по душе; внук же, при его нынешней слабости, боялся их. Ему хотелось бы повернуть назад. Синий передник, закоптелые руки, благочестивый и положительный вид деда взывали к его совести, тем более что воссоединение было не за горами. Следует ли считаться с возможностью воссоединения? Терра этого не исключал. Тогда Кнак стал исповедоваться.Он исповедовался в самых сокровенных тайнах, которые, по его словам, до настоящей минуты ускользнули от внимания даже его одареннейшего сотрудника! Правда, взгляд из-под век, поднимавшихся уже с трудом, говорил: «Мы друг друга знаем. Именно тебе исповедуюсь я, ты мой самый близкий, самый осведомленный враг. Обмолвлюсь ли я хоть одним лишним словом? Отдамся ли тебе в руки? Так, значит, жизнь еще имеет для меня свою прелесть?» Такую волнующую игру перед самым своим концом познал этот столп буржуазии, который думал, что давно выиграл все ставки. Совесть! Загробная жизнь и ее карающие мероприятия не вполне исключены! И каково же исповедоваться перед тем, кто уже на земле замышлял возмездие! Как он насторожился! Терра и в самом деле постарался принять вид сообщника, которого ничто не способно смутить. Заразившись его гримасами, Кнак, которого все считали непроницаемым, тоже наморщил лоб и скривил рот… Однако документально не подтвердил ничего. Даже в таком состоянии он настолько еще владел собой, что вовремя лишился чувств.Так дело и не было доведено до конца. Куршмид и Терра прибегли к сложным махинациям, с целью залучить в Кнакштадт главу административного совета, парижского магната собственной персоной. Когда это удалось, наступило уже лето 1907 года, предстоящая мирная конференция в Гааге …предстоящая мирная конференция в Гааге… — Вторая Гаагская конференция (1907), в которой участвовали сорок четыре государства, пересмотрела три конвенции, одобренные в 1899 году на первой Гаагской конференции, и приняла десять новых, относящихся к вопросам нейтралитета и отдельным вопросам права и морской войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76