Джумбер, Тамаз, подтвердите!.. Рушан, Глория, вы первые из нашей компании женитесь, и свадьба ваша для каждого из нас должна отчасти стать репетицией собственной. Где проводить, надеюсь, двух мнений нет -- в "Жемчужине", детище невесты... Тьфу ты, ну и каламбур: дитя невесты...
-- Злые языки станут утверждать, что Глория специально для себя построила "Жемчужину", -- перебил Тамаз.
Но Глория отпарировала в своей обычной манере:
-- Нет, Тамаз, "Жемчужину" я придумала только для того, чтобы познакомиться здесь с Рушаном.
-- К вам, молодожены, -- продолжал Роберт, -- просьба такая: ко вторнику передать в штаб список гостей. Заканчивая, объявляю: следующее заседание штаба свадьбы в среду, после игры, здесь же. К тому времени многое прояснится...
-- Роберт, дорогой, прошу тебя только об одном: не женись раньше меня. Хочу, чтобы ты и на моей свадьбе был начальником, -- Тамаз обнял друга...
Два дня спустя после свадьбы собрались компанией у Глории дома, куда переехал Рушан. Танцевали под музыку, вспоминали веселое, шумное застолье. Глория призналась, что не очень ловко чувствует себя на улице, когда знакомые поздравляют или оглядываются вслед, будто она знаменитость какая. И тут Джумбер предложил:
-- А не поехать ли вам в свадебное путешествие, а заодно убежать от жары и назойливого внимания?
-- Я думаю, -- не преминул вмешаться Тамаз, -- итальянцы еще не успели отстроить отель, Глория ведь не предупредила, что по возвращении осчастливит Рушана.
Джумбер улыбнулся.
-- Не в пример тебе, Тамаз, я даю только мудрые советы, и поэтому у меня шестой разряд плотника-штукатура, а у тебя только пятый. Верно, Рушан? Так вот... У нас две недели перерыва между играми, и я собирался слетать в Гагры, на море. Там у меня родной дядя живет -- в двухэтажном особняке, прямо на берегу моря. Не махнуть ли нам туда вместе? Я отдохну свои дни, а вы останетесь насколько пожелаете или как позволит отпуск...
Компания шумно высказала свое одобрение.
Так молодожены оказались на море, провели там отпуск за два года, и это были самые счастливые дни их совместной жизни.
Джумбер, в студенческие годы проводивший каникулы в Гаграх, прекрасно знал не только город, но и все маленькие городки-курорты в округе, и пока был с ними, успел показать многое и познакомить со всеми гагровскими друзьями.
Пицунду они открыли для себя случайно, уже после отъезда Джумбера. В те годы на мысе Пицунда, что рядом с Гагрой, крупные работы только разворачивались и знаменитый ныне мировой курорт только поднимался из фундаментов. Глория сразу оценила размах предстоящего строительства. Правда, сами шестнадцатиэтажные корпуса, пока в проекте, ее не очень радовали --слишком обычно и однотипно, на ее взгляд, не на чем глазу задержаться. Зато пространственное решение находила замечательным.
Вся зона продувалась насквозь морскими ветрами, реликтовый сосновый лес вплотную подступал к корпусам. Прогулочные дорожки, аллеи, скульптурные композиции на развилках дорог, площадях, летние рестораны, кафе очаровали Глорию. Она быстро сошлась с архитекторами из Тбилиси, и те часто проводили с ними вечера в Гаграх. Уже строились необычные, гипсокерамические, покрытые яркой глазурью, сказочные драконы, спруты, осьминоги, задиристые петухи, важные павлины, сонные совы, волшебные терема, горницы, сакли -- автобусные остановки от Гагр до Пицунды работы уже тогда знаменитого Зураба Каргаретели.
Иногда они проводили вечер только в компании художника, -- с Глорией у них с первого дня знакомства сложились дружеские отношения, чаще всего говорили они на языке архитектуры, не всегда понятном присутствующим за столом. И теперь в его снах эти кавказские застолья почему-то плавно перетекали в заркентские , где все вдруг начинали скандировать: "Горько", --и они с Глорией целовались, как в "Жемчужине" на свадьбе.
В какие-то вечера прямо среди застолья Зураб вдруг загорался новой идеей, и не было сил удержать его за столом, не говоря уже о том, чтобы он дождался утра. Тут же находилась машина и ночью несла к Пицунде творца, которому необходимо было на месте проверить свои задумки.
"Одержимый", -- говорила Глория Рушану о Каргаретели и, конечно, подразумевала, что только таким и должен быть истинный мастер.
Возвращались они в Заркент через Тбилиси. В Грузии оба оказались впервые и, уезжая, увозили в сердце своем нежную любовь к этому удивительному краю и его людям. Много позже, когда Глория сталкивалась в жизни с равнодушием, она всегда повторяла, что в Грузии этого не может быть, ибо была абсолютно убеждена: равнодушный грузин - это аномалия природы...
