И сидит, главное, и помалкивает, а я и не вижу. Ну, япона мама, ну, не знаю прямо, ну! Слышь, это сколько же мы не виделись? Лет десять, наверное?
— Двадцать! — возмутилась я.
— А, ну да, конечно, — хихикнула Люсенька, — столько не живут. Как в том анекдоте. Ну, ты даешь! Скажи кто, ни за что бы не поверила. Япона мать, это ж надо, такая баба была — и на тебе! Что с людьми время делает!
Малоприятные воспоминания меня утомили, я решила перекусить. Это у меня манера такая — как только понервничаю, сразу хочу есть. Потому и не толстею. Бог милостив, жизнь моя протекает успешно, огорчаюсь я редко, и аппетит соответственно неважнецкий.
Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! Я вынула из морозилки тушку цыпленка и положила в микроволновку. Сейчас птичка разморозится, приготовлю что-нибудь грандиозное. Сациви, например, или фаршированного цыпленка под соусом бешамель.
Да. Именно. Под соусом бешамель. Я достала из шкафчика муку, томатную пасту, маринованные огурчики, шампиньоны и горчицу, помыла зеленый лук. И передумала.
Нет. Не стоит заводиться. Терпения не хватит. Пока все приготовлю, сто раз успею скончаться от голода. В животе заурчало. Я решительно включила чайник. Зачем, спрашивается, тратить время на кулинарные изыски, если можно поесть лапши быстрого приготовления? Дешево и сердито.
Залила лапшу кипятком, вымытый лук покрошила в салатницу и заправила майонезом, а размороженного цыпленка убрала обратно в холодильник. Ближе к вечеру обмажу сметаной и запеку в духовке. Примитивный цыпленок в сметане в сложившейся ситуации более уместен, нежели трудоемкое сациви или сложный соус бешамель. Ни к чему сейчас Славочку баловать.
Кто, как не он, виноват в том, что я не могу носить туфли от Gucci?
Поев, я отправилась в ванную. Пора заняться ногой и, пока мужа нет дома, сделать компресс из урины.
Врач-травматолог на мое робкое высказывание о пользе урины скривился:
— Ну, моя дорогая, вы прямо как в каменном веке.
Спорить с ним я не стала. К чему?
Главное — верить самой. А я в силу своей урины верю свято. Ведь именно в ней собраны все достижения отечественной химии за последние четыре десятилетия.
Вот только запах! Жуткий запах меня просто убивает! Но делать нечего — красота требует от нас жертв!
Глава 2
Приготовив ванну, я размотала бинт, сняла с ноги противный компресс и с наслаждением окунулась в теплую душистую воду с хвойным экстрактом и хорошей горстью морской соли.
Обожаю плескаться в воде и могу нежиться в ванне часами. Благо есть такая возможность.
Я с содроганием вспомнила бытовые удобства незабвенной коммуналки на Греческом, где мы со Славочкой прожили первые четыре года совместной жизни.
Ванну там нельзя было принять по определению.
Только душ.
В громадную ванную комнату входили по расписанию, и пользование чугунным монстром с облупившейся эмалью осуществлялось строго по регламенту.
Десять комнат, семь семей, а на стене в прихожей, над колченогой тумбочкой с допотопным телефонным аппаратом, висел график пользования ванной.
Хочешь на этой неделе поменять свой день для постирушки на какой-либо другой? Пожалуйста! Договаривайся в личном порядке. Изменить самому график нельзя.
Это закон, по которому существует наше коммунальное сообщество.
Пользование газовой плитой, уборка квартиры, мытье мутного кухонного окна — все это делалось исключительно по заведенному когда-то порядку.
За соблюдением правил внутреннего распорядка бдительно следила ответственная квартиросъемщица нашей вороньей слободки — Клеопатра Ивановна.
