Я закурил. Зажигалка была та самая, из казино. Соленый ветер уносил дым по диагонали.
– А теперь вернемся немного назад, – сказал я.
– Куда?
– К тому моменту, когда Эйко от вас забеременела.
Он молча смотрел на меня. Тянулись секунды. Огонек сигареты мерцал у кончиков моих пальцев в унисон с моим неторопливым дыханием. В свете фонаря я плохо различал лицо Иноуэ.
– Хорошо, – ответил он, – я расскажу о том, что предшествовало этому моменту. Вторая наша встреча произошла семь лет назад. Мы случайно столкнулись у дома моей сестры. Была ранняя весна. Приговор уже вынесли, значит, было примерно начало марта. Сестра просила меня договориться с родителями. Я пришел к ней, но ее, к сожалению, не оказалось дома. Смеркалось. Я был немного выпивши. Возможно, это придало мне смелости. Я знал, что сестра хранит ключ от входной двери в цветочном горшке у входа. Я пригласил Эйко в гостиную и втянул в разговор. Слово за слово, мы разговорились. Мы беседовали о живописи и дизайне, о тебе, о буднях музейных работников… Говорили и говорили целую вечность. И тут возникла та особая атмосфера… Это не было ее или моей инициативой. Мы словно исполняли ритуал.
Я молча слушал. Иноуэ наклонил голову и, кажется, полностью ушел в воспоминания. Мне почему-то вспомнилось лицо Мари, когда в машине она призналась, что сама вписала в книгу пометки.
– Да, ритуал, – повторил он, – возможно, это слово звучит слишком высокопарно, но мне оно кажется наиболее подходящим. Именно ритуал. Помнится, она сказала, что в наш век люди вроде меня большая редкость. Ты говорил о совести. Так вот она употребила то же самое слово. Не прими это за бахвальство с моей стороны – я всего лишь излагаю факты. Я ответил, что она меня переоценивает. И потом… Это не было совращением одного из нас другим. Это было… как дуновение ветра. Ты вряд ли простишь мне эти слова, но, думаю, это была любовь. Любовь, мгновенно возникшая и так же мгновенно растаявшая. После она сказала одну лишь фразу: «Забудьте все, что сегодня было». Более мы не встречались. Да, это был ритуал. Видение. Ты веришь мне?
– Трудно сказать. Совестливый человек способен приукрасить прошлое.
Он кивнул:
– У нее был только ты. А у тебя наверняка – лишь она. Я был готов к этому.
Совесть? Только раз Эйко назвала меня бессовестным. Я писал картину, ставшую сегодня тайником для «Подсолнухов», тех самых, что в эту минуту скорее всего мчатся сюда. За жестяной дверью скрывалась еще одна картина, на ней была изображена комната. Тогда в ее голосе впервые прозвучал упрек: разве справедливо потратить столько сил на произведение, которое никто не увидит? Оно же само по себе шедевр. Бессовестно прятать шедевр от людских глаз.
«Выход». Возможно, в том, что именно в нем она спрятала Ван Гога, была особая ирония. Она покинула реальность через выход с табличкой «Самоубийство».
Первым заговорил Иноуэ:
– Это я послужил причиной, подтолкнувшей ее к смерти. Я убийца. Ты вправе так думать. Возможно, ты был прав, говоря дяде, что человечеством движет не одно только вожделение. Думаю, она ошиблась, назвав меня совестливым человеком.
Я молчал, и он снова заговорил:
– Я струсил. Когда она покончила с собой, я должен был тебе обо всем рассказать. Конечно, мы перестали с тобой общаться семь лет назад. Но я мог позвонить, если бы захотел. На днях ты пришел ко мне. Возможно, это тоже был шанс. Почему я не воспользовался им? Я и сейчас жалею. Это был мой Долг. Мне просто не хватило смелости. Вот и ответ на твой вопрос о том, почему я не рассказал все, когда погиб мой зять. Вот тебе и ответ.
– Тем не менее вы приехали сюда.
– Да. Не прими ты меры, возможно, и не приехал бы.
Я глубоко затянулся и выпустил дым. Ярко-красный огонек догорел в темноте, и снова наступил мрак.
– Похоже, я проиграл свою ставку.
– Что это значит?
– Я ставил на совесть.
– Да, я не считаю себя совестливым человеком.
– Я не о том. Совесть предполагает ваш честный рассказ обо всем. Не думал, что меня так легко провести. Похоже, я поставил на бессовестного человека, всего лишь притворяющегося совестливым.
Он склонил голову:
– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.
– Я не принимал никаких мер для того, чтобы вы пришли. Почему вы об этом заговорили?
– Мурабаяси пришел в «Кёби». Все это время я слушал его рассказ, который он, в свою очередь, услышал от тебя в поезде.
– Но в разговоре с ним я не касался Эйко.
После секундной паузы Иноуэ заговорил:
– То есть я говорю неправду? Ты это хочешь сказать?