XXXXII
Три года после свадьбы Глория, кроме основной работы в "Градострое", готовила индивидуальный проект Дома молодежи для Заркента.
Задание давалось ей трудно, браковался вариант за вариантом, а каждый из них отбирал уйму сил и бездну времени. Дважды она летала в Тбилиси, показывала работу Каргаретели и его друзьям-архитекторам. Возвращалась окрыленная, с полными блокнотами записей, советов, рекомендаций своих грузинских коллег. Говорила, что, кажется, все -- нашла. Но через неделю законченная работа перечеркивалась, советы казались банальными, запоздалыми, блокнот летел в мусорную картину.
Архитектуру сравнивают с поэзией, песней, но это не литература, постоянно подвергающаяся критическому анализу, всегда находящаяся в поле зрения миллионов. Значительные произведения литературы быстро становятся достоянием всех, предметом пристрастного обсуждения. В среде архитекторов ведутся не менее горячие споры о работе, но все же нельзя не признать -- это спор узкой среды, за закрытыми дверями, работа архитекторов, к сожалению, известна лишь небольшому кругу людей.
Глория вдруг почувствовала, что Заркент, предоставляя ей шанс выразить себя, лишал ее среды, необходимой творческому работнику. В признанных центрах архитектурной мысли страны происходили какие-то существенные перемены -- это она поняла по проектам, которые неожиданно получали широкую огласку, и становились таким образом неким эталоном для подражания. И эта новая волна, быстро набиравшая силу и мощь, как весенний горный ливень, застала Глорию врасплох. Она не находила иных слов, кроме возмущенных: "бездарность... безликость... коробки... стандарт". С работы она возвращалась так же поздно, как и Рушан, часто с охрипшим голосом, -- без боя архитекторы все же не сдавались, на "ура" навязываемое сверху не принимали.
-- Рушан, милый, -- говорила она, волнуясь, -- ну как я могу утверждать проект нового жилого массива, если потолки требуют занизить до двух с половиной метров?! И это в Заркенте, где и так дышать нечем: жара сорокаградусная все лето! А совмещать санузлы с ванной у нас, в Средней Азии, где много детей, большие семьи, где ванна служит семье и прачечной --это же полный абсурд! -- Глория горячилась, забывая об ужине: -А что скажете вы, строители? Архитекторы с ума посходили? В здравом ли мы уме? В здравом, да что толку, не завизирую проект я -- это с удовольствием сделает другой.
Рушан запомнил из той поры термин, многое изменивший в судьбе Глории, -- "архитектурные излишества".
Прожив несколько лет в Узбекистане, Глория выработала принципы, обязательные для работ в Средней Азии, и свои открытия не раз обсуждала с Рушаном. Она не представляла ни одно свое сооружение без окружения зелени, ориентировалась не на формальные клумбы и посадки "Зеленстроя", в общем-то присутствующие в каждом проекте, а на элементы парковой архитектуры, которая со временем убережет строение от пыли и зноя, главных разрушителей в Азии, и создаст необходимый микроклимат вокруг здания.
Не мыслила она ни одно свое детище и без воды -- фонтанов, арыков, каналов, лягушатников и питьевых фонтанчиков. Правда, здесь она опиралась на традиционное восточное зодчество, чтившее воду издавна и как элемент архитектуры. Чтобы раз и навсегда решить для себя этот вопрос -- а собиралась она работать в Узбекистане всю жизнь, -- Глория копалась в архивах, объездила не только Хиву, Самарканд и Бухару, но и менее известные города -- Китаб, Коканд, говорила со старцами и с их слов создавала эскизы оригинальной формы хаузов, похожих на современные бассейны, только имевших другое назначение -- украшать внутренние дворы мечетей и дворцов.
Задуманная ею парковая зона с фонтанами и хаузами изобиловала местами отдыха: уставший прохожий, любопытный гуляющий и, конечно, влюбленные -- все могли найти свой уголок. Скамейки, лавки, айваны -- для одного человека, для двоих, для компании... Глория создавала их с неиссякаемой фантазией, смелостью, они поражали не только формой, материалом, но и тем, как она умудрялась их располагать. Они у нее словно вырастали из земли, как грибы, естественно, словно только тут им и место.
Зная любовь восточных людей к фонтанам, Глория придумала расположить вокруг фонтана, в зоне недосягаемости брызг, еще одно каменное, разрезанное на сегменты, кольцо-скамейку, где можно было, никому не мешая, отдыхать у воды. Но больше всего удивляла она своими шатрами-беседками для влюбленных. Легкие, ажурные, по весне оплетенные виноградником, вьющейся зеленью, чайными розами, они словно сошли на землю со страниц восточных сказок. Беседок таких Глория придумала десять вариантов, и каждая из них была приподнята над землей -- одни чуть выше, другие чуть ниже. В беседку вела ажурная или витая спиральная лестница, оттуда можно было обозревать здание, площадь, фонтан, парк, и никто не мог помешать влюбленным.
