Я, мол, тут дворец себе построю получше, чем в Италии.
— Не сторговались?
— Посмеялись, потешились. Мало ли что выпивший человек наговорит. От него спозаранку даже ружье спрятали, богатое, судачат, ружье, в каменьях-золоте. И зачем ружью украшения, ума не приложу!
Раздалась команда трогаться. Мы ехали недалеко от управляющего охотой, видели, как впереди около Сан-Донато юлой юлил Семен Чебурнов. Он и попонку графскую поправлял, и коня под узду вел на спусках, и все чего-то рассказывал, руки по сторонам раскидывал.
— Деньгу чует, — усмехнулся Телеусов. — Наизнанку готов вывернуться, собачий сын…


Пропустив почетных гостей, к нам неожиданно подъехал казенный лесничий. Мы поклонились друг другу. Телеусов отстал.
— Как себя чувствуете? — спросил Улагай.
Я сдержанно ответил, добавив «господин есаул».
— Вы можете меня называть проще: Керим, — разрешил он. — Мы оба молоды и можем позволить себе… К тому же родственные по профессии люди — лесники.
Он был красив, этот офицер. Сухолицый, спортивно-подтянутый, по-мужски строгий, чистый всем обликом своим, с гордым взглядом темных глаз под тонкими девичьими бровями. На коне сидел ловко, с горской небрежностью закинув назад бурку. Казачий чекмень подчеркивая тонкий стан. И лошадь у него выглядела отлично, призовой скакун. Рядом с ним мне было неловко за свой помятый охотничий костюм, за широкое, простецкое лицо, на котором в любую минуту мог вспыхнуть стыдливый румянец — моя беда.
— О вас хорошо отзывается Ютнер, друг мой, — покровительственно продолжал он. — Хвалит за ловкость, сметливость, за любовь к природе и зверю. Все это, как я понимаю, правда. Раз вы в Лесном институте, значит, пошли туда по призванию. Разве не так? Кстати, вы намерены заканчивать курс?
Я не знал, что ответить. Сказал первое, что подумал:
— Не волен распоряжаться своей судьбой, Керим. Как закружило меня с первого дня в охоте по воле великого князя, так до сих пор не знаю, что станет завтра. Хотел бы закончить учение.
— Верное суждение. При случае я подскажу эту мысль Ютнеру. Если, конечно, позволите.
— Я хотел сам просить его.
— Только перед окончанием охоты. Сейчас нельзя. У вас тут свое место, свои обязанности. Охотников прибыло. Вот изволил явиться, как снег на голову, граф Сан-Донато. Его сиятельство прямо из Италии.
В голосе Улагая звучала небрежная издевка. Я рискнул спросить:
— Кто он такой? На должности или так?
Улагай коротко засмеялся. Приблизив лошадь, доверительно сказал:
— Нувориш, понимаете? Он — нынешний отпрыск известных при Петре Великом и Екатерине Второй горнозаводчиков Демидовых, правнук или прапра… Графский титул жалован еще первому Демидову за развитие железоделательных заводов на Урале. Один из Демидовых организовал Зоологический музей в Москве. А что касается самого Сан-Донато… Он приказал именовать себя так, когда купил в Италии местечко с таким именем и построил замок. Звучит, не правда ли: граф Сан-Донато! Бретер, искатель удовольствий, денежный туз. Волка от лисицы не отличит. Никак не проживет дедовские миллионы. Мне он неприятен. Великий князь относится к нему со снисходительной усмешкой. Терпит. — И, презрительно поджав губы, умолк.
Сам Керим Улагай происходил, как я узнал позже, из древней княжеской семьи, известной в истории черкесов. Родился он в ауле на левом берегу Кубани, недалеко от Крымской.
После недолгого молчания он вдруг спросил:
— Я буду очень доволен, Зарецкий, если вы после института согласитесь работать со мной в казенных лесах Кавказа.
— А как же Охота?
— Охота вскоре прикажет долго жить. Станичные юрты настойчиво требуют арендованные князем леса и горы назад. Или другие, не менее богатые земли взамен этих. Наказной атаман таких земель не имеет, поддерживает станичников. Так что… Давление казачества великий князь долго не выдержит. Отдаст Охоту.
— Что-то тогда станет с диким зверем? — Я только представил себе заповедные леса во власти казаков, каждый из которых владеет винтовкой и считает за великое удовольствие пострелять по зверю, будь то медведь или барсук, зубр или горная индейка.
— Не знаю, не знаю. Но представляю себе… Так что вы подумайте о моем предложении. Мне нужны образованные и деловые лесничие. Я на вас, честно говоря, рассчитываю.
Он приложил руку в перчатке к своей щегольской синей кубанке и тронул повод. Конь вынес всадника далеко вперед.
Я очень расстроился. Неужели Охота с ее строгой охраной скоро перестанет существовать? Тогда, без сомнения, будут убиты последние зубры. От истребления не уйдут и олени. Разве в России не найдется силы, которая могла бы защитить последних диких зубров Кавказа? Это одно из немногих мест, где фауна по-первобытному разнообразна и многочисленна. И как на эту угрозу посмотрит научный мир Петербурга, наконец, сам атаман Войска Кубанского свитский генерал Бабыч?