– Именно это. Пусть немногие, но и в наш век есть те, кто руководствуется совестью. Или вынуждены руководствоваться. Хотя сейчас мне впервые пришла в голову мысль о том, что совесть устарела как понятие. Возможно, совестливость одного оборачивается проблемой для других. Возможно, она лишь вызывает раздражение. Совесть бывает плохой, просто негодной. Мрачной, от которой портится настроение. Кажется, теперь я понимаю, почему Мурабаяси так хотел отделиться.
После небольшого раздумья Иноуэ глубоко вздохнул:
– Жестокие вещи ты говоришь.
– Жестокие? Предать чье-то доверие куда более жестоко, вы не находите? Ну а самая жестокая реальность состоит в том, что время меняет человека.
– Что это значит?
– Когда-то вы были совестливы. Но это в прошлом. Вот что это значит.
– Не совсем понимаю тебя.
– У меня есть несколько причин рассуждать именно таким образом. Вряд ли они вам понравятся. Вам знакома девушка по имени Мари Кано?
– Это та, что работала в фудзоку?
– Откуда вам известно про фудзоку? А главное, откуда вы знаете ее имя?
Впервые в его взгляде промелькнуло некоторое беспокойство. Не обращая внимания, я продолжал:
– Вы заметили, как вы построили фразу? «Возможно, ты был прав, говоря дяде, что человечеством движет не одно только вожделение». Я ни разу не упомянул имя Нисины в связи с этой теорией. Я сказал «один человек». Я даже не говорил, что встречался с ним. Дальше вы говорите: «После того случая наши отношения с дядей практически прекратились. Мы и сейчас почти не общаемся». Это никак не может быть правдой. После моего визита Нисина немедленно позвонил вам. Вероятно, вас и сейчас связывают близкие отношения.
Он закашлялся:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Есть и еще кое-что. Что прикажете делать с этим? Мари Кано – эта девушка появилась на горизонте усилиями Нисины. Но ведь он едва знал Эйко. Существует лишь один человек, знавший Эйко и одновременно прочно связанный с Нисиной. И этот человек вы, господин Иноуэ.
– Ее фотография была в журнале. Я, кажется, что-то слышал об этом.
– Безвестная девушка из фудзоку. Кто станет рассказывать вам о фотографии какой-то девушки в журнале? Я бы еще поверил, если бы вы сказали, что увидели ее фотографию сами и заметили ее сходство с Эйко. Но вы-то сказали, что слышали об этом. Я знаю, что ее заметил Нисина, а указания ей давал Харада. Существует еще посетитель, который рассказал Мари о ее сходстве с Эйко.
Он внимательно смотрел на меня, потом возмущенно воскликнул враз осипшим голосом:
– Намекаешь, что я из тех, кто ходит по таким заведениям?!
– Не знаю. Время меняет людей. Хотя, насколько мне известно, это действительно были не вы. У вас слишком приметная внешность. Посетителя же описали как веселого и громогласного мужчину примерно моих лет. Хороший, наверное, парень. По возрасту больше всего подходит Китадзима. Когда я студентом работал в «Кёби» и Эйко навещала меня, он частенько над нами потешался. В ту пору Эйко было столько же, сколько сейчас Мари. К тому же посетитель упомянул девичью фамилию Эйко. Возможно, именно он рассказал вам о девушке из фудзоку, очень похожей на мою жену. Дизайнерское бюро выписывает все основные издания. Вы отыскали нужный еженедельник, убедились в сходстве и рассказали о нем Нисине. Это единственное, что приходит в голову. Вряд ли кто-либо другой стал бы рассказывать ему об этом, ведь ни Нисина, ни Харада не интересуются женщинами.
– Твои подозрения беспочвенны.
– Завтра я могу проверить их у Китадзимы.
Он не ответил, молча глядя на меня.
– Какова была ваша цель? Услышали от Нисины историю Ришле и вспомнили об Эйко? По стечению обстоятельств знали причину ее смерти и посчитали это неожиданной удачей? Именно поэтому вы положили глаз на мои воспоминания? Из разговора с вами и беседы с Нисиной мне все стало ясно. Даже Харада был не в курсе. За все ниточки от начала и до конца дергали вы вдвоем с Нисиной. Я и не знал, что вас так интересует Ван Гог. Вернее сказать, стоимость произведения Ван Гога. Теперь я все понял. Нисина ошибся, говоря, что эти три мотива движут людьми. Эти три мотива сводят людей с ума.
Снова молчание.