От прочих претендентов на эту почетную должность тетя Клепа выгодно отличалась широтой души, колоритной внешностью и убийственно-искрометной фамилией — Хренова-Шестерня. Но главным ее достоинством являлось, несомненно, дикое, необузданное стремление к восстановлению социальной справедливости в рамках одной отдельно взятой квартиры. В таких случаях действия мадам Хреновой носили, как правило, скандальный характер. Короче, власть над жильцами Клеопатра Ивановна взяла исключительно благодаря своей склочности. Трудно поверить, но, возможно, из-за этой самой тети Клепы и ее безумных правил сосуществовали мы почти безмятежно. Даже взбалмошная и неорганизованная Люсенька Обуваева относилась к своим коммунальным обязанностям трепетно.
Появилась Люська в нашей квартире под громкий рев младенца. Я в ванной была, стирала пеленки. Услышав плач, пулей метнулась в свою комнату. Думала, Мишка проснулся.
Нет. Все спокойно. Сын спит. Не среагировал даже на шумное появление неуравновешенной мамочки.
Стараясь не дышать, я на цыпочках попятилась к двери, и…
О нет, это невозможно! Спина моя соприкоснулась с какой-то колышущейся желеобразной массой, пышущей жаром.
Воображение меня не подвело. Кто стоит сзади, я догадалась мгновенно и повела себя соответственно. Судорожно вздохнув, я крепко зажмурилась и с недюжинной силой вдавилась в омерзительную гигантскую медузу.
Вот, дескать, чудо-юдо гнусное, противное, я вся твоя! Делай со мной, что хочешь, рви меня на кусочки, ешь с потрохами, только пощади мое ни в чем не повинное дитятко.
— Доча? — Испуганным шепотом поинтересовалась медуза. — У тебя детского питания не найдется?
— Господи, Клеопатра Ивановна, — тихо всхлипнув, я отлепилась от необъятного бюста соседки. — Напугали меня до полусмерти!
Я выставила непрошеную гостью в коридор.
Какое детское питание? Можно подумать, ей действительно нужна баночка яблочного пюре для грудничков. Детское питание — это предлог. Надуманный и нелепый, как обычно. Бессмысленный повод, чтобы вцепиться в меня с разговорами. Я достану яблочное пюре, она пригласит меня попить свежезаваренного чаю, и пошло-поехало.
Из-за этих нескончаемых разговоров я опять ничего не успею сделать: пеленки останутся нестиранными, распашонки неглажеными, а борщ недоваренным.
На самом деле слушать захватывающие истории тети Клепы мне нравится. Рассказывает она сочно, образно, героев своих представляет в лицах. А уж герои!
Один только покойный супруг сказительницы, Иван Калиныч Шестерня, чего стоит!
Вот только как быть со временем? Времени на разговоры с Клеопатрой Ивановной у меня катастрофически не хватает. А ей, похоже, не хватает общения.
— Клеопатра Ивановна, я вас умоляю, у меня Миша спит, — прошипела я в свое оправдание, плотно прикрывая за собой дверь.
— Знаю, доча. А как же! Потому и не постучалась, — смутилась она. — Извини, если напугала. У тебя Мишуткиной еды не осталось? Кашки там или еще чего-нибудь. Ребенка покормить.
— А сколько ему?
— Сколько не жалко, столько и давай. Много не будет. Слышишь? Орет. Есть хочет. Того и гляди, родимчик расшибет. Молока у матери мало. Не хватает ему. Вот и орет. Горластый! — с гордостью пояснила она.
— Да я про возраст спросила, тетя Клепа. Сколько ему месяцев?
— Господи, — переполошилась соседка, — месяцев! Скажешь тоже, месяцев! Они только сегодня из роддома выписались. От силы недели две. А что? Нет у тебя ничего для таких маленьких?
— Есть, не волнуйтесь. — Я приготовила молочную смесь и налила в бутылочку. — Хватит?
