– Ну ладно, теперь я спою вам то, что знаю!
Никакими планами ее выступление не предусматрива­лось, поэтому учительница забеспокоилась:
– А что ты собираешься петь? – но опоздала: Тотто-тян уже набрала воздух в легкие.
Раз она представляет «Томоэ», решила Тотто-тян, то лучше всего спеть самую известную в школе песню. И она запела:
Хорошо прожевывай
Всю еду…
Кто-то из детей засмеялся. Другие стали расспраши­вать своих соседей: «Это какая песня? Какая?» Учитель­ница приготовилась было дирижировать, но так и засты­ла с поднятыми кверху руками, не зная, что делать. А Тотто-тян, преодолевая смущение, пела что есть мочи:
Жуй, жуй, жуй,
А я подожду.
Закончив петь, Тотто-тян низко поклонилась. А когда подняла голову, испугалась, заметив слезы на глазах у солдата: «Неужели я сделала что-нибудь не то?» Но тут солдат, который был чуть постарше ее папы, снова по­гладил ее по голове и сказал:
– Спасибо! Спасибо!
Он все гладил и гладил ее, а слезы не переставая катились по его щекам. Тогда учительница, явно чтобы разрядить обстановку, предложила:
– А теперь давайте прочитаем сочинения, которые мы написали вам в подарок.
Дети по очереди стали читать вслух свои сочинения. Тотто-тян поглядела на своего солдата. Глаза и нос у него покраснели, но он уже улыбался. Тотто-тян улыбнулась ему в ответ. И подумала: «Как хорошо, что мой солдат улыбается!»
Почему солдат плакал, знал только он один. Может быть, оттого, что дома у него осталась маленькая девочка, похожая на Тотто-тян. А может быть, его растрогал один вид старательно певшей малышки. Но скорее всего, ему было просто горько оттого, что фронтовой опыт говорил ему – скоро вообще нечего будет есть. А эта милая де­вочка так серьезно поет о том, что надо «хорошо проже­вывать», не подозревая, какие грозные события надвига­ются на нее и других славных ребятишек.
Война на Тихом океане разгоралась, но дети, читавшие свои сочинения и распевавшие песни, не осознавали этого.
Кора здоровья
Показав знакомому перронному контролеру проездной билет, висевший на шее, Тотто-тян вышла на пристанционную площадь в Дзиюгаоке.
Сегодня там происходило нечто любопытное. На ци­новке, скрестив ноги, сидел молодой человек, а перед ним лежало что-то, напоминающее содранную с дерева кору. Вокруг собралось несколько зевак.
Тотто-тян тоже захотелось посмотреть – ее привлек громкий голос торговца:
– А теперь смотрите, будьте внимательны! Будьте внимательны!
Заметив остановившуюся возле него Тотто-тян, моло­дой человек заговорил:
– Известно, что для человека нет ничего дороже здо­ровья. Вы встаете утром и хотите знать, здоровы вы или нет. Ответ вам подскажет эта замечательная кора. Надо утром пожевать ее, и если будет горько, значит, вы больны. Если же не горько, значит, ваш организм в порядке и вы здоровы. Двадцать сэн – за кору, которая подскажет вам, больны вы или нет! Прошу вас, господин хороший, попробуйте!
Худощавый мужчина осторожно пожевал кору перед­ними зубами и, недоуменно наклонив голову набок, про­бормотал:
– Кажется… чуть-чуть… горьковато…
Торговец корой вскочил со своего места и заорал во всю глотку:
– Господин! Вы заболели! Берегите свое здоровье! Но ничего страшного… Вы же сами сказали – кажется, чуть-чуть… А вот вы, госпожа! Ну-ка, укусим разо­чек!
Женщина с корзиной для покупок взяла кусок поболь­ше и принялась с ожесточением раздирать его зубами. Пожевав немного, радостно объяснила:
– Ничуточки не горько!
