Помнится, еще до женитьбы Рашида, даже до его побывки и дня рождения, который он отметил у вдовы на станции, недели две прятался у них в доме младший брат Розы -- Исмаил. Тот хорошо играл на гитаре, лихо отбивал чечетку, и мать, пользуясь случаем, полмесяца мучила Рушана, чтобы он научился и тому, и другому, в полном убеждении, что без подобных навыков ее сын никогда не станет счастливым. Но, видимо, не дано было Рушану ни "сбацать", как говорил ленивый учитель, чечетку, ни играть на гитаре и петь душещипательные блатные песни о несправедливости жизни к "сильным и благородным". Позже, когда Рушан будет учиться в соседнем городе, в техникуме, перед ним чуть-чуть приоткроется тайна семьи Гумеровых.
Братья Розы -- и Шамиль, и Исмаил, пользовались большим авторитетом в уголовном мире. Когда Рушан начнет ходить на танцы в "Железку" -- Дворец железнодорожников, или на летнюю танцплощадку в парке Пушкина, или в особо модный зимой ОДК -- областной дом культуры, где играл знаменитый джаз-оркестр саксофониста Эдди Костаки, он даже в какой-то момент возгордится "именитой" родней, ибо Исмаил-бек, как называли щеголя Исмаила в городе, увидев парня, которого некогда безуспешно учил плясать чечетку и играть на гитаре и в чьем доме нашел надежный приют от какой-то очередной опасности, веско сказал: "Этот студент -- мой родственник". Это послужило не только охранной грамотой, но и сделало Рушана в некотором роде знаменитым, иначе как родственником Исмаил-бека его и не представляли. Но не часто удавалось отплясывать и Шамилю, и Исмаилу на танцах, их, словно магнитом, вновь и вновь затягивало в тюрьму. Жизнь на воле, наверное, была им в тягость.
В такую семью и попал его любимый дядя. Став взрослым, Рушан часто задумывался о жизни Рашида, которая теперь переплелась с семейством Гумеровых, и поражался он даже не блатным братьям, а их матери --Минсулу-апай. Вот кого природа наделила поистине невероятной стойкостью, изворотливостью, хваткой! На этой невзрачной, с маловыразительным лицом в крупных оспинах, худенькой, малограмотной женщине и держалось грозное семейство. Кажется, она знала в республике всех судей, прокуроров, адвокатов, нотариусов, судебных исполнителей, начальников тюрем и следственных изоляторов, начальников уголовных розысков и просто следователей, не говоря об участковых, знала даже врачей в лазаретах и психушках. Она знала все этапы, пересыльные лагеря, тюрьмы в Караганде, Акмолинске, Чимкенте, а также прокуроров, ведущих надзор за исправительно-трудовыми учреждениями. Она могла проконсультировать по любому уголовному делу не хуже, а порой даже лучше, чем в адвокатской конторе, ибо знала несовершенство законов. Если один ее сын уже сидел в тюрьме, то второй в это время привлекался к суду, и она металась между лесоповалом в Сибири или рудником в Кумертау и каким-то районным или городским судом в родном городе.
По случаю очередного возвращения сына из тюрьмы в семье всегда закатывался пир горой. И будь то Шамиль или Исмаил-бек, он тут же объявлялся в парке или на танцах в коверкотовом костюме, новых скрипучих хромочах, за голенищем которых часто оказывалась финка, и в шуршащих прохладных шелковых рубашках, о существовании которых ныне и не ведают. Тогда уже вовсю продавались китайские вещи, и братья летом щеголяли в кремовых габардиновых брюках и вишневых узконосых туфлях на кожаной подошве с эмблемой "Дружба", привлекая взгляды не слишком разборчивых девушек. Не раз и не два затевались шумные свадьбы то у одного, то у другого, на которых, на правах родственника, бывал и Рушан, но браки оказывались недолговечными, как и само пребывание братьев на свободе.
Рушан, хоть убей, не помнит, работали или нет хотя бы один день разбитные братья, ежедневно бывавшие в летнем ресторане парка, где гремел джаз-оркестр Костаки. Он не мог сказать, и чем занималась единственная добытчица в доме -- Минсулу-апай. Наверное, как теперь говорят, крутилась --что-то доставала, перепродавала. А может, была посредницей между своими многочисленными друзьями и знакомыми в правоохранительных органах и теми, кто жил не в ладах с законом? Теперь-то ни для кого не секрет, что там, в "храмах правосудия", брали сверху донизу, и тут без шустрых посредников было не обойтись, но это, так сказать, его домыслы, запоздалое прозрение. Хотя уж слишком часто попадались и слишком быстро оказывались на свободе братья Гумеровы, с чего бы это?
Роза выросла среди "знаменитых" братьев. Вот она-то умела и на гитаре играть, и чечетку "сбацать", и петь песни, от которых у чувствительных слушателей наворачивались слезы на глаза.
