фантастика.Эти слова полоснули Коринту по сердцу, словно острый нож. Всегда сдержанный и мягкий, он вдруг яростно закричал на Кожина:— Что фантастика? Какая фантастика?! Может быть, ваше приземление с нераскрывшимся парашютом не факт? Может, ваш полет за сорок километров не факт?Может, и весы наши наврали?! Боже мой, какая косность! И это говорит человек, которого природа сверх всякой меры одарила такой изумительной способностью!…Стыдитесь, пан сержант! Вы можете летать. Понятно вам это или нет? И вы будете летать. Вам не придется с позором покидать поле боя и где-то в тылу доказывать свою невиновность. Вы вернетесь в свой отряд и будете с воздуха бить фашистов!Один прыжок с крыши — и вы сами убедитесь в этом. Но помните, в этом деле психика решает все. Малейшая неуверенность в себе, малейшее сомнение, — и вы снова будете прикованы к земле.Но на Кожина эта вспышка гнева не подействовала. Он нахмурился и, глядя в сторону, сказал:— Не сердитесь, доктор. Я ведь почему так говорю? У нас считанные дни остались.Обидно будет, если провалимся. Вот ведь в чем тут дело. А про психику вы зря.Скажу вам честно: я даже слишком уверен, что могу летать:— Слишком? Что это значит?— А вот что. У меня тут назрел один щекотливый вопрос. Я не заговаривал об этом, потому что не хотел вам мешать. Но теперь об этом нужно поговорить. Мы с вами зашли слишком далеко. А ведь может получиться, что мы зрящее дело затеяли.— Что за вопрос? Говорите!Кожин в упор глянул доктору в глаза и медленно произнес:— Я видел во сне, как люди с презрением отворачиваются от меня за то, что я умею летать. Я казался им чудовищем! Боюсь, что и в действительности я буду вызывать у людей только отвращение:Коринта рассмеялся.— Ох и напугали же вы меня, пан Кожин! Я ожидал черт знает каких ужасов. А эти ваши сомнения — чистейшая чепуха! Поверьте мне и выбросьте все это из головы. Я уже говорил вам, что свободный полет — это новый шаг к совершенству, это дальнейшее развитие естественных свойств организма.— Естественных? Но чем вы можете доказать, что они естественные, а не:уродливые?— Доказать, что в этом нет ни малейшей патологии, я, конечно, еще не могу. У меня есть только факты предварительных наблюдений и некая рабочая гипотеза.Впрочем, я уверен, что в своей основе эта рабочая гипотеза правильна: Сядьте, пан Кожин, я изложу вам все свои догадки и предположения: 34 Два часа подряд доктор Коринта излагал свою рабочую гипотезу о сущности процессов, позволяющих человеку преодолевать силу земного притяжения, а Кожин слушал его с напряженным вниманием и интересом.Многое из того, что говорил Коринта, шло вразрез с установившимися научными представлениями, многое звучало почти абсурдно. Перед ученой аудиторией доктор не рискнул бы выступить с такими сомнительными утверждениями. Но его единственный слушатель был настолько не искушен в науке, что перед ним можно было дать полную свободу не только научной мысли, но и воображению. Впрочем, цель этого доклада была не в том, чтобы передать Кожину новые научные истины, а в том, чтобы уничтожить в душе Кожина остатки сомнений и колебаний.Биологические антигравитационные процессы доктор Коринта приписывал особым ферментам, которые условно назвал антигравами. От этого он и оттолкнулся.Ферменты еще недостаточно изучены. Наука допускает существование многих до сих пор не обнаруженных ферментов с самыми удивительными свойствами. Ферменты даже в ничтожных количествах способны ускорять в организме сложные химические процессы и несут по группам свою специфическую нагрузку.Назначение ферментов антигравов состоит в том, чтобы нейтрализовать, а возможно, и превращать в отталкивающую силу земное притяжение. Возникая, они немедленно попадают в лимфу, а лимфа разносит их по всем клеткам и межклеточным щелям организма. Здесь они вызывают молниеносные химические процессы, в результате которых возникает антигравитационное поле той или иной мощности. Это похоже на возникновение биотоков, с той лишь разницей, что интенсивность этого процесса способна достигать гораздо более высокого уровня напряженности. Под действием антигравитационного поля организм начинает сопротивляться гравитации или же, проще говоря, теряет вес.Проделав нужную работу, антигравы в силу своей неустойчивости исчезают, и вместе с тем прекращаются те химические процессы, которые вызывают антигравитационное поле. Именно поэтому антигравы ускользали до сих пор от внимания ученых. А ведь они появляются и исчезают в человеческом, а скорее всего, в любом живом организме высшей формы непрерывно, особенно же тогда, когда организм совершает сложную физическую работу.