– Мои поздравления, госпожа! Здоровье отменное, сомнений никаких! – воскликнул торговец и еще громче принялся расхваливать свой товар: – Двадцать сэн! Два­дцать сэн, и не больше! Каждое утро будете знать, здоровы вы или нет! Уступаю за бесценок!
Тотто-тян очень хотелось попробовать серой коры, но просить было неудобно. Вместо этого она поинтере­совалась:
– А вы будете здесь до конца уроков?
– Буду, буду, – ответил торговец, бросив быстрый взгляд на девочку.
Тотто-тян с ранцем, подпрыгивающим за спиной, по­бежала з школу. Времени до начала уроков оставалось мало, а надо было еще найти деньги. Может быть, по­просить у ребят?
– Не одолжит ли мне кто-нибудь двадцать сэн?
В ответ – молчание. Деньги не бог весть какие – боль­ше двух коробочек с карамельками на них не купишь, но и таких денег ни у кого не оказалось. После некоторой заминки Миё-тян предложила:
– Хочешь, я попрошу у родителей?
Миё-тян была дочкой директора. Иногда, вот как сей час, это было удобно. Их домик был пристроен к актовому залу, так что они жили как бы в самой школе.
– Папа одолжит деньги, но он хочет знать, зачем они тебе, – вернувшись, сообщила Миё-тян.
Тотто-тян отправилась в кабинет директора. Едва за­видев ее, он снял очки и спросил:
– Так тебе нужны двадцать сэн? А на что ты их потратишь?
– Хочу купить кусочек коры. Разжуешь ее и сразу узнаешь, здоров ты или болен! – поспешно ответила девочка.
– А где ее продают? – полюбопытствовал директор.
– Перед станцией, – без промедления ответила Тот­то-тян.
– Ладно! – согласился директор. – Покупай, раз тебе хочется. Только и мне потом дай попробовать.
Директор достал из кармана пиджака кошелек и по­ложил в ладошку Тотто-тян монетку в двадцать сэн.
– Ой, большое спасибо! Обязательно верну – вот только возьму у мамы. На книжки она сама мне дает. А если я что-нибудь захочу, то надо сначала попросить. Но будьте уверены: она не откажет, ведь кора здоровья – нужная вещь.
После уроков Тотто-тян, зажав в руке монету, поспе­шила к станции. Продавец коры был еще там и все так же громко, на всю площадь, расхваливал свой товар. Когда Тотто-тян протянула ему двадцать сэн, парень оскла­бился:
– Какая добрая девочка! Вот-то обрадуются папа с мамой!
– И Рокки тоже! – добавила Тотто-тян.
– Рокки? Кто это? – недоуменно переспросил прода­вец, выбирая кусок побольше.
– Наша собака! Немецкая овчарка!
Продавец перестал рыться в куче коры и, немного подумав, сказал:
– Ну и что ж, что собака… И ей сгодится. Будет горько, выплюнет. Значит, нездорова…
Наконец парень вытащил кусок коры сантиметров пят­надцати в длину.
– Ну как, подойдет? Запомни, будешь жевать по ут­рам. Если будет горько, значит, больна. А нет – значит, в добром здравии.
Тотто-тян вернулась домой, бережно неся в руке за­вернутую в газету кору. Первым делом она попробовала сама: кора была сухой и жесткой, но без всякой горечи.
– Ура! Я здорова!!!
– Еще бы! Конечно, здорова. С чего это ты вдруг? – заулыбалась мама.
Тотто-тян все объяснила. Мама тоже пожевала:
– Совсем не горько.
– Значит, и ты здорова!
Потом Тотто-тян отправилась к Рокки и показала ей кусочек. Рокки обнюхала и лизнула кору. Девочка объяс­нила ей:
– А теперь откуси немного. Тогда узнаем, здорова ты или болеешь.
Однако, вместо того чтобы пожевать кору, Рокки по­чесала лапой у себя за ухом. Тогда Тотто-тян поднесла кусок поближе к пасти.