– Можно взглянуть на ситуацию иначе, – продолжил я. – Харада многого не знал и потому заблуждался. Он полагал, что мне известно о существовании «Подсолнухов», и в поезде на пути в Киото строил разговор именно в этом ключе. Не знал он и о том, что Мари собственноручно сделала в книге пометки. Вероятно, Нисина, или нет, скорее вы намекнули ему, что девушка может найти записи Эйко или выудить из меня воспоминания о беседах с ней. Не подозревая о заговоре, Харада искусно подстроил нашу встречу. Более того, «Айба» превратилась в крупного клиента «Кёби Кикаку» также стараниями Нисины. Не могу утверждать с точностью, но как иначе объяснить то, что такой крупный заказчик напрямую работал с рядовым дизайнерским бюро? Это всегда казалось мне удивительным, но теперь, в свете открывшихся фактов, ответ очевиден. Долгие годы вы, господин директор, постигали притягательность власти. Однако вам приходилось скрывать свои связи с теневой экономикой. Вам даже пришлось притвориться, будто вы покорились давлению со стороны «Айбы». В случае чего это могло послужить прекрасной отговоркой для Мурабаяси, ваших подчиненных или просто коллег по цеху. Нетрудно догадаться о причине вашей непримиримой вражды с Тасиро в этом неведомом мне мире силы и власти. Всему виной его сближение с Сонэ.
Повисло долгое молчание. Где-то вдали раздался гудок. Воздух постепенно наливался свинцом. Будет ливень. Я бросил на землю окурок. Иноуэ заговорил:
– А теперь, как ты говоришь, вернемся немного назад. Ты забыл главное – причину, которая привела меня сюда. Зачем я, по-твоему, пришел? Я пришел признаться, что повинен в смерти твоей жены. Ты не считаешь это совестливым поступком?
– Этим признанием вы в некоторой степени стремились снять с себя ответственность. Разве я не прав? Небольшая подтасовка фактов, и простая истина превращается в запутанный узор. Приукрашивание, свойственное речам Нисины. Подсовывая мне приукрашенную версию событий, вы надеетесь наладить отношения с остатками совести. К тому же мой визит в «Кёби» и звонок Нисины позволили вам проследить все мои действия. На случай, если бы вдруг открылась правда о том, от кого была беременна Эйко, вы подстраховались, прикрывшись оборотной стороной правды.
– Я не понимаю…
– Ритуал. Видение. Сиюминутная любовь… Красивая сказка. Хотя в ваших устах она звучит скорее как пошлая пастораль. Я не для того проделал этот путь, чтобы верить в подобную чушь.
Ok тяжело вздохнул:
– Похоже, я был о тебе слишком хорошего мнения. Ты настоящий хитрец.
– Не так давно вы называли это проницательностью, – кажется, так вы выразились? Это ставка. Возможно, тому, кто ошибочно считает себя бесхитростным, трудно понять, что игра – это не просто анализ сочетания карт. Игра – это своего рода психологическая война. Война против человеческих слабостей, их еще называют пороками. Не думал, что снова возьмусь за азартные игры, но благодаря вам это случилось.
Иноуэ возвел глаза к небу. Я проследил за его взглядом. Звезд не было видно. Он поднял ворот пиджака:
– Холодно не по сезону. А может, место такое.
Я смотрел на него. Передо мной стоял мужчина, четверть века назад в одиночку принявший на себя ответственность за ошибку друга. Мужчина, поплатившийся за это свободой движения, а это настоящая трагедия для дизайнера. Мужчина, несмотря на увечье, обеспечивший работой полсотни сотрудников. Вероятно, в прошлом это был Мужчина с большой буквы. Но как он изменился! Вероятно… вероятно, совесть, перевернутая вверх дном, – это и есть пресловутая зрелость.
– Я слишком долго говорил с тобой, Акияма. Бессмысленно долго. Я старался быть с тобой честным, но из этого ничего не вышло. Теперь я ухожу.
Он повернулся спиной. Передернув затвор, я дослал патрон в ствол. Он обернулся на звук. Взгляд его потемнел и устремился на оружие. Я тут же нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, и рукав его пиджака превратился в лохмотья. Он в замешательстве смотрел на свою руку.
– Не волнуйтесь. Вы не ранены. Это метод Сонэ, того самого, что издевался над вами. Но из люгера это сделать гораздо сложнее, чем из обычного пистолета.
Он изумленно уставился на меня. Меня позабавило его наивное выражение.
– Зачем ты это делаешь?
– Затем, чтобы услышать правду, которую вы утаили. Конечно, Эйко была самостоятельной взрослой женщиной. И все же я знаю ее, как никто другой. Во всяком случае, знаю ее достаточно, чтобы понять, что ваш рассказ неполон. Кое-кто назвал это расследованием. Но нет, все не настолько серьезно. Мне не нужны подробности. Так что можете быть кратким. Меня интересует один-единственный факт. Один-единственный. Вы изнасиловали ее? Или нет? Вот все, что я хочу знать.
Казалось, после короткого колебания он принял решение.
– Она, – севшим голосом сказал он, – она и вправду была красива удивительно чистой красотой. Возможно, при виде такой красоты меня бес попутал. Там, в доме у сестры, я действительно приложил некоторую силу. Но чтобы самоубийство?! Возможно ли такое? Подумаешь, беременность, это же не повод…
– Достаточно, – оборвал я его, – я все понял. У меня к вам есть предложение. Хотите поиграть?
– Поиграть?!
– Да. В начале нашего разговора вы были полны уверенности. Теперь она сыграла с вами злую шутку, обернувшись против вас же.
– Что обернулось против меня? На что ты намекаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42