Я посмотрел на бумагу. Это было письмо.
"Дорогой Хонитон!
Мы весьма огорчены тем, что вы приняли решение оставить пост директора «Си Хорз Лэнд». Я хотел бы поблагодарить вас за все, что вы сделали для компании, и я говорю не только от себя, но и от имени Деке Келльнера. Искренне Ваш
Джеймс де Гроот".
Деке Келльнер, подумал я. Так вот кто пытался спрятать свое лицо от объектива фотокамеры на том снимке, который я видел в библиотеке Джеймса.
И, вспоминая волосы и разворот плеч, я понял, что это был Деке Келльнер.
Хонитон сказал:
— Рассчитываю, что вы примете участие в гонке. С интересом буду наблюдать за вами.
Я встал, думая о Поуле. Ведь он был в ужасе от того, что потерял сейф. И я вспомнил вчерашний вечер, когда у него хлестала кровь из носа там, на мраморной лестнице. Он врал мне в Байонне, потому что потерял самообладание. И кузен Джеймс тоже потерял самообладание, но в Англии. Оба они испугались одной только мысли, что кто-то заподозрит их в сотрудничестве с Келльнером.
— Благодарю вас, — сказал я. — Все это очень интересно.
Я вернулся в отель и позвонил Мэри. Похоже, она была рада услышать меня. И на меня разговор с ней действовал благотворно.
— Есть новости? — спросила она.
— Он был здесь, — ответил я, изо всех сил стараясь говорить спокойно. — И сейчас он где-то здесь. Недалеко от Марбеллы. Я видел людей, которые встречали его.
— Ты мне говоришь правду, да?
— Конечно, — ответил я, стараясь, чтобы голос не выдал меня. Мэри знала меня достаточно хорошо, чтобы почувствовать даже невинную ложь. И я поспешил закончить разговор, сказав ей: — Мне пора. Береги себя.
И положил трубку.
Мэри скорее всего осталась недовольна этим разговором, но что я мог еще поделать? Генри шел уже семьдесят второй год. И если он взялся бороться с таким крепким орешком, как Деке Келльнер, то появлялось много поводов для беспокойства.
Я пообедал в отеле и раздумывал, чем бы мне заняться: может, просто завалиться в кровать и думать, как выиграть завтрашние матчевые гонки? Ответ пришел сам собой. Мне надо было бы сходить кое-куда и разузнать побольше об этом Деке Келльнере и, конечно, о Хелен Галлахер.
Я спустился и выпил в баре двойную порцию виски, а потом поехал к длинному низкому зданию под пальмами у прибрежной дороги, к ночному клубу «Ред Хауз».
Время приближалось к полуночи. Когда я поднялся по наружной лестнице к крытому соломой навесу при входе, то почувствовал усталость; мои ноги напомнили, что я мотаюсь уже с восьми утра и не даю им отдыха. И что время поспать со всеми удобствами.
Я приказал своим ногам помолчать и вошел в клуб.
Все здесь было как во многих ночных клубах: площадка для танцев и ряды столиков вдоль нее, сцена в дальнем конце. Я подошел к бару, тоже крытому соломенной крышей, и взял себе пива. Здесь было света ровно столько, чтобы посетители могли различать друг друга. Я узнал звезду тенниса, двух известных футболистов и миллионера — сочинителя песен. Все они сидели по своим уютным уголкам. Но я вовсе не интересовался знаменитостями и увидел возле сцены знакомые светлые волосы. Красные вспышки отражались на ее васильковом платье. Хелен! И с ней двое мужчин. Один — с широченными плечами и седыми вьющимися волосами — был сам Деке Келльнер. Второй — Поул Уэлш.
Огни в зале погасли. Луч света выхватил из темноты мужчину в сверкающем смокинге, который выбежал на сцену. Это был улыбающийся Джеки. Оркестр заиграл, и он начал петь «Это в порядке вещей», крутя своим задом, расшитым блестками.