– Ты все-таки попробуй! Надо проверить, не больна ли ты.
Рокки нехотя куснула с краешку, еще раз понюхала и равнодушно зевнула. По крайней мере, ее поведение не говорило о том, что кора ей противна.
– Ура! Рокки тоже здорова!
На следующее утро мама дала ей двадцать сэн. Тот­то-тян немедленно направилась к директору и протянула ему кусок коры.
Директор недоуменно посмотрел на невзрачную щепку, но, увидев монетку в протянутой руке, сразу вспом­нил.
– Попробуйте, – предложила Тотто-тян. – Если будет горчить, значит, вы заболели.
Директор пожевал немного. Потом перевернул кору, принялся внимательно ее рассматривать.
– Ну как? Горько? – с тревогой в голосе спросила Тотто-тян, заглядывая ему в лицо.
– Вообще никакого вкуса… – задумчиво ответил ди­ректор и, возвращая кору, добавил: – Я вполне здоров. Спасибо тебе!
– Ура! Наш директор тоже здоров!
В тот день в школе каждому пришлось отведать коры. И никому она не показалась горькой, следовательно, все были здоровы. Все в «Томоэ» в полном здравии! Тотто-тян была вне себя от радости. То один, то другой ученик приходил к директору, чтобы доложить о своем здоровье, и каждому тот отвечал:
– Ну вот и прекрасно!
Можно не сомневаться, что учителю, который родился и вырос в префектуре Гумма, на берегах реки, с которой открывался чудесный вид на покрытую лесом гору Харуну, было прекрасно известно, что безвкусная кора, которую он отведал, не могла показаться горькой. Однако он с удо­вольствием наблюдал, как радовалась Тотто-тян, убедив­шись, что у них все здоровы. «Значит, – подумал он, – я правильно воспитывал девочку. Ведь стоило кому-нибудь, пожевав кору, сказать, что ему горько, она бы наверняка встревожилась и постаралась помочь».
Несмотря на определенный риск, Тотто-тян попыталась сунуть кору и какой-то пробегавшей мимо дворняжке.
– Ты сразу узнаешь про свое здоровье! – уговаривала она собаку. – Ну что тебе стоит попробовать? Если здо­рова, значит, все в порядке!
Тотто-тян все-таки удалось всунуть кору в собачью пасть. Прыгая вокруг дворняжки, она восторженно кричала:
– Ура! Ты тоже здорова!
Собака наклонила морду, словно благодаря девочку за заботу, и тут же удрала.
Как и предполагал директор, продавец коры больше не появлялся у станции.
Что же касается Тотто-тян, то каждое утро перед уходом в школу она бережно вынимала из ящика стола вконец изглоданный, словно над ним трудился бобер, кусок коры и, слегка пожевав, выходила из дома со словами: «Я здо-ро-ва!»
К счастью, она действительно росла здоровой.
Знаток английского
В «Томоэ» появился новый ученик. Высокий, широкоплечий, слишком рослый для начальной школы. «Под стать семикласснику… – подумала Тотто-тян. – И одевается совсем как взрослый».
Утром на школьном дворе директор представил его ученикам:
– Познакомьтесь, Миядзаки. Родился и вырос в Аме­рике, поэтому по-японски говорит не особенно хорошо. Вот и решили послать его в нашу школу: у нас он быстрей, чем где-либо, найдет друзей и сможет спокойно занимать­ся. Итак, с сегодняшнего дня он будет учиться вместе с вами. Вот только в какой класс мы его определим?.. Может быть, в пятый, к Та-тяну?
– Я согласен, – солидным баском проговорил Та-тян, большой любитель живописи.
Директор с улыбкой предложил:
– Я уже сказал, что в японском он слаб, а вот по-английски говорит здорово и вас может научить. Но и вы ему помогите, ведь он не привык к нашей жизни. И еще: порасспрашивайте его о том, как живут в Америке, он расскажет вам массу интересных вещей. Так что оставляю его с вами.
