Замужем. Трое детей. А косит под тинейджера.
Ведет себя несолидно и одевается несолидно. Не по возрасту. Ни разу за все время знакомства Алик не видел ее прилично одетой.
Любимый стиль — джинсики в обтяжечку, кофтюлечка какая-нибудь смехотворная, обязательно чтобы черненькая (других цветов она не понимает), и туфли на низких каблуках.
Наташкины туфли его просто бесят. Не туфли, а тапочки. Носить женщине такие туфли — неэстетично! Добро бы не с кого бедняжке было брать пример! Так нет же — окружение у нее более чем достойное. Анна Владимировна — само совершенство! Вкус у нее безупречный. На деловые костюмы своей новой хозяйки Алик может любоваться часами.
А покойная мама Люба?
Вот кто понимал толк в женственности. В ее гардеробе не было ни одной вещи унисекс. Коли шилась блузка, обязательно с рюшечками, коли юбка — то с оборочками. И цвета она предпочитала жизнерадостные. Розовое, голубое, в крайнем случае цвет беж.
А Короткова, бывало, вместо того, чтобы присмотреться, как добрые люди одеваются, да посоветоваться с тем, кто поумнее тебя, мол, научите, только хихикает:
— Чем баба старее, тем платье розовее.
«Тьфу, блин. Одно слово — баламутка! Не человек, а дрожжи общества. Вечно что-то выдумывает». Алик расправил лапы и поспешно перебрался к террасе, на которой расположились подружки. Боялся пропустить хоть слово из Наташкиного рассказа. Уж больно ему вид ее в тот раз не понравился. Он не ошибся.
Короткова влипла в очередную неприятную историю и прибежала к ним за советом. Мало того что сама влетела, черт знает куда, так ей и Анну Владимировну надо втравить в неприятности.
«Проститутка, блин», — не сдержавшись, ругнулся он.
Нет, Алик никогда не обвинял Короткову в смерти мамы Любы. Прямо не обвинял. Но и простить того, что она была когда-то знакома с убийцей его хозяйки, он Наташе не мог.
— Четверть века — большой срок! — убеждала его Анна Владимировна. — Не надо злиться, Аличек, и смотреть на Натусю волком. Она ни в чем не виновата. Это случайность! Случайное стечение обстоятельств. Да, она любила его, но любила давно. Он был тогда совсем другим. Хорошим. Кто ж знал, что первая любовь Натусечки станет злодеем? Люди с годами меняются. И в худшую сторону меняются чаще. Да, мой сладкий? Согласен?
Умом он понимал, что хозяйка права. Наташа ни в чем не виновата.
Но сердце! Сердцу не прикажешь. Сердцем Алик принять ее не мог.
Глава 7
Дождь зарядил с самого утра. Мощные косые струи дробно стучали в стекло. Не дождь, а ливень. Можно подумать, на дворе октябрь.
Я недовольно посмотрела в окно. В парке ни души, дорожки размокли, и пруд, и огромные лужи кипят пузырями. По опыту знаю, дождь с пузырями идет долго.
Нет, это невозможно. Почему мне так не везет? Почему небеса разверзлись именно в тот день, когда я настроилась поболтаться по магазинам?
Мне так необходимо купить себе что-нибудь. Все равно что: купальник, шляпку, пляжные тапочки. Единственное требование к покупке — вещь должна радовать.
После падения на кладбище прошло три дня, нога почти не беспокоит, а настроения никакого. Хоть в зеркало не смотрись!
Я никогда себе особенно не нравилась, но сегодня…
Сегодня я выгляжу просто отвратительно! Кожа бледная, в желтизну, взгляд уныло-страдальческий, утолки рта скорбно опущены вниз, как у античной маски «Трагедия». А волосы! Тусклые, безжизненные, словно пакля.
Да уж, на такое личико, отворотясь, не налюбуешься. А у меня свидание на носу!!!
Мой новый поклонник господин Крыласов по два раза на дню звонит. Все спрашивает: «Когда?»
Я сосредоточилась, подумала про кота (мысли о нем всегда радуют) и, собрав остатки обаяния в кучку, обворожительно улыбнулась своему отражению.
Плохо. Очень плохо!
Улыбка получилась вымученной и нисколечко меня не украсила. Ни капельки. Наоборот! Она лишь подчеркнула мои недостатки.
Лицо сморщилось и стало похоже на печеное яблоко, глазки превратились в щелочки, а щеки!.. Щеки расползлись в стороны и так и норовят прикрыть новенькие сережки с изумрудами, привезенные Славочкой из Флоренции. Нет, это не женские щеки, это черт знает что такое! Смотреть на эти щеки без слез невозможно!
Именно такой вызывающий овал лица позволял себе носить Людовик XVI.
Бедный мордатый Луи! Он плохо кончил, в одночасье лишившись и щек, и головы под ножом гильотины.
Я — не королева, и о моих щеках позаботиться некому. Придется решать свои проблемы самостоятельно. И не только со щеками. Бедра и талия за последние дни расплылись и увеличились в объеме как минимум на сантиметр.
Нет, не на сантиметр. Какой там, к чертовой матери, сантиметр!