Я прошел через танцевальную площадку сквозь бешеные ритмы музыки, поднялся по ступенькам к их столику и, подсев к ним, первым поприветствовал Деке: он был настолько человеком, что мог рассчитывать на это. Потом я кивнул Поулу и повернулся к Хелен.
Она, склонив голову набок, смотрела на меня безразличным взглядом.
— Ужасный певец, — сказал я и улыбнулся ей.
— Просто ужасающий, — согласился Поул.
Я заметил, что он исподтишка взглянул на Деке, чтобы проверить, какой эффект произведут его слова.
— Чертовски ужасный, — заключил Деке и рассмеялся так громко, что певец даже немного сбился.
Он стукнул меня по колену и широко улыбнулся.
— Ты хороший парень, Мартин, давай-ка выпьем с нами, а?
Я взял пива. Пение закончилась, и загремела дискотека. Джеки спустился со сцены и тоже подсел к нам. С его вьющихся баков капал пот. Хелен прижалась к нему. Я старался не смотреть в их сторону.
Деке сказал:
— Это просто фантастично, Джеки. Верно, Мартин? — Он подмигнул мне так, чтобы Джеки не мот этого заметить.
Джеки скривился.
У меня совсем не было охоты сидеть с этими типами в ночном клубе и подтрунивать над паршивыми певцами. Я сказал:
— Потанцуем?
Она пожала плечами. Ее плечи были совсем обнажены, если не считать узких бретелек платья, очень короткого и тесного.
— А вы умеете танцевать?
Она потрепала Джеки по плечу, поцеловала его в щеку и пошла на танцевальную площадку, волнующе покачивая бедрами, что так подходило к ее ист-сайдскому акценту.
Играли песню Тамму Уинетта. Она прильнула ко мне, и мы танцевали, тесно прижавшись друг к другу. Она сказала:
— О'кей, вы умеете танцевать.
Она все еще использовала свой акцент, но делала теперь это мягко и как бы в шутку.
Мы в ритме танца покачивались из стороны в сторону. У нее было твердое, но податливое тело.
— Какого черта вы тут делаете? — поинтересовался я.
— Сливаюсь с окружающим ландшафтом.
— Вы видели когда-нибудь пожилого мужчину по имени Макферлейн?
— Кого?
— Седого мужчину. Англичанина. Много курит.
— Ничего не знаю. И поосторожнее тут с вопросами.
— Но есть вещи, которые мне необходимо знать.
Я чувствовал, как ее волнистые светлые волосы касаются моей щеки.
— Я же сказала вам, вы должны быть очень осторожны со всем этим, иначе попадете под подозрение и за вами будут наблюдать.
Еще какое-то время мы танцевали молча. Потом я спросил:
— А кто будет за мной наблюдать?
— Да хотя бы наш прекрасный сегодняшний хозяин. Он умеет цепко держать людей. Меня, например, потому что я делаю вид, что влюблена в этого вонючего грязнулю Джеки, с которым он состоит в интимных любовных отношениях. И конечно. Деке очень нравится мое тело. У вас есть все шансы попасть к нему на заметку.
Мы повернулись в танце. Вокруг ее волос возник красный ореол от света прожекторов. И стали видны глаза Деке, который неотрывно глядел на нас.
— У вас пари с этим мерзким Поулом. А Деке любит пари. Вот вы и даете ему повод для того, чтобы интересоваться вами.
Я снова спросил ее:
— Что же вы все-таки здесь делаете?
— Если я скажу вам, вы можете втянуть в беду нас обоих. Поэтому я вам не скажу.
Она подняла руку, и я почувствовал легкое прикосновение ее ногтей к своему затылку.
— Как я уже сказала вам, поберегите себя!
— И вы тоже.
— Ой! Боже! Моя нога! — вскричала она.
