– Но все равно я знаю: Рокки больше нет на этом свете».
Все ясно: до сих пор, как бы долго ни отсутствовала Тотто-тян, Рокки никогда не уходила далеко от дома. Она словно чувствовала, что ее хозяйка обязательно вер­нется.
Рокки никогда не позволила бы себе уйти из дома, не предупредив ее, – за это Тотто-тян ручалась.
Тотто-тян не стала говорить маме о своей догадке. Она прекрасно понимала, как ей тяжело.
– Куда же она могла деться?.. – только и проронила Тотто-тян, опустив глаза.
Сказать еще что-нибудь она была не в состоянии. Тотто-тян поднялась в свою комнатку на втором этаже. Без Рокки дом показался ей совсем пустым. Уже наверху Тотто-тян, с трудом сдерживая слезы, решила еще разочек обдумать ситуацию: не сказала ли она Рокки чего-нибудь такого, что заставило бы ее убежать из дому?
«Животных нельзя обманывать! – говорил своим ученикам директор „Томоэ“. – Это предательство. Бывает, скажут собачке: „Дай лапу!“ – и пообещают ей за это конфету, а потом ничего не дадут. Так нельзя поступать: собака перестанет тебе доверять, да и характер у нее испортится».
Тотто-тян всегда следовала этому правилу. Она никогда не обманывала Рокки и не обижала ее. Нет, ничего плохого она ей не сделала…
Неожиданно взгляд девочки упал на плюшевого мед­ведя, валявшегося на полу, – к его лапе что-то пристало. И если до этих пор Тотто-тян еще сдерживала слезы, то тут она горько зарыдала.
Это был светло-коричневый клочок собачьей шерсти, прилипший в тот самый момент, когда они с Рокки, как обычно, весело играли в ее комнате перед отъездом Тот­то-тян в Камакуру. Зажав в кулачке волоски, девочка еще долго-долго плакала.
Вслед за Ясуаки-тяном Тотто-тян потеряла еще одного верного друга.
«Беседа за чашкой чая»
В конце концов наступил черед идти на фронт и Рё-тяну – школьному дворнику, которого очень любили все ребята. Хоть он и был взрослым, ученики называли его не иначе как ласково-уменьшительным «Рё-тян». Рё-тян все умел. Он много улыбался, еще больше молчал и, глав­ное, всегда знал, как и чем помочь. Одним словом, он был для всех своего рода ангелом-хранителем.
Кстати, Рё-тян был первым, кто прибежал на помощь Тотто-тян, когда она провалилась в яму, он же и отмывал ее, причем без всякого ворчания.
«Давайте устроим беседу за чашкой чая для Рё-тяна», – предложил директор Кобаяси.
«Беседа за чашкой чая? Разве так провожают людей?» – недоумевали ученики, но приняли без колебаний предложение директора, так как были уверены в том, что это только предлог для чего-то очень интересного. Им, конечно, было невдомек, отчего директор решил устроить не прощальный вечер, а беседу за чашкой чая. А сделал он это умышленно. «Прощальный вечер», по его мнению, звучало слишком грустно, и ребята постарше могли понять, что они, возможно, навсегда прощаются с Рё-тяном, ко­торому грозит гибель. Что же касается «беседы за чашкой чая», то никто из них еще не знал, что это такое, и по­этому, естественно, любопытство отвлекало детей от гру­стных мыслей.
После уроков Кобаяси велел сдвинуть столы в круг, как это делалось обычно в час обеда. Когда наконец все уселись, директор положил перед каждым по тоненькой полоске поджаренной сушеной каракатицы – к зеленому чаю. Угощение не бог весть какое, но по тем временам – роскошь. Сам директор уселся рядом с Рё-тяном и по­ставил перед ним стакан, в котором было налито немного сакэ. Его выдавали тогда только по специальным кар­точкам людям, уходившим на фронт.
– Это первая беседа за чашкой чая в «Томоэ», – об­ратился директор к присутствующим. – Пусть же будет весело. Говорите Рё-тяну все, что вам хочется. И не только ему, но и друг другу. Выходите по одному на середину и высказывайтесь. Итак, начали!
И на этот раз все было впервые: впервые ели в школе сушеную каракатицу, впервые Рё-тян сидел с ними за од­ним столом и, наконец, впервые они видели его потяги­вающим сакэ.
Один за другим ребята выходили в круг, станови­лись лицом к Рё-тяну и говорили ему напутственные слова.
Поначалу ограничивались обычными пожеланиями: беречь себя, не болеть. Но тут Мигита, одноклассник Тотто-тян, рассмешил всех, заявив:
– В следующий раз, когда поеду в деревню, обяза­тельно привезу вам «погребальные» пирожки!
Ребята от души рассмеялись, и вот почему: уже год, как Мигита съездил в деревню и отведал там на похоронах пирожков, которые пришлись ему по вкусу. С тех пор он все обещает угостить ребят «погребальными» пирожками, но так и не выполнил своего обещания. Поначалу от слов Мигиты о «погребальных» пирожках директора даже пе­редернуло: провожаем солдата, а говорим о похоронах, но потом он спохватился и захохотал вместе со всеми над простодушным пареньком. Громко смеялся и Рё-тян, ведь и ему Мигита не раз обещал привезти пирожков.