Миядзаки поклонился ребятам, которые были гораздо ниже его ростом. В ответ все, а не только из класса Та-тяна, тоже поклонились ему и приветственно замахали руками.
В обеденный перерыв Миядзаки направился к дому директора, вслед за ним потянулись и его одноклассники. И что вы думаете?! Он едва не ввалился в комнату прямо в ботинках! «Обувь надо снимать!» – объяснили ему. Вко­нец смущенный, Миядзаки снял ботинки и извинился: «Прошу прощения!» А ребята наперебой принялись учить его японским обычаям: «Когда входишь в дом, где живут, надо снимать обувь, а вот в класс или библиотеку можно входить в ботинках» или «Во дворе храма Кухомбуцу можно не снимать, а вот внутри храма – обязательно».
А вообще детям было интересно сравнивать обычаи, которым следовали в Японии и за границей. Всюду они разные.
На следующий день Миядзаки принес в школу большую книжку на английском языке. На переменке его окружили и стали разглядывать картинки. Все были просто пора­жены, так как никогда еще не видели такой замечательной книжки. В тех, которыми они до сих пор пользовались, краски были самые обычные – красные, зеленые, жел­тые, – а тут такое богатство оттенков – розоватый, свет­ло-синий с белой и серой примесью. Да и карандашей таких цветов ни у кого не было – ни в стандартном наборе из двадцати четырех карандашей, ни даже у Та-тяна, у которого их было сорок восемь штук. И наконец, вообще ребята никогда не видели такой большой детской книжки, как эта, напечатанная на плотной, гладкой и блестящей бумаге. Все были просто восхищены. Из картинок осо­бенно понравилась та, где собака тащила младенца, ух­ватившись зубами за пеленку. Причем малыш с его блед­но-розовым тельцем был точно живой. Тотто-тян, как всегда, находилась в гуще событий – рядом с удивитель­ной книжкой и ее счастливым обладателем.
Сначала Миядзаки ознакомил всех с английским тек­стом, читая так гладко и выразительно, что все просто заслушались. А потом началось его сражение с родным языком. Короче говоря, Миядзаки внес в жизнь новую струю.
– Ака-тян значит бейби, – начал он.
– Ака-тян – это бейби, – повторили все хором.
– Уцукуси значит бьютифул, – продолжал Ми­ядзаки.
– Уцукусии значит бьютифул, – поправили его. Мальчик, почувствовав свою ошибку – не хватало од­ного «и» и интонация была не та, переспросил:
– Кажется, я ошибся? – И поправился: – Уцуку­сии – так ведь?
Все очень быстро подружились с новичком. А тот приносил в школу все новые и новые книжки и на большой перемене читал их, обучая товарищей английскому. И сам он с каждым днем все лучше и лучше говорил по-японски. И больше уже не садился на ступенечку в токонома.
Тотто-тян и ее друзья многое узнали об Америке. Но совсем иначе обстояли дела за стенами «Томоэ»: с Аме­рикой шла война, и английский был исключен из всех школьных программ как язык неприятеля.
«Все американцы – дьяволы!» – твердила официаль­ная пропаганда. Но в школе «Томоэ» дети продолжали повторять: «Красивый значит бьютифул!»
Ветры, дувшие над «Томоэ», были легкими и теплыми, и дети росли в ней с красивой душой.
Школьный спектакль
«Мы будем ставить пьесу!» – эта новость мгно­венно облетела всю школу. Ничего подобного еще не случалось в «Томоэ». Выступления в час обеда по-пре­жнему продолжались – каждый день по очереди один из учеников выходил на середину и рассказывал свою исто­рию. Тут же речь шла о совершенно ином – выступать перед гостями на небольшой сцене с роялем, на котором обычно играл директор во время уроков ритмики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20