Она начала хромать. Тогда я попытался взять ее за руку, но она оттолкнула меня. Я почувствовал, как кровь прилила к лицу. От стола донесся громкий смех Деке.
Я сидел и ухмылялся как идиот, когда Хелен говорила, что у меня башмаки больше, чем у нью-йоркского полисмена и что я начисто оттоптал ей ноги. Деке рассеянно слушал ее, наблюдая за танцующими из-под тяжелых, нависших век. Немного спустя она откинулась назад и что-то прошептала ему на ухо, и ее взгляд стал перебегать с Поула на меня и обратно.
Деке долго смеялся, а потом сказал:
— У меня есть тут маленький бар в Баньос. Пошли туда и выпьем. К Перси.
— Я — нет, — отказался Поул.
— Пойдете, — отрезал Деке.
Похоже, он был лидером команды, который не любил, чтобы его игроки ложились спать раньше него.
Было три утра, но посетители Коста-дель-Соль вовсе не помышляли о сне. Тротуары вдоль набережной были переполнены гуляющими.
Бар «У Перси» был как раз посередине набережной, и там было совсем не так, как в баре «Брик-а-Брак». Здесь стояли плетеные кресла с ярко-зелеными подушками и еду подавали, как в английских придорожных ресторанах. Посетителей обслуживала официантка в тенниске, которая была довольно большого размера, но все-таки мала ей. В углу стоял рояль, на котором наигрывал черный пианист. За дальним столиком сидел Джим Громила, крутя в огромных лапищах полную кружку светлого зля.
Деке захотелось поговорить. Он заказал бифштексы, яйца, чипсы и горох. Потом он, Хелен и Джеки начали спорить о тонкостях игры в теннис. Я сидел, попивал кофе, стараясь поменьше выделяться. Пассажи пианиста обволакивали мой разум, как теплый клей. Я понимал, что мне надо поскорее пойти к себе. Завтра предстоит участвовать в семи матчевых гонках, а сон в плетеном кресле — это не лучший способ подготовиться к ним. Я отодвинул свое кресло от столика, готовый подняться.
И тут снаружи раздался глухой взрыв. Стекла задребезжали. Голоса гуляющих на секунду затихли. Истошно закричала женщина, потом другая. Снова послышался гул взрывов. Используя рефлексы, выработанные двадцатилетним опытом хождения на яхтах, я пулей вылетел за дверь.
Все гуляющие смотрели в сторону гавани. Поверхность воды была спокойной, и только на мелкой ряби бегали быстрые оранжевые отблески. За рядами причаленных яхт вздымался желтый факел пламени.
Пламя бушевало не там, где стояли эти плавучие дворцы, а на дальних причалах, где теснились лодки поменьше и поскромнее и где не было гуляющих зевак.
Я продрался сквозь толпу и бросился туда, где сверкал столб огня. До него было добрых две сотни ярдов, но я покрыл их менее чем за полминуты, несмотря на то что ноги порядком устали за день.
Но эти полминуты дались мне нелегко, отчасти от того, что было жарко, и главным образом потому, что я догадывался, что сейчас увижу.
И я увидел. Тяжелый гром взрыва раздался над сонной гаванью, и стекла жилых домов вокруг зазвенели. Что-то большое, с огненным хвостом, как у кометы, взлетело вверх и шлепнулось в воду. Топливный бак, подумал я.
Когда я подбежал, огонь ревел, как маленький вулкан, выстреливая искрами и звездочками в глухое темное небо. Жар не давал подойти ближе. Так я стоял и смотрел на все это целых пять секунд. Уже не было тента и кокпит был как огненный кратер. Но название на корме нее еще сохранились: «БУРЕВЕСТНИК». Я заорал:
— Майор Невилл! Миссис Невилл!
Мой голос утонул в реве пламени.
С барабана на пристани я выхватил шланг и крутанул вентиль. Брандспойт забился в моих руках, когда я направил струю воды в огонь, чувствуя, что жар опаляет мне лицо. Я видел, как покрываются пузырями и чернеют медово-янтарные доски обшивки. Уже начала собираться толпа, но люди держались подальше от жаркого пламени.