Потом поднялся Оэ и пообещал Рё-тяну:
– А я стану садоводом, лучшим в Японии! (У отца Оэ в Тодороки был большой сад-питомник.)
Затем на середину вышла Кэйко Аоки. Вышла и мол­чит. Стеснительно захихикала, не сказав ни слова, мол­ча поклонилась Рё-тяну и вернулась на свое место. Тотто-тян выскочила ей навстречу и высказалась вместо нее:
– А у Кэйко-тян во дворе куры летают! Я сама видела недавно!
Потом выступил Амадэра:
– Если найдете раненую кошку или собаку, приносите ко мне, я вылечу!
Коротышка Такахаси пролез под столом и сразу же оказался в центре.
– Спасибо, Рё-тян! Спасибо за все! За разное… – ска­зал он звонким голосом.
Потом наступил черед Айко Сайсё:
– Благодарю вас, Рё-тян! Помните, однажды я упала, а вы меня забинтовали… Никогда не забуду.
Сайсё происходила из знатной семьи. Известный по русско-японской войне адмирал Того приходился ей двоюродным дедушкой, а ее родственница Ацуко Сайсё была знаменитой поэтессой при дворе императора Мэйдзи. Правда, сама Айко ни разу не упомянула о своей именитой родне.
Но больше всех дружила с Рё-тяном Миё-тян, дочь директора Кобаяси. Глаза ее были полны слез:
– Берегите себя, Рё-тян! Пишите нам!
Тотто-тян так много надо было сказать, что она не знала, с чего начать. Наконец она заявила:
– Даже когда вы уедете, Рё-тян, мы все равно каждый день будем устраивать чаепитие!
Директор рассмеялся, Рё-тян тоже. Вслед за ними засмеялись дети, и даже сама Тотто-тян не выдержала и захохотала.
Тем не менее случилось так, что слова Тотто-тян оказались правдой. В свободное время дети стали соби­раться в небольшие группы и играть в «беседу за чашкой чая». Вместо сушеной каракатицы жевали что-нибудь вро­де древесной коры, чай заменялся стаканом холодной воды. Иногда ее пили мелкими глоточками, как Рё-тян – рисовое вино. Раздавались возгласы вроде: «В следующий раз угощу вас „погребальными“ пирожками!» А потом, как на проводах Рё-тяна, выходили поочередно в круг и де­лились друг с другом своими мыслями. Хоть и голодно было, но «чаепитие» всегда проходило весело.
Словом, «беседы за чашкой чая» оказались маленьким подарком, который оставил после себя ученикам «Томоэ» скромный школьный дворник Рё-тян. И никто не мог подумать, что эти «чаепития» станут последней веселой игрой, еще больше сдружившей учеников «Томоэ», перед тем как расстанутся они друг с другом навсегда и разъ­едутся в разные стороны.
А Рё-тян уехал на поезде в портовый город Иокогаму. Его отъезд совпал с началом американских налетов. Вражеские бомбардировщики каждый день появлялись над Токио и сбрасывали на столицу свой смертоносный груз.
До свиданья, до свиданья
Школа «Томоэ» сгорела.
Произошло это ночью. Миё-тян, ее сестричка Миса-тян и их мама, жившие в пристройке, спаслись: они успели укрыться на школьном огороде, что находился на берегу пруда Кухомбуцу.
Зажигательные бомбы, сброшенные с «летающих кре­постей» Б-29, упали на «Томоэ».
Школа, на которую возлагал столько надежд директор, горела. Вместо веселых детских голосов и песен, которые так любил учитель, раздавались иные, страшные звуки – с шумом и грохотом рушились строения. Огонь, с которым невозможно было совладать, быстро пожирал школу. По­жарами был охвачен весь район Дзиюгаоки.
Директор стоял на улице, посреди пылающих домов, в своей обычной позе – засунув руки в карманы пиджа­ка – и не отрывая глаз смотрел, как огонь уничтожает его детище. Как всегда, на нем была его «тройка» – порядком поношенный, но все же парадный костюм.
– Так какую же мы теперь построим школу? – об­ратился он к стоявшему рядом Томоэ – своему сыну, студенту университета, несказанно удивившемуся такому вопросу.
Любовь Кобаяси-сэнсэя к детям была сильнее отча­яния, сильнее неистовства пожара. Вид у него был по-пре­жнему бодрый.
А в эти минуты поезд, переполненный эвакуированны­ми, увозил Тотто-тян на северо-восток острова Хонсю. Она лежала на полке между взрослыми. Когда ей удавалось заглянуть в густую темень за окном, она почему-то вспо­минала прощальные слова директора: «Мы еще увидим­ся!» – а также его слова, что он не раз говорил ей: «Ты на самом деле хорошая девочка!» Она никогда не забудет их. Убаюканная мыслью о том, что когда-нибудь, возмож­но, очень скоро, она снова увидится с учителем Кобаяси, Тотто-тян заснула.
Громыхая на стыках, поезд мчался в ночной мгле, увозя в неизвестность объятых тревогой пассажиров.