— Чего голову повесил, Андрей? — Телеусов подъехал справа и пристроился голова к голове. — Аль невеселые новости поведал тебе казенный лесничий? По правде сказать, недолюбливаю я этого есаула. Гордыни в ём через край. Уж не обидел ли тебя?
— Новости впрямь не из веселых. — И я рассказал Алексею Власовичу о возможном закрытии Охоты.
К моему удивлению, Телеусов не помрачнел.
— Ты не больно грусти, парень, — сказал он. — Один хозяин уйдет, другой найдется. Ты майкопского лесничего не знаешь? Шапошников по фамилии. Так вот он, сказывают, уже питерским ученым отписывал насчет заповедника, и там теперь думают, как сделать, чтобы охранить зверя и дальше. Этакую красоту под топор и на разгульную стрельбу не отдадут. Да и сами мы… Ну, ежели война или какая беда — тогда другое дело. Тогда свои головы охраняют, а не зубриные. И лес могёт под пожар пойти, неприятеля чтоб выкурить. А в мирное-то время… Не-е, не верю я в улагаевские сказки. И ты не вешай головы. Давай загадаем, к какому охотнику нас с тобой подкинут.
Все заметили, что хозяин охоты спешит, чтобы добраться до Умпыря за один переход. Возле Малых Балкан сделали только короткую остановку. И часу не прошло, как снова раздалась команда: «По коням!» Опять вытянулись по знакомой тропе, но на подъеме застопорилось. Впереди упала вьючная лошадь, казаки сбежались. Со смехом, с незлобивой руганью подняли бедолагу, щелкнула нагайка, зачиркали по камням подковы. Подымались не в седлах, шагали позади лошадей, держась за хвосты.


День прошел — и не заметили. В сумерках спустились в знакомую долину и поскакали через лес к тому самому месту, где река Ачипста впадала в Малую Лабу. Там все еще стучали топоры: плотники ставили последний венец в уже поднятый сруб, ладили стропила, чтобы поскорее укрыть их брезентом.
Вдоль берега запылали костры. От князя явилось распоряжение: только ночлег, а потом все разойдутся по высотам над долиной, где охотники намерены пробыть два-три дня.
Поздно вечером нас потребовали к великому князю.
Возле свежесрубленного домика с уже вставленными окнами и навешенной дверью горел большой костер, а на бревнах вокруг костра сидели охотники. Князь вел большой совет. Тащили жребий, кому и куда идти. Распределяли егерей.
Как и следовало ожидать, Демидов — Сан-Донато выпросил себе егеря Чебурнова с помощником. Они уходили в сторону Алоуса.
— А при мне, — капризно сказал уставший с дороги князь, — будешь ты, Ютнер, и — где он? — вот тот молодец в усах вместе со студентом.
Палочкой, которой помешивал жаркие угли в костре, князь ткнул в Телеусова и в меня. Мы шагнули вперед.
— Идем в сторону Мастакана, потом вернемся через реку и подымемся на высоты, чтобы глянуть на милую моему сердцу Кишу, не обидевшую нас на прошлой охоте. Затем, господа, если зверь не задержит нас, пойдем через перевал на юг. Нас ожидают в Сочах, оттуда мы направимся в благостный Боржом, в твое гнездо, старина Ютнер. Вот и все. Считаю совет оконченным. Владимир Алексеевич, распорядись, пожалуйста, ночлегом, а мы поговорим с егерями о завтрашнем маршруте.
Ютнер сделал знак идти за ним. Мы осторожно просунулись в узкую дверь нового домика.
Князь указал Ютнеру на табурет, сел сам. Мы стояли у двери, руки по швам, винтовки отдали у входа, где уже возникли охранители.
— Мне нужен олень, — сказал князь. — Даже два оленя. Как у Шильдера. Или еще лучше. Надеюсь, вы их найдете. Завтра мы подымемся выше, устроимся там, а к вечеру вы вернетесь с разведки и утром поведете меня и Ютнера на наших оленей. Шильдер мне рассказывал, что ты, — он глядел на Телеусова, — большой любитель природы, в некотором роде пантеист. Все мы, если угодно, тоже пантеисты. Но я хочу видеть природную красоту перед глазами чаще, чем бываю здесь. Оленью голову с хорошими рогами на стене своего кабинета. Ты понял? А ты, студент, еще раз докажешь своей меткостью и хваткой, что казак, в тебе выше, чем студент. Тебе придется жить здесь долго, работать в охране. Докажи, что ты готов к этому.
Мы застыли, старались не моргать. Князь устало добавил:
— Маршрут наметите сами. Вам лучше знать, где искать оленей. Все. Я надеюсь на вас. Можете идти.
Мы вышли, взяли у охранников винтовки, молча зашагали к своему костру.
— Так, значит, — Телеусов почесал затылок. — Оленя. Для красоты. Для евонного удовольствия. И какая красота в мертвой голове над столом? Ну ладно, сделаем ему оленя. Собирайся, Андрей.
— Сейчас?
