Одной стеной она примыкала к гостиной, оттуда появился Эрвин. Он ждал, чтобы его заметили. Но Терра стоял, почтительно склонившись к госпоже фон Толлебен, а она, сидя у стола, рассматривала его сына. Она заглянула в прекрасное лицо мальчика, ее собственное лицо при этом все передернулось.— Открой же глаза! — сказала она и таким тоном, будто сама не сознавая, что говорит, добавила: — Ты любишь свою мать? — Мальчик откинулся назад, стараясь вырваться от нее; он открыл глаза и плотно сомкнул рот. Она узнала эти стиснутые губы, этот страх перед жизнью. — А отца? — спросила она. Он оглянулся. Какой недоверчивый взгляд! Терра отступил, пораженный, и тут натолкнулся на Эрвина.— Простите меня! — произнес Эрвин. — Я что-то плохо соображаю. Сколько тяжелого с Леей! — И в ответ на жест Терра: — Да у Алисы тоже плохой вид. Но о ней мне незачем заботиться: тот, кто считает, будто подчинил ее своей власти, глубоко заблуждается. Отнять у нее свободу никто не сможет. Иногда я вижу, как она выходит из дому пешком, и невольно улыбаюсь.— Куда она идет? — спросил Терра.— К вам.— Вы не в своем уме! — в ужасе прошептал Терра.Эрвин тоже шепотом:— Если бы это было не так, мне пришлось бы убить господина фон Толлебена.— Неплохая мысль, — пробормотал Терра.— Но Леа! Ее мучают беспрерывно, с отчаяния она готова махнуть на себя рукой. А тот, кто мучает ее, тоже теперь не виноват, я это отлично понимаю. Мука стала для нее самой жизнью, которая неотвратимее любимого человека. Что с ней будет?Молчаливый стон; Терра скорее прочел его в глазах Эрвина, чем услышал из его уст. Он испугался. Увидев, что он потрясен, Эрвин собрал все силы.— Помогите мне! Вместе мы спасем ее. И Алису тоже. Мы увезем обеих куда-нибудь далеко. Например, на острова Океании, где мало людей и люди еще не развращены. Поедемте, Терра!..— В самом деле? Туда, где нет ни телефона, ни совета министров? Где не надо волноваться, одержат ли верх те прохвосты, которые требуют немедленной международной бойни, или другие, которые хотят сперва откормить убойную скотинку?— Где нет ни алчности, ни утомления, ни предательства, главное — предательства! А опасности только такие, какими грозит природа, но ведь она добра.— Только не наша. Наша человеческая природа иная, — как сладить с ней?— Физическим трудом, — сказал Эрвин. — Отдыхом без сновидений.Тут Терра рассмеялся. Алиса издали повернула к ним растерянный взгляд, а юноша — неприступно замкнутый. Затем обе стороны возобновили тихие настойчивые переговоры.— Убедите Лею! — молил Эрвин. — Если бы я смел сказать ей все! — И прислушиваясь к приближающемуся из соседних комнат шуму: — Нельзя терять ни минуты. Поедем вместе на острова Океании!Но их прервали.— Был такой момент в моей жизни… — успел только произнести Терра. — Теперь я связан неразрывными путами… Все бродят друг вокруг друга. И никто никого не находит.Альтгот отбыла вместе со Швертмейером, остальные искали госпожу фон Толлебен. На молодого Клаудиуса никто сперва не обратил внимания, но потом Мерзер заприметил его и повел есть пирожные.Леа увидела это и хотела пойти следом, но брат удержал ее.— Уважаемая актриса, — начал он, запинаясь. — Граф Эрвин поделился со мной такими душераздирающими переживаниями, до каких тебе не следовало бы доводить даже последнего из твоих верноподданных.— Что ему нужно? Ведь он мой друг.— Это, вероятно, труд, который по силам лишь молодому Геркулесу.— Больше у тебя нет никаких новостей?— Леонора! — строго сказал брат. — Разумно оценивая твои интересы, я настоятельно советую тебе прекратить неуместные шутки с обществом, в котором мы живем. Если ты недовольна им, когда оно благоволит к тебе, то имей в виду, что во вражде оно исключительно упорно.— Какая я есть, такой останусь.— Странно, что чаще всего так рассуждают артисты, то есть люди, которые должны быть только тем, кем их желает видеть общество. Лишь общество своею властью дает тебе возможность проявлять твое дарование, взамен чего оно ждет от тебя и в жизни самого совершенного воплощения его собственных склонностей. Но оно ни в коем случае не разрешит тебе превысить ту меру порока и преступления, которую на данный момент считает для себя допустимой.— Вот как! — заметила сестра.— Ты можешь доходить до самых пределов, этого от тебя даже ждут, но только не вздумай переступать их. Это право остается за теми, кто могущественней нас. Поведение госпожи фон Гаунфест-Блахфельдер для тебя безусловно недопустимо.— А разве сам ты всегда был таким благоразумным? — спросила она, испытующе глядя на него.— Дитя мое, каковы бы ни были наши планы в отношении существующего общественного строя, мы его нахлебники, — ответил брат с угрюмой откровенностью. — Берегись заронить в нем подозрение, будто ты выше его!