Кто-то спросил, оставались ли на борту люди. Я не ответил. У входа в гавань завыла сирена. Отовсюду раздавались крики.
Вода из шланга оказала свое действие. С кормы валил пар. Большая часть крыши была вырвана, когда взорвался топливный бак. Я направил струю воды вниз, в самое пламя, туда, где должен был находиться салон. Мне удалось на мгновение сбить пламя, и я увидел то, что раньше было двумя маленькими диванами в салоне. Невиллы обычно спали на этих диванах. Они и сейчас были там, вернее, то, что от них осталось.
Я сунул шланг в руки толстяка, который стоял рядом и вытягивал шею, чтобы лучше видеть. А сам перешел на другую сторону причальной стенки, чувствуя себя совсем разбитым.
Все еще горящую яхту отбуксировали к волнорезу, чтобы огонь не перекинулся на другие суда. Люди с огнетушителями суетились на палубах яхт, стоявших рядом с «Буревестником», сбивая маленькие очаги огня. По молу катила машина «скорой помощи» с включенными сиренами. Толпа бурлила вокруг, как темная сальная вода.
Подошел полисмен и спросил меня, что я видел. Он сказал, что я почему-то очень быстро оказался здесь.
— Газ, — ответил я.
Он кивнул. Лицо его было темным на фоне неба. В Ла-Манше аварии всегда происходят из-за столкновений. В Средиземном же море причина всех бед — почти всегда газ. Газ тяжелее воздуха, и если кто-нибудь приходит пьяный и засыпает, забыв выключить газ, он собирается в трюме. Когда срабатывает термостат пли кто-нибудь запустит двигатель, словом достаточно одной малой искры, чтобы случилось несчастье. И газ взрывается. Верхняя часть лодки летит в воздух, а если это к тому же и деревянная лодка с диванчиками и красивыми голубыми занавесками, то все пожирается огнем вместе с теми, кто был в лодке.
— Проблема этот газ, — произнес понимающе полицейский.
Я назвал ему свое имя и отель, где остановился. При взрыве газа могли погибнуть люди, но это было достаточно привычным делом на европейских пристанях.
Вот почему у многих яхтсменов на борту есть приборы, которые при помощи гидрокарбоната сигнализируют об утечке газа.
Я сидел, уткнувшись лбом в холодный бетон причальной тумбы, и думал над тем, что произошло в кабине «Буревестника». Сигнальный прибор стоял рядом с часами. Когда этот прибор срабатывал, он мог разбудить и мертвого.
Были и другие предположения. Первое — это то, что прибор не сработал. Второе, что они спали и все-таки не слышали сигнала. Третье — кто-то отключил прибор, включил газ и подождал, когда произойдет взрыв.
Я встал. Руки болели, и я сунул их в карманы. Лоб был обожжен огнем. Компания «Си Хорз Лэнд» убила Дика, чтобы добиться своего. А теперь они убили Невиллов?
Ночной воздух сразу стал более прохладным. Я вспомнил Джима Громилу, сидящего в баре за дальним столиком за кружкой эля. Он умел действовать тихо и был очень исполнителен. И газ уже мог свистеть, выходя из печки Невиллов, когда он сидел здесь в пивной за своей кружкой.
«Он цепко держит людей» — так мне сказала Хелен о Деке. Этот Деке, наверное, проследил, как Невиллы ходили к своему адвокату. Он, возможно, подумал, что Невиллы могут создать проблему для него и их надо убрать.
Но если Невиллов потребовалось устранить, то можно представить, что есть и другие люди, тоже неудобные для Деке.
Такие, как Генри.
Глава 20
Я прошел назад по причальной стенке. Деке и его компания шли из бара Перси.
— А вот и он! — закричал Деке. — Пожарная команда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30