Я с пристрастием ощупала свои бока. Здесь все полтора!
Вот к чему приводит непомерное обжорство на нервной почве. Стоит только начать, и попадаешь в замкнутый круг — чем больше переживаешь, тем больше ешь, и чем больше ешь, тем больше переживаешь.
Может, мне еще раз позавтракать? Пока дождь не кончился. Так, что-нибудь легкое и малокалорийное, просто чтобы отвлечься от грустных мыслей. Листик салата, например.
Салат свекровушка в этом году вырастила отменный — вкусный, сочный, хрустящий.
Нежно-зеленый резной лист, усеянный мельчайшими капельками воды, смотрится на белой тарелке тонкого фарфора очень изящно.
Я украсила салат половинкой вареного яйца. Большого вреда одна половинка не принесет.
Подумала и положила на яйцо красной икры, немного, всего одну чайную ложку, только лишь для того, чтобы лист салата выглядел более колоритно.
А как же неиспользованное яйцо? Неужели я дам ему засохнуть? Да никогда в жизни! Это не по-хозяйски. Так никаких денег не хватит.
Я решительно намазала икоркой оставшуюся половинку (не пропадать же добру) и пристроила ее рядышком с первой. Потрясающее цветовое сочетание получилось!
Простенько и со вкусом.
И вообще, ограничивать себя в пище из-за боязни потерять фигуру — это тщеславие. Так говорила королева Виктория.
А тщеславие — грех!
Господи, твоя воля, что это меня сегодня на королей потянуло?
Я съела салат, выпила свежезаваренного чаю с финиками и разозлилась. На себя.
Сколько можно есть?
Если так пойдет дальше, придется на холодильник вешать замок.
Ну, вот, так и знала — насытилась, и потянуло в сон. Мягкий диван смущает взор, дождь, как на грех, монотонно бубнит, и настроение хуже некуда.
Я еще раз внимательно изучила свое отражение. Придется идти. Надо. Ничего не поделаешь.
— Нет плохой погоды, есть плохая одежда, — твердо сказала я себе и полезла в шкаф за мужниным дождевиком.
Пойду через парк. Парком до метро всего каких-нибудь пять минут, ну десять, если плестись нога за ногу. В метро дождь не страшен, а на Невском, будем надеяться, уже вовсю светит солнышко.
Я тщательно подкрасилась и принарядилась, дабы не смущать своим внешним видом продавщиц.
Никак не могу смириться с их снисходительным хамством.
— Девушка, — надменно цедит сквозь зубы отставная фотомодель, загораживая своим жилистым, мосластым телом заинтересовавший меня костюм, — здесь мини-юбка.
— Да? — Я ухитряюсь-таки на лету схватить ценник и посмотреть на цену.
Все ясно. Костюмчик стоит пятнадцать тысяч. Доступно. Но продавщица явно считает иначе. Она уже определила меня в разряд тех покупателей, которым покупка в ЕЕ магазине не по карману.
«Шляются тут всякие, глазеют, лапают, житья от них нет», — явственно написано на кукольном личике, искривленном презрительной гримасой.
— Я предпочитаю носить именно короткие юбки, — чеканя каждое слово, жестко заявляю я и удаляюсь в примерочную. В обнимку с костюмом.
Далее — возможны варианты. В зависимости от того, насколько хорош костюмчик.
В любом случае поставить на место зарвавшуюся хамку я сумею.
Хам принимает воспитанность за слабость и, получив вежливый отпор, теряется.
Вопрос в другом — мне это надо?
Нет. Такие развлечения не для меня.
Закутавшись в дождевик и прихватив прочный мужской зонт, сохранившийся с допотопных времен, я отправилась вызволять себя из депрессии.
Ну и погодка! Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит.
Дождь — стеной, в двух шагах ничего не видно. Проезжую часть Бассейной улицы переходила почти на ощупь и только в парке расслабилась. Машин нет, можно идти спокойно, ничего не опасаясь.
Не успела пройти и половину пути, только-только миновала лодочную станцию — вымокла уже вся, как мышь. В туфлях противно зачавкала вода.
Интересно, как поживает мой макияж?
Поглубже натянув капюшон, я пригнула голову и ускорила шаг.
Велосипедист показался внезапно, метрах в двадцати от меня. Он выскочил из-за кустов барбариса в том месте, где идущая в горку дорожка делает крутой поворот, и, не снижая скорости, помчался навстречу мне.
— Ты видела его раньше? Сможешь узнать и показать мне, если встретишь? Какой у него был велосипед? — терзал меня потом вопросами Славочка, снедаемый жаждой мести.
Господи, при чем здесь велосипед? Велосипед я даже не разглядела. Только лицо! Злое, напряженное, и дикий, остекленевший взгляд.
Странное дело, произошло все в течение каких-то секунд, а тогда показалось, что едет он на меня целую вечность.
Помню, подумала, какого необычного цвета у этого парнишки глаза — белые, словно одни белки, без радужки и зрачков. Косой?
Я поспешила уступить дорогу и отскочила влево.
Прямо в лужу. Велосипедист резко вильнул и метнулся в мою сторону. Я тотчас остановилась и замерла. Не трамвай — объедет.