— Хватит, доча, спасибо. Пойдем, я вас познакомлю. Посмотришь, какой славный мальчишка! — Цепко ухватив бутылочку, она потащила меня к себе, радостно делясь последними новостями:
— Это Юрочкин мальчик. Вернее, его жены. Сегодня только поженились. Ее Люсей зовут. Ничего вроде, симпатичная такая. Бойкая. Юрик ее с ребенком взял. А и очень даже неплохо, что она с ребенком. Детей надо рожать. Без народа нельзя! Верно, доча?
— Конечно, верно, — поспешно заверила я соседку, вспомнив, как она мечтала о внуках.
Соседки на кухне судачили, что внуков Клепке не видать, как своих ушей. Мол, пасынок ее, Юрка, из породы закоренелых холостяков. Парню скоро сорок стукнет, а он ни разу женат не был. И вообще младший Шестерня какой-то млявый, малахольный. Одним словом, не в отца пошел.
Иван Калиныч, тот огонь был, а не мужик. А этот — ни рыба ни мясо! Куда там ему жениться, если он из квартиры почти не выходит. Сидит целыми днями в каморке при кухне и малюет свои картины.
Хорошие картины, кстати сказать. Мне их тетя Клепа показывала, пока Юрия Ивановича дома не было.
— Не дай бог, Юрик увидит. Обидится. — Она с гордостью демонстрировала мне радостные, солнечные пейзажи. — Не любит он чужим никому показывать.
Картины меня поразили. Никогда бы не подумала, что этот желчный, унылый человек способен писать такие удивительные, светлые полотна.
Клеопатра Ивановна торжественно ввела меня в свою комнату:
— Вот, доча, познакомься, — проворно подбежав к худенькой рыжеволосой девчушке, она решительно забрала у нее сверток с ребенком, — это Наташа. Она тебе все покажет, где, чего, как, а мы кушать будем. Баба Клепа нас сейчас перепеленает, потом покормит кашкой, кашкой-малашкой. Кашечка сладенькая, маслицем масленая. — Гукая, напевая и приплясывая, Клеопатра Ивановна ловко перепеленала тощенького краснолицего младенца и, светясь от счастья, устроилась с ним на диване.
Тот прекратил орать и жадно припал к бутылочке с молочной смесью. Я повела Люсю на «экскурсию».
— Здесь у нас туалет, прямо по коридору — кухня, а это — ванная. — Я щелкнула выключателем и решительно направилась к тазу с пеленками, рассудив, что все уже новой соседке показала и могу заняться своими делами.
Люся скользнула следом.
— Слышь, чего это с ней? — испуганно спросила она, прикрывая за собой дверь.
— В смысле? — Я добавила в таз горячей воды.
— Тетка эта? Как ее?
— Тетя Клепа.
— Как?! — восторженно пискнула молодая мамаша, пристраиваясь рядышком. — Ну-кась, давай, я пожмыхаю, а ты полощи! — Тонкие худые ручки ловко ухватили грязную мокрую пеленку. — Так скорее будет.
— Клеопатра Ивановна, — пояснила я, уступая ей место. — Уменьшительно — Клепа.
— Во имечко дадено! — неожиданно развеселилась Люсенька. — Не русская, что ли? А я и то думаю, чего это с ней? Чего кричит, разоряется? Никак из цыган?
— Да нет, — я недоуменно пожала плечами, — почему из цыган? Просто характер такой общительный. К тому же обрадовалась очень, что Юрик ее наконец-то женился.
— Япона мать! — Новобрачная переменилась в лице. — А он мне сказал, с матерью живет. Поживешь у меня, говорит, мать добрая, не заругает. А ты говоришь: жена-а-а! — белугой заревела она.
Я растерялась. Нет, это невозможно! Разве можно так плакать кормящим?!
Наревется, расстроится, перепортит себе все молоко, ребенок потом этого порченого молока насосется и будет орать, а тетка Клепа меня убьет. И правильно сделает!
Люся только что из роддома, а я тут со своими пеленками пристала. Девчонка и так чуть жива, худенькая, бледненькая, под глазами круги.