Послесловие
Написать о школе «Томоэ» было для меня дав­нишней, самой большой мечтой. Большое спасибо за то, что вы прочли мою книгу. В ней нет ничего придуманного, так все и было на самом деле. К счастью, многие события из жизни школы хорошо сохранились в моей памяти. О них я и решила поведать. Вы помните, в главе «Обе­щание» я дала слово учителю Кобаяси, что, когда вырасту, стану преподавателем в его школе? Это обещание я не выполнила. Вместо этого я решила как можно подробнее рассказать людям об учителе Кобаяси, о его огромной любви к детям и о том, как считал он нужным воспитывать их.
Кобаяси-сэнсэй умер в 1963 году. Если бы он был жив, сколько полезных вещей он мог бы поведать мне…
И только сейчас, когда я рассказала о разных эпизодах из жизни «Томоэ», до сих пор остававшихся в памяти лишь сладостными воспоминаниями детства, я с удивле­нием, волнением и благодарностью начала понимать, как все было непросто, как тщательно продумано и хорошо подготовлено было учителем каждое радостное событие. «Вот, оказывается, что имел в виду Кобаяси-сэнсэй!», «Неужели он и об этом позаботился?!» – то и дело осе­няло меня.
Если же говорить обо мне лично, то переоценить ог­ромное значение в моей жизни так часто повторявшихся слов «Ты на самом деле хорошая девочка!» просто невоз­можно. Если б я не поступила в школу «Томоэ» и не встретилась с Кобаяси-сэнсэем, то, пожалуй, навсегда ос­талась с ярлыком «испорченной девчонки», выросла бы в издерганного человека, неспособного найти свое место в жизни.
«Томоэ» сгорела от пожара в 1945 году во время массированного налета американской авиации на Токио. Школа была построена исключительно на личные средства Кобаяси. Не удивительно, что на ее восстановление тре­бовалось много времени. После войны учитель построил на пожарище детский сад и участвовал в организации отде­ления детского воспитания при музыкальном институте «Кунитати». Он также преподавал там ритмику, помогал в создании начальной школы при институте. Учитель Коба­яси умер в возрасте шестидесяти девяти лет, так и не успев осуществить свою заветную мечту – построить заново свою собственную начальную школу, соответствующую его прекрасным идеалам.
Школа «Томоэ» находилась в трех минутах ходьбы от станции Дзиюгаока по линии Токио – Иокогама. Теперь на ее месте построены огромный магазин фирмы «Пикок» и стоянка для автомобилей. Недавно я решила съездить туда на машине и посмотреть дорогие мне места, хотя заранее знала, что от прошлого там мало что осталось. Сбавив скорость, я подъехала к автомобильной стоянке, разместившейся там, где когда-то находились вагоны-клас­сы и спортивная площадка. Едва завидев мою машину, охранник закричал мне: «Проезжайте дальше, у нас все забито!»
Я хотела успокоить его, сказать, что не собираюсь парковаться, просто вспомнила свою школу, но подумала: «Он все равно не поймет… Какое кому до этого де­ло…» – и поспешила поскорее уехать. Мне было очень грустно, и слезы текли по щекам, когда я рванула прочь с этого места.
Я знаю, что в мире, в Японии очень много замеча­тельных педагогов с благородными идеалами, каждый из которых любит детей и мечтает создать свою школу. Понимаю, как трудно претворить эти мечты в действительность. Учителю Кобаяси, например, потребовались го­ды и годы научной работы, прежде чем в 1937 году он основал «Томоэ». Сгорела школа в 1945 году, следова­тельно, просуществовала она совсем короткое время.
И все же, думается, годы моего учения в «Томоэ» пришлись именно на тот период в жизни учителя Кобаяси, когда он находился в расцвете сил и был, казалось, близок к осуществлению своих прекрасных замыслов. В этом смысле мне повезло. Но в то же время я с горечью думаю о том, скольким ученикам он мог бы открыть дорогу в жизнь, если б не эта война!
Я попыталась рассказать в книге о тех методах во­спитания, которыми пользовался учитель Кобаяси.
Он часто говорил: «Каждый ребенок появляется на свет с хорошим характером, но окружающая его среда, дурное влияние взрослых подчас портят его. Важно поэтому по­быстрее распознать в ребенке добро, развить в нем лучшие черты, заложенные природой, с тем чтобы из него выросла настоящая личность».
И еще учитель любил все натуральное, естественное. Он стремился к тому, чтобы и дети развивались, по возмож­ности, естественно. Любил он и живую природу. По рас­сказам его младшей дочери, Миё-тян, когда она была маленькой, отец водил ее с собой на прогулки, пригова­ривая: «Пойдем, поищем ритмы в природе».
Учитель подводил Миё-тян к высокому дереву и по­казывал, как колышутся на ветру листья и ветки. Он объяснял ей, какая связь существует между листьями, ветками и стволом, как шевелятся ветки в зависимости от силы ветра…
Так они тихонечко стояли вдвоем и внимательно смот­рели, а если ветра не было, то, задрав голову, терпеливо дожидались, когда он подует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20