— А коли же еще? До полуночи у скал очутимся. Сверху на заре все увидим, если погода будет. И определимся.
Когда я седлал своего Алана, конь сердито косился на меня: после одного перехода — сразу второй?..
2
В кромешной темноте мы покинули временный лагерь. Лошади шли нехотя, фыркали, боялись темноты, леса. Опять Телеусов достал из седельной сумы пучок знакомых смолистых корней, зажег их. Трепетный свет раздвинул темень. Листва казалась черной, а темнота по сторонам ощущалась как физическая твердь, как стена. И в этой стене изредка что-то светилось, пугая лошадей.
Через два часа, уже близко к полуночи, мы выехали на край березняка, за которым ощущался холодный простор. То были высокогорные луга со скалистыми островами, редкими кустами рододендрона и таинственными высотами по сторонам.
— Поспим, Андрей, без костра. Чтобы не пугать зверя. И лошадей далеко не пустим. Тут, я думаю, не один табунок оленей обретается. Обсмотримся, обвыкнем и скоренько найдем.
Мы спутали расседланных лошадей, потники под себя, укутались и легли близко друг к другу. Заснули мгновенно, так устали.
Разбудил нас близкий рев оленя. Я завозился, хотел вскочить, но Алексей Власович попридержал, сказал хриплым со сна голосом:
— Ти-ха! Лежи. Он саженях в пятидесяти.
Только-только развиднелось, воздух был синий, даль в тумане. И такая тишина, что в ушах звенело. Кони наши стояли рядом, свесив головы. Шерсть на них блестела росным бисером. Нас скрывала трава.
Рогач опять заревел, трубно, басовито, — видать, старый боец. Телеусов уже вытащил свой «инструмент», прицеливался биноклем на рев. Зашевелился желтый лист на березах, кусты раздвинулись. Рогач вышел на луг, такой картинный, большой, что мы прямо вжались в землю, чтобы не почуял и подольше постоял. Он перебирал копытами и разглядывал не нас, а лошадей. Морду вздернул, носом водит, а мы на рога его смотрим, высокие, ветвистые рога. Годятся такие князю?..
Алан фыркнул, встряхнулся, сбивая с себя росу. Рогач догадался, что тут не все чисто, и, осторожно пятясь, скрылся за березами. Мы молчали и гадали: испугался или нет? Минут через двадцать олень опять затрубил, но уже подальше, за полверсты примерно.
— Ну вот, — Телеусов встал, с хрустом потянулся, — не искали, сам пришел. Он отселева не уйдет. Туточки близко его ланки ходят, останется с ними. Мы мешать не будем, пускай гуляет, а сами подадимся на высотку и осмотримся. Седлаем!
К полному рассвету, отошедши версты на две, Телеусов облюбовал скалистую горку. Оставив лошадей внизу, мы поднялись на скалу.
Вокруг, сизые от росы, лежали холодные луга. На фоне желтого и черного леса едва выделялись три табунка оленей — один близко, два подальше. Рогачей среди них не было. Но в разных местах трубили четыре или пять самцов. Оленухи подымали головы, прислушивались и опять принимались за траву.
— Должны сойтись в этом месте, — высказал предположение егерь. — Так что выбор у нас будет, ежели никто не спугнет. А мы покамест ударимся вон в ту сторону. На-ко, глянь. — И протянул мне бинокль.
За небольшой седловиной скалистого перевала внизу начиналась новая долина, сперва узкая, в охвате крутых склонов, а дальше широкая и лесистая, с большими полянами, над которыми нависал грозный, белый поверху хребет. На приподнятой поляне, чуть заметные, темнели звери.
— То зубры, — подсказал Телеусов. — Стенкой идут, а края загибают, чтоб охватить молодняк полукругом. — Не одно стадо.
— Что за долина? — спросил я, не опуская бинокля.
— Киша. Великий князь в прошлый наезд изволил там охотиться. Удача у него была. Вот он и тянется опять в ту сторону. Помнишь, вчерась что говаривал? Чтоб туда, значит. Ну, наше с тобой дело не допустить охоту в ту сторону, задержать здеся до холодов. Пожертвуем для такого дела парой рогачей, он и удовольствуется. А пойдет в Кишинскую долину, там больше убьет.
— Теперь назад?
— Поедем к своему ночлегу, дадим круг-другой по лесу и на подходе встретим хозяина со всей свитой. Лагерь наметим маленько ниже, чтоб других не допустить сюда.
К середине дня мы услышали впереди шум движения. Звенело железо, раздавались команды, ржали кони. И еще одно явление заинтересовало Телеусова: со стороны хребта Мастакан вдруг дохнуло холодом. По небу с той стороны заскользили длинные, рваные тучи. Они цеплялись за вершины скал, вихрились и, еще более рваные, летели дальше, тогда как внизу движение воздуха почти не ощущалось. Только похолодало.
— Похоже, зима идет, — весело заметил он. — Вот и конец охоте!
Первым к нам подъехал Улагай, приветственно поднял руку:
— Нашли, где располагаться?
— Так точно, господин есаул! — строго по уставу ответил Телеусов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81