К тому же брак этот противоестественный с угрюмым Юрой. Славный муженек, нечего сказать, в два с половиной раза старше жены! Люська на вид совсем еще девочка, лет пятнадцать, не больше.
Тетка Клепа тоже хороша, разоралась на радостях, разошлась — перепугала бедняжку.
Да одна только мысль о возможности заполучить в свекрови такую темпераментную особу кого угодно доведет до слез!
— Люсь, — решительно отодвинув пеленки в сторону, я усадила рыдающую новобрачную на край ванны, — пес с ними, с пеленками. Успеется. Выстираю. Давай-ка ты успокойся, пойдем сейчас в мою комнату и выпьем чаю. Свежезаваренного, с молоком. Тебе полезно. Для ребенка.
— Не, ты что, — она испуганно замотала головой, — я лучше домой.., я сейчас, а то эта заругается.
— Люсь, я тебя умоляю, кто?! Кто и за что будет тебя ругать? За то, что ты выпьешь со мной чашку чаю? Да тетка Клепа только рада будет! Она столько лет о внуке мечтала, что теперь сутками готова возиться с ребенком, а ты говоришь: заругается. Пошли, не выдумывай! У меня печенье вкусное. Сама пекла. На сметане.
Люська прекратила рыдать и с надеждой уставилась на меня.
— А жена? Не заругается?
— Чья жена? — У меня тихо поехала крыша.
— Дяди Юрина, — едва слышно прошептала она.
— Но ведь Юрина жена — это ты. Разве нет? — Меня не так-то легко сбить с толку. Занудство у меня в крови. — Тетя Клепа сама мне сказала.
— Нет, ты что?! — Люська посмотрела на меня как на сумасшедшую. — Зачем?
Слово за слово, с грехом пополам, но мы сумели-таки в тот раз выяснить, кто есть кто.
Старая как мир история о любви и предательстве. Возлюбленный оставил Люсеньку сразу же, как только узнал, что она ждет от него ребенка. Она поначалу даже не поняла, что же произошло, не верила, что это конец, все на что-то надеялась, думала — опомнится ее милый, вернется, а в результате стала еще одной матерью-одиночкой. Одиночкой в самом прямом смысле этого слова. Ни мужа, ни родных, ни друзей. Воспитывалась Люся в детском доме, шестнадцать ей стукнуло только вчера, из роддома она выписалась только сегодня, и идти им с сыном было некуда.
Имелась, правда, у Люсеньки родная мамаша, но они много лет не виделись, и даже адреса той Люся толком не знала. Знала только, что живет она где-то в Стрельне.
Именно туда, в Стрельню, на поиски матери и направлялись бездомные Люсенька с сыном, когда встретили в трамвае интернатского учителя рисования — Юрия Ивановича Шестерню. Он ездил в Константиновский парк на этюды.
Дядя Юра, как простодушно называла своего бывшего учителя Люсенька, тотчас свою ученицу узнал, разговорил, вник в их с сыном безвыходное положение и предложил пожить какое-то время у него. Дескать, живет он вдвоем с матерью, места хватит, а там видно будет. Может, бог даст, не сегодня завтра объявится отец мальчика.
Люся подумала-подумала и согласилась. Поехала. Других вариантов у нее все равно не было.
Согласиться-то она согласилась, но была вся на нервах.
А тут я со своими непонятными разговорами о жене.
Вот Люся и не выдержала — расплакалась. Думала, только скандала ей с дяди Юриной законной женой для полного счастья и не хватает.
Люсенька ведь не ясновидящая, не могла знать, чего там себе тетка Клепа про них с Юрием Ивановичем понавыдумывала и мне понарассказывала.
Выдумки выдумками, только неистовая, целеустремленная Клеопатра их тогда все-таки поженила, как ни отнекивались Люся с Юрием Ивановичем, как ни сопротивлялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32