Братья не одобрили выбора своей сестры -- по их словам, она вышла замуж за "лоха", "кочегара", -- но никак не могли помешать этому браку, поскольку отбывали очередной срок.
Блатной мир связан между собой тысячами уз, в том числе и родственными, и, возможно, братья Гумеровы через сестру хотели породниться с кем-нибудь из своего круга. Роза была девушка не только видная, но и знавшая законы блатной жизни, выросшая на ее романтике, в общем, оказалась бы человеком не со стороны, что редкость, когда дело касается женщины.
Когда братья гуляли на воле, у них частенько бывали залетные гости --кто после отсидки, кто перед ней, а кто прилетал или приезжал специально покутить после шальной удачи. Бывали и такие, кто попросту скрывался у них, зная, что в этой семье своих не выдадут и не оставят в беде, и среди этих парней, наверное, было немало тех, кому глянулась озорная деваха по прозвищу Кармен, -- про нее говорили, что родилась она с гитарой в руках. Но что делать, зацепил сердце Кармен бывший кочегар, которого она потом в семейных скандалах, как и братья, стала презрительно называть лохом...
Одна история семейки Гумеровых, не говоря уже о судьбе дяди Рашида, жизнь которого теперь была накрепко связана с Кармен и ее родственниками, казалось, скрывала в себе столько тайн, неожиданностей, невероятных приключений, что могла послужить материалом не для одного романа. Покажи тогда, во второй половине пятидесятых, эту семью какому-нибудь писателю, обожающему острые сюжеты, он бы растерялся от обилия материала: и Минсулу-апай, и языкастая Кармен с ее вздорным характером, не говоря уже о картежном шулере и воре Шамиле и просто бандите Исмаиле -- каждый мог бы стать героем самостоятельного произведения.
А разве не заслуживала внимания судьба Рашида, попавшего в столь необычное семейство?
Прошел-пролетел какой-то отрезок времени -- четверть века -- и перед глазами Рушана однажды перелистнулась вся жизнь этих людей. Многие из этой семьи исчерпали свой лимит жизни до срока.
При побеге из тюрьмы погиб Исмаил. Непонятно почему он оказался замешан в этой истории, ведь до освобождения ему оставалось всего три месяца. Иногда Рушану мерещились плавни какой-то далекой сибирской реки, в которых скрывался раненый в глаз Исмаил-бек. Рассказывали, что нашли его мертвым у потухшего костра местные жители.
Где-то на бедном погосте далекого таежного села в Сибири стоит солидный гранитный памятник. С фотографии под небьющимся стеклом, в бронзовой рамке, смотрит приятной внешности молодой человек в темном бостоновом костюме и белой рубашке-апаш с выпущенным поверх лацканов пиджака воротником. Что и говорить, Гумеров-младший не чурался моды, но строго придерживался ее блатного направления.
Однако Минсулу-апай не была бы Минсулу-апай, если бы даже посмертно не попыталась обелить сына в глазах людей. На памятнике, под скорбными датами рождения и смерти, спившийся скульптор выбил крупными буквами: "инженер". Когда приезжали устанавливать памятник, мать рассказывала местным жителям, что ее сын, инженер, якобы осужденный за какие-то просчеты в грандиозном проекте, бежал из тюрьмы, чтобы явиться на свадьбу своей возлюбленной в самый разгар торжества. Непонятно, что хотел сказать своим неожиданным появлением на свадьбе "инженер" -- на большее фантазии Минсулу-апай, видимо, не хватило, -- но слезливая, сентиментальная байка прижилась в селе, и, говорят, молодожены теперь приходят из загса возложить на эту могилу цветы, ибо она, на их взгляд, олицетворяет глубокую верность любви.
Да, посмертной славе Исмаила позавидовал бы не один отпетый уголовник. Помнится, кто-то на его поминках сказал цветисто, что очень ценится в среде блатных: "Он, как песня, пронесся через жизнь, и, как песня, в ней останется..." Что ж, неудивительно: когда кругом живут по лжи, тогда и появляются памятники бандитам, к которым обыкновенные граждане носят цветы. Старая Минсулу-апай это хорошо знала, чувствовала и прекрасно ориентировалась в своем сумасшедшем времени.
Через год, прямо на своей очередной свадьбе, был убит глуховатый Шамиль, но с памятником тут хитрить не стали, ибо "инженеров" Гумеровых в городе хорошо знали.
Смерть одного сына за другим заметно погасила энергию Минсулу-апай, да и возраст брал свое, и весь оставшийся пыл она перенесла на дочь и зятя, которого знала чуть ли не с пеленок.
Рашид на железную дорогу не вернулся -- за три года службы в армии паровозы сменились электровозами, а чтобы переучиваться, нужно было иметь среднее образование и вновь тратить годы, к тому же работа в МПС на глазах теряла свою престижность. Теща определила его на мясокомбинат, в какой-то тяжелый и грязный цех, где он имел возможность собственноручно оттяпать самый лакомый шматок, за дальнейший путь которого мог не волноваться -- на проходной вахтерами служили или дружки Шамиля и Исмаила, или люди, которым Минсулу-апай, пользуясь своими связями в органах, не раз помогала. Вскоре Рашид оставил убойный цех и перешел мастером в колбасный.