Но кому могло прийти в голову взвесить, скажем, акробата в момент его головокружительных упражнений на трапеции, лыжника — во время прыжка с трамплина, скалолаза, поднимающегося на отвесный утес, или даже обыкновенную белку в момент ее прыжка с дерева на дерево? Да и технически трудно проделать такие контрольные взвешивания. Поэтому действия антигравов приписывались обычно силе, ловкости, натренированности.Что же касается снов о полете, то их объясняли такими причинами, что мысль о кровати-весах показалась бы просто нелепой.Сталкиваясь же с абсолютно неопровержимыми проявлениями работы антигравов, человек, не задумываясь, сваливал все на счастливый случай. Упал парашютист с нераскрывшимся парашютом и остался при этом жив, говорят: «Повезло!» Сорвался кровельщик с крыши пятиэтажного дома и отделался одним испугом — опять:«Повезло!» Примеров такого рода великое множество, но они всегда и неизменно объясняются удобным и ни к чему, в общем-то, не обязывающим «счастливым случаем». Это вошло в привычку и тоже немало способствовало тому, что в среде ученых не возникало даже подозрения о существовании ферментов антигравов.Но вот антигравы обнаружены, их нельзя больше игнорировать. Что же теперь делать?Нужно научиться по желанию вызывать в организме появление этих ферментов в нужном количестве, управлять их потоком, держать антигравитационное поле в активном состоянии столько, сколько это человеку понадобится. Таков путь к свободному полету, путь к новому физическому совершенству человека.В заключение доктор Коринта сказал:— Обычным людям, даже с выдающейся способностью выделять ферменты-антигравы, нелегко научиться летать. И дело тут не в физической тренировке. Главное препятствие для человека на пути к свободному полету — психологический барьер.Трудно неподготовленному человеку поверить, что он полетит, что воздух его удержит. А без этой уверенности полет невозможен. Вы же, друг мой, перешагнули через этот рубеж. Пусть это вышло случайно, в момент смертельной опасности, но это произошло, и никто этого у вас больше не отнимет. Природа с исключительной щедростью наделила вас чудесным даром создавать в своем теле мощные, устойчивые потоки антигравов. Но не будь вашего трагического падения с нераскрывшимся парашютом, и не будь в вашем детстве счастливого прыжка через ров, вы так никогда и не узнали бы о своей способности летать. Такое удачное стечение обстоятельств искусственно не создашь. Тут сошлись все оптимальные компоненты: и ваша способность создавать устойчивые потоки антигравов, и пережитое в детстве ощущение свободного полета, и особый душевный накал военного времени, и умение создавать в себе предельное волевое напряжение перед лицом смерти, и многое, многое иное, чего сразу до конца не учтешь. Все это, вместе взятое, помогло вам совершить гигантский качественный скачок, повторить который не скоро кому-нибудь удастся. И теперь вы попали в совершенно новую для вас физическую и психическую сферу. Вы должны как можно скорее свыкнуться с ней, чтобы принимать ее как абсолютно естественное состояние. Полет стал для вас нормальной физиологической функцией. Не надо в этом видеть патологию лишь потому, что вы первый из людей овладели этим качеством и что какое-то время вы будете единственным летающим человеком на Земле. Человеческое общество всегда порождало и впредь будет порождать самых разнообразных «первых и единственных». Когда-нибудь первый человек, отказавшись от скафандра, освоит морские глубины; когда-нибудь первый человек вырвется из объятий Земли в космическое пространство: Многое, бесконечно многое будет совершаться «первыми и единственными», вплоть до биологического бессмертия. И ни в одном из этих случаев не будет ни патологии, ни извращения человеческого естества. Напротив, это будут всё новые и новые шаги к вершине человеческого совершенства. Будьте на этот счет спокойны, пан Кожин, и с гордостью несите свое прекрасное бремя «первого и единственного».Доктор умолк, утомленный своей продолжительной речью. Молчал и Кожин, переполненный новыми мыслями и чувствами. Сомнения его полностью рассеялись. Он готов был лететь хоть сейчас.Свое душевное состояние он выразил наконец в таких словах:— Спасибо, доктор. Спасибо за все. Вы убедили меня. Я готов на любой риск, на любые опасности, на любые опыты.По изнуренному лицу Коринты скользнула добродушная улыбка — скользнула и исчезла в густых усах.— Об опасности, друг мой, думать не будем. А опыт нам придется проделать очень простой: вы должны будете спрыгнуть с крыши этой избушки. Высота тут пустяковая, и я уверен, что вы полетите, но на всякий случай хочу, чтобы нога ваша была в полном порядке. Рисковать вашим здоровьем я не имею права.