— Я дивлюсь перемене, происходящей в тебе, но для меня это недоступно, — смиренно и с легкой грустью сказала Леа. — И тут же непосредственно: — А теперь пойду спасать твоего мальчугана от посягательств выродка, это будет вполне в духе твоих советов!В своих ухаживаниях за молодым Клаудиусом доктор Мерзер держался вполне благопристойно. По-видимому, он соображался не только с раскрытыми дверьми, но и с чувством собственного достоинства. Подбитый особенно добротным шелком сюртук его был расстегнут и ничуть не помят, рукам он тоже не давал воли. Грязно-желтый цвет лица и глаз и сетка алчных морщин вплоть до лысины были присущи ему всегда. Гораздо сомнительнее держал себя юноша. В своем неведении он ощущал вожделение мужчины и откликался на него! Длинные ресницы были невинно подняты, шея кокетливо изогнута, ясный взгляд застыл вопросительно. Лицо такое чистое, над чистым лбом такой крупный золотистый локон, а первый, еще не осознанный взгляд любви достался выродку.Это ему поставила на вид Леа после того, как отослала Мерзера. Она в ярком свете выставила перед мальчиком уродство этого мужчины. Он же снова опустил ресницы, — кто знает, понял ли он ее?— Тебе нравятся женщины? Ну, например, я? — спросила Леа. Перед робко вскинутым детским взглядом разом засверкала вся прославленная игра ее глаз. — Ты мне очень нравишься, — сказала она, но не своим обычным тоном, а как будто от его имени. Он же решительно сжал губы; она недоумевала, что с ним.— Оставим глупости, тетя Леа, — потребовал он. — Мне надо что-то сказать тебе. Больше некому. Маму я спрашивать не могу, она сама тут замешана.— У тебя есть секрет?Он несколько раз открывал рот, который и открытым был все так же невинен, все так же прекрасен; но едва Леа собралась поцеловать его, как мальчик отвел голову и тихо произнес:— Мне пишет один господин. — Она выпустила его и хотела отстраниться, но он добавил: — Мой отец.Долгая пауза. Леа ничего не поняла, но испугалась: что еще он преподнесет? Она поспешно огляделась: Блахфельдер собиралась уходить и тащила с собой несчастного Эрвина Ланна. Белла Мангольф исчезла с Шелленом, у которого был удовлетворенный вид. За чайным столом, друг против друга, самозабвенно отдаваясь скудным мгновениям, сидели Терра и Алиса. Из столовой, где совещались Блахфельдер и доктор Мерзер, были видны обе стороны — влюбленная пара и исповедующийся мальчик.— Как вы могли это сделать? — шептала Алиса самозабвенно. — Вы смелы до безрассудства. Так играть любовью сына! Чего же нам, бедным женщинам, ждать от вас?Выражение ее лица, такое самозабвенное в страхе и нежности, не ускользнуло от совещающихся дельцов. Оперируя в беседе крупными цифрами, они в то же время думали: «Там что-то не клеится». Мерзер думал: «Может быть, отношения порваны? Тогда он много потеряет в глазах дядюшки Кнака, и мне нечего остерегаться его». Блахфельдер думал: «Тоже шлюха! — И тут же изысканно: — Нет ничего противоречивее женской души». Но соображения свои они оставили при себе и продолжали беседу, оперируя цифрами.— Теперь я понимаю его мать, — шепнула Алиса. Она, такая гордая, унижалась до сравнения с княгиней Лили!Поэтому он возразил:— Его мать женщина незаурядных душевных качеств, и не только отрицательных, как я полагал. Она без устали пользуется своим природным даром окружать себя фальшивым блеском, вечно меняться, молодеть по желанию, быть возбудительницей все новых иллюзий и первой их жертвой. У меня есть веские основания предполагать у сына те же способности. Клаудиус — сын кокотки!— Взгляните на него! — сказала Алиса. — У него вид прозелита, еще совсем наивного, совсем юного прозелита. У отрока Иоанна Крестителя в новом музее императора Фридриха точно так же ниспадает локон, точно так же подняты ресницы. Но губы ваш сын сжимает, совсем как вы.— Тетя Леа, — шептал мальчик, — я знаю, что это правда. Он мой настоящий отец. Никем другим он быть не может. Он пишет о том, чего никто не знает, даже и господин Терра.— Господин Терра? Но ведь содержит тебя не кто иной, как он.— Теперь нет. Я хочу, чтобы мама все ему вернула. Мой настоящий отец посылает нам деньги. Посылает секретно, потому что он, наверно, очень знатный и высокопоставленный человек. — Он не слушал ее возражений. — Я это знаю. Я и во сне это видел, да и вообще знаю. Мне это подсказывает моя кровь, — заявил он, широко раскрывая ясные серые материнские глаза и тут же с несокрушимым упрямством сжимая губы.— Ты с ума сошел! — сказала Леа.Но он, не слушая:— После его писем я все вижу в Другом свете. Осенью он послал меня к морю. Раньше я даже летом никуда не хотел ехать без мамы. А теперь я закалился, прямо другой человек, — пощупай, какие мускулы!