К тому времени Кармен родила одного за другим двух мальчиков, но дети не принесли покоя и мира в семью. Нервно, скандально, с бранью, битьем посуды и гитар жили они, и Рушан не любил ходить к ним в гости, хотя его и зазывали. Рашид не раз уходил из дома. Однажды даже на полгода вернулся в Мартук к сестре. Эти полгода, наверное, запомнились в поселке не только Рушану. Дело в том, что Рашид открыл при местном ресторане колбасный цех. И чудесных колбас, сосисок, сарделек, что он делал, хватало всем!
Вот уже два десятка лет талдычат о продовольственной программе, а колбаса стала едва ли не деликатесом. Рушана просто трясет, когда он слышит болтовню о сложностях ее изготовления. Он-то хорошо знал, как его дядя один, всего за два месяца, построил цех и коптильню, и сам же, в одиночку, выпускал колбасу. И это не миф, Рушан ведь бывал в цехе, ел эту колбасу, видел ее в магазине. А запах от нее в дни копчения разносился за два квартала от ресторана. Но не долго побаловались собственной колбаской в Мартуке -- Кармен вновь вернула мужа в дом, и запах копченых сосисок и сарделек навсегда выветрился из поселка.
Уходил из семьи Рашид и позже, и уезжал подальше, аж в Ташкент, -- там он прожил больше года у другой своей сестры, старшей. Человек со светлой головой и умелыми руками, он там сразу стал на ноги, приоделся, вставил золотые зубы, купил новомодные тогда плоские часы "Полет", тоже золотые и даже с золотым браслетом. На ташкентской "бирже труда", которая существует давно, если не сказать всегда, его приметили сразу: он клал утермарки --круглые печи в железных коробах под газ. На "биржу" он ходил только первую неделю, а позже за ним уже приезжали домой на частных машинах, а вечером, сытого и навеселе, доставляли обратно. Ташкент никогда не переставал строиться, и мастеровой человек там высоко ценится и поныне.
Рушан провел свой первый трудовой отпуск в Ташкенте, где в тот год так удачно "калымил" его дядя. По воскресеньям они ходили в летний ресторан на Комсомольском озере. Дядя еще был молод, хорош собой, прекрасно одевался, и на него заглядывались женщины. Но Кармен сумела вырвать его и из Ташкента, -- наверное, в ней все же что-то было, если дядя неизменно возвращался в свой дом.
В то лето, на оплетенной густым виноградом и цветущей лоницерой прохладной веранде когда-то знаменитого ресторана "Регина", Рушан не раз порывался спросить дядю, почему он не женился на "мадам Баттерфляй", но так и не посмел. Возможно, тогда бы он узнал и тайну давнего подарка к двадцатипятилетию, и почему Толстой, и почему "Воскресение"... Но тайна осталась тайной и по сей день.
Позже Рушан увидел Рашида через много лет, на похоронах своего отчима, да и то мельком. Дядя уже тогда выглядел как старик, со впалым беззубым ртом, отчего лицо заметно деформировалось, и уже ничто не напоминало о его былой привлекательности. Плохо одетый и скверно выбритый, в худой обувке, а ведь был щеголем в молодости, да и позже, когда стал заведующим колбасного цеха в ресторане. Голос, улыбка, потухшие глаза -- ничего не напоминало прежнего Рашида, крепко укатали его годы...
После возвращения из Ташкента Рашид устроился на химзавод, в самый вредный цех. Туда и за высокую плату никто не шел, и, чтобы приманить людей, работникам выделяли участки и выдавали большие кредиты под строительство дома, вот на это он и клюнул. К тому времени уже умерла его властная теща, ушли из жизни непутевые братья Кармен, казалось, что судьба дала возможность и ему пожить по-людски. Но счастливая семейная жизнь у него так и не заладилась.
Выстроил Рашид самый большой и затейливый дом в поселке химиков, на окраине города, обставил его богато импортными гарнитурами, и даже хрустальными люстрами обзавелся, как некогда слепая старуха Мамлеева, но счастье в дом так и не пришло. Правда, больше хрусталь и фарфор не крушили дружно в четыре руки, но все равно... Быстро поднялись сыновья Рашида и друг за другом выпорхнули из дома. Один ловил где-то на Камчатке рыбу, другой гонял "дальнобойщиком" по Чуйскому тракту, доставляя в самые глухие аймаки Монголии грузы, и теперь уже поседевшая Кармен моталась между Сибирью и Камчаткой. В одной из таких поездок она простудилась и умерла в Петропавловске, там ее и похоронили чужие люди на больничном кладбище. Сын вернулся с моря через тридцать шесть дней, а Рашид из-за непогоды и пограничных формальностей добирался туда три недели, хотя выехал из дома в тот же час, как получил телеграмму-похоронку на жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51