Глория говорила, что у нас, к сожалению, мало архитекторов по парковой культуре и, получи она когда-нибудь солидный заказ на создание настоящего сквера, сада, парка вокруг сооружения, она и не знает, к кому обратиться, кого пригласить для совместной работы. При случае мечтала: вот бы, пока строится город, заложить где-нибудь загородный парк, чтобы он спокойно поднялся, а потом город все равно подступит к нему. И для себя, уверенная, что это все пригодится, изучила и парковые секреты. Часто ездила в Ташкент, в ботанический сад, в институт Шредера, и узнала о деревьях, кустарниках, цветах Средней Азии многое -- по крайней мере, точно знала, сколько нужно лет, чтобы выбранные ею деревья создали вокруг здания достойный ландшафт.
Но и деревья, и вода, которым Глория придавала важное значение, все же служили интерьером для главного -- самого здания. В Глории, несмотря на молодость, на женский романтизм, кое-где проскальзывавший в работах, чувствовались хватка и мужской расчет, доставшиеся ей, наверное, от далеких предков.
Рушан помнит, как однажды за столом в Гаграх Зураб Каргаретели сказал: "Стоит мне взглянуть на безымянный проект, я всегда безошибочно скажу --мужская это работа или женская". Друзья Зураба, тоже архитекторы, тогда рассмеялись и сказали, что такое чутье дано не ему одному... Сколько раз Глория, отправляя на архитектурные конкурсы свои работы, получала какую-нибудь бумагу, начинавшуюся словами: "Уважаемый товарищ Караян Г..." А ведь в жюри конкурсов наверняка тоже сидели люди, уверенные, что без труда отличат мужскую работу от женской...
Мужские черты в характере Глории Дасаев уловил сразу, в первый же вечер их знакомства, когда она рассказывала ему о "Жемчужине". Позже Рушан не раз убеждался в этом. А когда они поженились, он уже жил интересами жены и знал об архитектуре гораздо больше, чем иной дипломированный специалист, --Глории был присущ и талант педагога -- умного, умеющего раскрывать суть, идею. Тогда он и понял, что в ее проектах обязательно будет присутствовать что-то, не дающееся ни одному талантливому мужчине, -- должны же были выразиться ее неповторимая женственность, обаяние, вкус. Недаром же она работала так неистово, целиком отдавая себя делу, забывая о нем, о семье, о доме. Эта рациональность, чувство ответственности, полнейшее отсутствие конъюнктурных соображений, погони за сиюминутной выгодой и помогли ей выработать главные принципы, которым она старалась не изменять.
Она быстро поняла, что в Средней Азии для зданий, строящихся по индивидуальному проекту, для сооружений, определяющих лицо города, годятся только материалы, менее всего подверженные воздействию солнца и пыли --высококачественный светлый кирпич, камень, желательно полированный, и металл: тонкие листы красной меди, цинка, алюминия и сплавов из этих металлов. Каждый из перечисленных материалов годился самостоятельно, но Глория считала, что лучше, если сочетать все эти три вида. Работая, она не витала в облаках, не закладывала в проект того, чего днем с огнем не сыщешь, -- все это имелось в достатке в Средней Азии, кроме хорошего кирпича. А цветной металл, непривычный для нашей архитектуры, за которым Глория видела будущее, она придумала использовать только потому, что жила в Заркенте, где он производился, и была уверена, что при любом дефиците город изыскал бы необходимые резервы для своих дворцов.
Иногда Глория с грустью говорила, что опоздала в архитектуре лет на десять. Проектируя Дом молодежи, она, конечно, знала, что сейчас время блочного строительства, бетона, новых облицовочных материалов, время стекла, время серийного строительства, эра домостроительных комбинатов. Знала и часто с карандашом в руках убеждала, что дешевые, на первый взгляд, материалы дают только сиюминутную выгоду, с годами на ремонт уйдет во много раз больше средств. "Скупой платит дважды", -- это сказано об архитектуре, уверяла Глория.
О стекле в одной из своих статей она высказалась сразу и определенно: для Средней Азии, с ее палящим солнцем, оно противопоказано. Да и в других климатических зонах скоро пройдут первые восторги, и во весь рост встанет проблема отопления, а обогревать стеклянные здания -- все равно что отапливать улицу. Кроме того, человек в аквариуме, по ее мнению, просто подвергается психологическому насилию -- он открыт всем глазам...
Со статьей у нее тогда были неприятности: Союз архитекторов обвинил ее в непонимании современных задач градостроительства и недооценке новых материалов, за которыми будущее архитектуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51