Первая заповедь пешехода: коли уж попал на дороге в переделку — стой спокойно, не шарахайся по проезжей части туда-сюда, дай водителю возможность тебя объехать.
Этот водитель объезжать пешехода явно не собирался. Не снижая скорости, безумный велогонщик несся прямо на меня.
Я дрогнула и шагнула в сторону. В самый последний момент. Всего один шаг, но он меня спас. Не отступи я тогда влево, велосипед раздавил бы меня в лепешку. Я увернулась от колеса, но полностью избежать столкновения мне, к сожалению, не удалось. Велосипедист задел меня своим корпусом.
«Нет, не может быть! Это происходит не со мной!» — успела удивиться я и, крутанувшись волчком от сильного удара в правое плечо, рухнула на дорожку, со всего маху приложившись головой об асфальт.
Парк, казавшийся таким пустынным всего минуту назад, внезапно наполнился людьми: рыболовы, шахматисты, мальчишки с лодочной станции.
Лидировали в этой оживленной толпе тетки в оранжевых жилетах. Не переставая галдеть и переругиваться, садовницы мгновенно соскребли меня с асфальта и поставили на ноги.
— Расшиблась? Может, «Скорую»?
— Нет, нет, спасибо. Спасибо большое. Не надо. Мне нужно в метро, — лепетала я, старательно размазывая по лицу грязь.
— В метро? — зычно переспросила бойкая толстуха, недоверчиво разглядывая порванный рукав моего дождевика.
— Да, в метро, здесь недалеко. Спасибо большое, — как заведенная твердила я. — Все нормально.
Боли я тогда почему-то не чувствовала. Только растерянность и неловкость. Неловко, знаете ли, причинять беспокойство незнакомым людям. Стоят из-за меня под дождем. Мокнут.
— Обезьяна! — Я обернулась на голос.
Кричал велосипедист. Он в отличие от меня не пострадал. Не упал и не разбился. Просто отъехал в сторонку, слез с велосипеда и стоял чуть поодаль, трясясь от злобы.
— Обезьяна вислозадая! Скачет, бля! — сообщил он присутствующим и ткнул в меня пальцем, чтобы ни у кого и тени сомнения не осталось в том, кто же здесь вислозадая обезьяна.
Народ удивленно примолк, а я так даже обиделась. Такой молоденький, я ему в матери гожусь, а он обзывается. Вот и делай после этого людям добро!
Ни стыда, ни совести нет у парня. Сам виноват, не справился с управлением, сбил меня с ног, и я же, получается, обезьяна, да еще вислозадая. Нет, это невозможно! Можно сказать, я ему жизнь спасла, а он!!! Да не успей я отскочить вовремя в сторону, валялся бы сейчас этот горе-велосипедист в одной луже со мной. Как миленький!
Ох, если бы только я не оставила в тот день свои мозги дома, я бы тогда уже поняла, что наезд этот не случаен.
— Мочалка! — не унимался тем временем мой обидчик. — Мочалка драная! Смотреть надо!
Первым из ступора вышел щупленький старикан с шахматами:
— Чума!!! — неожиданно сочным командным басом заорал дедок, потрясая шахматной доской. — Чума, твою мать! Летишь, как наскипидаренный! Ладно, баба шустрая — отскочила. А если б старуха или ребенок, твою мать?! Убить бы мог!
Парень вспыхнул, ощерился, как волчонок, и, угрожающе сжав кулаки, двинулся к деду.
Лодочник покрепче перехватил весло.
— Уймись, урод, — ласково посоветовал он. — Ты ехал слишком быстро. Здесь парк, а не велотрек.
— Вася! Вася, блин!!! — в один голос завопили садовницы.
Небритый Вася почесал в затылке, одернул засаленный жилет и, нырнув под сиденье трактора, достал монтировку.
Монтировка — веский аргумент! Велосипедист поспешил ретироваться. Поехал он как-то странно, вихляя из стороны в сторону и поминутно оглядываясь.
— Наркоман! — уверенно сказала молоденькая мамаша с коляской и протянула мне зеркальце.
— Вы думаете? — с надеждой переспросила я.
Если парнишка действительно наркоман, тогда все понятно. Его агрессивность и озлобленность — следствие приема наркотиков. Бедный парень! Оказывается, он тяжело болен.
Я слегка повеселела. Одной проблемой меньше. Не надо ломать голову над тем, за что же так ненавидит меня незнакомый велосипедист. В его поведении по отношению ко мне нет ничего личного! Это не ненависть, а болезнь.
Обзывая меня последними словами, несчастный мальчик никоим образом не хотел кого-либо оскорбить или унизить. Бедненький! Он перепугался, что сбил с ног человека, и от испуга не сумел справиться с болезненным раздражением.
— Конечно, наркоман, — жизнерадостно подтвердила бригадирша садовников, счищая с меня комья грязи. — Тут и думать нечего. Они вон в той беседке тусуются. — Она показала на каменную беседку, стоящую на берегу пруда. — Убирать станешь — весь пол в шприцах! Каждый божий день они там толкутся, с утра до вечера и с вечера до утра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32