— Может статься, — говорил Терра Алисе, — он будет тем, чем не пришлось сделаться мне: настоящим деятельным рыцарем святого духа. А может статься, он до конца дней не проявит себя ничем, кроме убогих сумасбродных порывов. Однако я склонен уверовать в силу его чувства при виде того, с каким жаром он ухватился за мой пошлый обман.— Бога ради, прекратите это, — умоляла Алиса.Но Терра с горечью:— Он не вынес бы разочарования. Я хотел узнать его. Теперь я его знаю.— О! Но я-то вас знаю еще лучше, — сказала Алиса. — Вам покоя не было, пока вы не выяснили, устоит ли он. Теперь дело сделано. Вы не зря писали ему от имени его высокопоставленного отца. Вас он теперь возненавидит. — И в ответ на испуг Терра: — Вы любите проделывать опыты над теми, кто в вашей власти. Но ваши опыты могут кончиться трагически.— Трагически? — переспросил он.— Вам не приходит в голову, что мы можем разлюбить вас? — И она строго, испытующе взглянула на него, во взгляде у нее было такое же недоверие, как недавно у сына. — Это предостережение, — прошептала она и, видя, что он испугался еще больше: — Вы однажды уже предали меня моим друзьям Мангольфам, я этого не забываю.В другой комнате Леа протестовала, энергично жестикулируя:— Неужто у тебя нет ни капли здравого смысла? Одумайся, глупый ты мальчик! Я в ужасе! Ведь ты даже не знаешь имени человека, который так зло подшутил над тобой.— Ты умеешь хранить тайны, тетя Леа? — И, хотя она вместо ответа только пожала плечами, он открылся ей. — Я его знаю, это князь Вальдемар, — да, супруг моей матери. Я его законный сын. Он намекает мне между строк, почему он до сих пор не может взять меня к себе и дать мне воспитание, соответствующее моему рождению. Он в руках какой-то женщины, от которой хочет уберечь меня.— Это на него не похоже, — сухо сказала Леа. — Я его всегда знала как законченного мерзавца.— Ты знаешь его? — Глаза мальчика вспыхнули сладостным и суеверным трепетом перед этим откровением. Отец, о котором он только грезил, был живой человек, кто-то знал его: больше он ничего не слышал. Актрисе стало жаль юношеской мечты, она обняла Клаудиуса. Это увидел доктор Мерзер.— Кажется, наша Леа переходит на мальчиков, — сказал он коммерции советнику фон Блахфельдеру, а тот только спросил:— Откуда она ваша Леа?Они закончили совещание; а Мангольфа все нет? Что ж, на очереди искусство и любовь.— Как актриса она не увлекает, — заявил доктор Мерзер, потому что как женщина она не склонна была увлечься им.— Вы не первый так говорите, — заметил Блахфельдер. — Однако смею вас уверить, это ошибка. Просто она женщина своего века, — а ведь только такие и могут нас интересовать. Чего вам надо? Разве наши любовницы лунатические девы? Мы знаем таких когтистых и зубастых женщин, которые пожирают мужчин, нимало не портя себе пищеварения. Искренняя любовь у них граничит с чудом. — Блахфельдер явно на что-то намекал. — Кто пережил нечто подобное… — добавил он с чувством.«Как же, похоже это на тебя!» — подумал Мерзер.Вслух, но приглушенно, он сказал:— А разве самая умная женщина Берлина не делает глупостей? — с кивком в сторону Алисы. Взгляд коммерции советника призвал его к порядку; тогда Мерзер, не теряя времени, перешел к Терра: — Этот Терра со своим непомерным самомнением и какой-то сверхморалью не слишком импонирующая фигура для промышленности.Блахфельдер и здесь проявил широту взглядов, как он это называл.— Памятуя о благородном несравненном мастерстве Леи Терра, я считаю своим долгом проявить широту взглядов и в отношении ее брата. Он случайно столкнулся с экономикой, но в душе остался мечтателем. Кто это знает по себе… — добавил он с чувством.«Как же, похоже это на тебя!» — подумал Мерзер.Алиса и Терра переходили с места на место. Они делали вид, будто рассматривают картины. Имя художника произносилось громко; тихо и с жестами, выдававшими совсем иные слова, они говорили:— Недоверие! От тебя!— Ваша мысль изворотлива, вы скрываете свои истинные цели. Неужели господин Мангольф вам дороже меня? Ты пугаешь меня! Кто же ты наконец?Терра громко:— Как подумаешь, что не так давно Дега можно было приобрести за пятьсот франков, прямо повеситься хочется. — И тихо: — Я тот, кто с первого дня любил тебя и кто когда-нибудь вместо последнего вздоха выдохнет твое имя! — Но тут новые страхи одолели его. Естественно, что в любви она хочет идти вперед! Ведь она женщина! Вечно довольствоваться воспоминаниями, нежностью и отсрочками?— Что ты, бескорыстен или холоден? — спросила она его в этот миг.«Значит, лирикой ее больше не убедишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76