— Возможно, вы и не имеете такого права, ну, а я-то имею право распоряжаться собой!В глазах Коринты появилась тревога. Пристально глядя на сержанта, словно впервые его увидел, доктор медленно покачал головой:— Нет, пан Кожин, вы тоже не имеете права распоряжаться собой и совершать безрассудные поступки. И не только потому, что вы солдат и подчиняетесь воинскому уставу, но и потому еще, что вы теперь первый и единственный человек, овладевший искусством свободного полета.Кожин на это ничего не возразил, но по его поскучневшему лицу было видно, что замечание Коринты ему не понравилось. Помолчав, сержант хмуро спросил:— Когда можно будет проделать этот опыт с прыжком?— Не раньше чем через неделю.— Хорошо, доктор, я потерплю: 35 Роль полновластного хозяина больницы пришлась доктору Манеру по душе. Конечно, он понимал, что за Коринтой ему не угнаться, что положение его временное, что пройдет еще несколько дней, и он снова станет скромным заместителем по административной части. Но сознание всего этого нисколько ие угнетало его.С того дня, когда в больницу вернулась Ивета, доктор Майер поставил перед собой особую цель, и теперь ему казалось, что этой желанной цели он уже достиг.Он задумал тогда своей настойчивостью и упорством приучить Ивету к мысли, что она его невеста, и одновременно убедить ее, что ему, доктору Майеру, пост главврача больницы вполне по плечу. Честолюбие, страсть и болезненное чувство собственной неполноценности сделали этого человека непоколебимым в достижении намеченной цели.В душе Майер продолжал считать Коринту своим главным соперником, но говорить об этом больше не решался. Он довольствовался тем, что Ивета терпит его, не уклоняется от его провожании, и строил на этом далеко идущие планы. В день возвращения Коринты он решил еще раз предложить Ивете свою руку и сердце, причем самым серьезным образом, без всяких фиктивностей.Но совершенно неожиданные события вконец расстроили его планы.Однажды в полдень, когда в больнице шла раздача скудных, бескалорийных обедов, доктора Майера позвали к телефону.— Женщина какая-то звонит, главврача спрашивает, — доложила дежурная сестра.Майер прошел в свой кабинет и взял трубку.— Главврач слушает! — с удовольствием крикнул он слова, само звучание которых приятно щекотало его самолюбие.— Что? Какой главврач? Мне нужен доктор Коринта! — раздался в трубке взволнованный женский голос.— Доктора Коринты нет, он в отпуске. А кто его спрашивает?— Это говорит его жена, Марта Коринтова. Я только что приехала с дочерью из Праги, сижу на станции:— Что?! — срывающимся фальцетом закричал доктор Майер. — Вы жена главврача Коринты? Вы приехали из Праги?!— Да, да, из Праги: Чему вы, собственно, удивляетесь?— Минутку, милостивая пани, одну минутку! Да, я крайне удивлен, но по телефону неудобно объяснять, что и почему. Я немедленно приду на станцию и все вам объясню. Ждите меня, минут через десять — пятнадцать я буду у вас!— Это странно: но: Хорошо, я подожду вас, — сказал женский голос в трубке, и тут же телефон дал отбой.Сбросив с себя халат, доктор Майер схватил плащ, шляпу и, одеваясь на ходу, помчался на своих коротеньких ножках по больничным коридорам к выходу. Врачам и медсестрам, которые попадались ему по пути, он, не останавливаясь, коротко бросал:— Шеф пропал! С доктором Коринтой что-то случилось!… Главврач Коринта исчез!…Вернусь — все расскажу! Не задерживайте меня!…По улице он бежал трусцой, тяжело отдуваясь и то и дело хватаясь за сердце. Ему было и радостно, и вместе с тем страшновато сознавать, что соперник его исчез, пропал, быть может, даже навсегда. В голове его плясали отрывочные мысли:«Время военное, всякое может случиться: Вдруг Коринта попал в дороге под бомбежку и погиб: Или его грабители ночью подкараулили: или машина в темноте сбила: или: Да не все ли равно, где и как он пропал! Важно, что пропал!… Важно, что пропал!…»Войдя в здание вокзала и немного отдышавшись, Майер привел себя в порядок и спокойным шагом направился в буфет — единственное приличное место в этом унылом казенном здании. В буфете он и нашел жену и дочку доктора Коринты, которых прежде никогда не видел.Марта Коринтова оказалась красивой полной брюнеткой с большими серыми глазами и с ямочками на щеках. Возраст ее определить было трудно: может, тридцать пять, а может, и все сорок.Доктор Майер подошел к ней и снял шляпу:— Простите, вы пани Коринтова?Женщина сидела у столика и уговаривала бледную капризную девочку лет восьми съесть бутерброд и выпить чай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35