Алексей уставился на нее с недоумением.
– Ты иди в машину. Я сейчас спущусь. Мы поговорим. Не обижайся – разные бывают жизненные ситуации… – торопливо начала оправдываться она.
– Не тупой, – только и оставалось кивнуть Нертову.
Ждать Ковалеву пришлось невероятно долго. Только через полчаса она вышла как ни в чем не бывало – уже в гриме, с волосами, уложенными неизбывным бараном, и в отглаженном плащике неизменного защитного цвета.
– Ну, докладывай, коллега, – Леночка плюхнулась на переднее сиденье.
Алексей просто ошалел от такой безмятежной наглости.
– Послушай, ты чем занималась все это время? вновь набросился он на этот сверхценный банковский кадр, – Я бы тебе все про тебя сказал, будь ты мужиком! Ты понимаешь, что мы в глухой заднице полный тупик!
– Что так? – чуть ли не игриво осведомилась Ковалева.
По мере того как Алексей рассказывал ей все то, чем был отмечен вчерашний день, лицо ее делалось все серьезней и серьезней, так что к концу своего повествования он видел уже привычный, стандартно-напряженный взгляд, обративший Ковалеву из неюной кокетки в ту женщину, которой она и была на самом деле – в тяжеловеса-профессионала.
Они уже давно отъехали от ее дома и сейчас просто колесили вокруг одного парка. Боковым зрением Алексей подметил тяжелую складку, пересекшую нахмуренный лоб Леночки.
– Пойдем-ка чего-нибудь перекусим, – вдруг сказала она.
Алексей остановил машину у ларька с кебабом, непонятно почему работавшим в столь ранний час.
За столиками под развевающимися на ветру тентами жались пьяные девицы-малолетки.
– Толчок проституток, – кивнула Ковалева в их сторону. – Но я даже люблю такие места. Много чего интересного увидишь, – улыбнулась она.
Алексей взял пару внушительных шаверм и пластиковые стаканчики с кофе.
– Знаешь, как можно вычислить, что женщина нервничает? – с набитым ртом спросила Леночка.
– Ну, разные там есть признаки…
– Самый достоверный: она без остановки ест, Ковалева проглотила свой кусок. – Вот и я что-то проголодалась.
Нертов недоверчиво посмотрел на нее, припомнив тот видок, в котором только что фигуряла Леночка, встретив его баррикадой на пороге квартиры. Но, ничего не сказав, лишь ухмыльнулся.
– Кушай-кушай, – подбодрила она.
Покончив с шавермой, Лена вернулась к начатому в машине разговору.
– Значит, ты твердо убежден в том, что погибший лейтенант Тишко, этот твой армейский прапорщик, и есть Шварц?
– Ну, скажем так, на девяносто девять процентов. Уже одно то, что случилось с этим опером Фалеевым, вся эта подстава – разве не доказательство того, что за ментом водился криминал?
– Да, Фалееву надо помочь. И поскорее – не гноить же человека в тюрьме.
Алексей вопросительно посмотрел на Ковалеву.
– Это предоставь мне. Я доведу до сведения, не беспокойся… Интересная история получается с этими Озерками, а? Прямо-таки все концы туда сходятся, – пробормотала она, отпивая кофе.
– Все не все, но два эпизода – точно, – согласился Алексей.
Ковалева вздохнула и поежилась от утренней холодной сырости. Плащик ее явно не подходил для таких ранних свиданий. Они вновь забрались в машину.
– Слушай, – вдруг спохватилась она, – а расскажи-ка мне поподробнее про этого солдата, которого застрелил твой Тишко.
Алексей вновь вернулся к старой армейской истории, не забыв выложить Леночке все свои сомнения, в конце концов подтвержденные и полетевшими с кое-чьих голов папахами.
– А номер той снайперской винтовки помнишь? – переспросила она его про оружие, которое они не смогли обнаружить вместе с Тишко тогда на складе.
– Как сейчас – четыре двойки.
– Это хорошо… – Ковалева имела обыкновение вслух выражать свои мысли сверхкратко – обрывками фраз, в целости произносимых лишь про себя. – Так, а что там насчет твоей встречи в Керимбаевым-старшим?
Алексей еще раз вернулся к поездке в Алма-Ату, впрочем, не слишком посвящая Леночку в сугубо банковские дела, в которых он и сам толком не разобрался. Судя по всему, гоняли тогда через тот заводик какие-то деньги, используя разницу в курсе российского и советского рубля, все еще имевшего хождение в те времена в Казахстане. Но Ковалева расспрашивала подробно – она желала знать всякую мелочь, вплоть до того, кто как выглядел и во что был одет, а также какой плов был подан гостям, чего Алексей уже и вовсе не помнил. Ковалева тем временем принялась за обсуждение всего окружения Керимбаева-старшего. Заинтересовали ее и детали того, как была организована охрана на заводе. Алексей вспомнил исполненного собственного достоинства корейца, своего добровольного гида – он бы, конечно, разложил все сейчас по полочкам. И про плов, и про традиции.
– А кто был этот кореец? – задала очередной вопрос Леночка, услышав еще об одном персонаже той давней истории.
– Какой-то парень из охраны, с оригинальной фамилией Ким. Важный такой, – улыбнулся Алексей. – Профессиональный паренек, сразу видно, несмотря на всю его хрупкую внешность. Да, кстати, он и в Финляндии стажировался – там, где и я. Я еще тогда удивился, когда он мне об этом рассказал. Завод – тьфу, три гектара да пара труб, а директор в крутого такого босса играет. Ким этот, кстати, на меня даже подобиделся. Всю дорогу потом сидел да ноздри раздувал. Восток – дело тонкое.
– Несомненно, – согласилась Леночка. – Слушай, а ты мог бы сейчас взять да по-простому так звякнуть ему? Мол, как жизнь, как дела?
– А зачем? – удивился Алексей, не понимая, к чему клонит Ковалева.
– Ну, вдруг он как-нибудь проговорится… Нертов с сомнением посмотрел на Ковалеву. Если даже и убили Тишко люди Керимбаева-старшего, так они и станут докладывать об этом в Питер…
– И все-таки, – настаивала она.
– Приду на работу – разыщу его телефон. Он у меня вроде бы в компьютере торчит.
– Не забудь, – мягко повторила Леночка.
На сегодня она опять исчезала, как смог понять Алексей.
– Займусь твоей Мариной. Но – не обнадеживаю. Пока, – коротко пояснила она, заметив, как он вскинулся на эти слова. – А ты давай там, выясняй финансовую сторону. Ты с отцом напрямую разговаривал? Он-то сам что думает? Неужели у него нет никаких предположений? Быть такого не может, Леша!
– Темнит мой папуля, – откровенно признался Алексей. – Хотя странную фразу тут недавно забросил то ли случайно, то ли намеренно. Сказал, что в последнее время вообще перестал зарабатывать. Мол, теперь все деньги уходят на войну.
– Как-как?
– На борьбу за выживание, значит.
– А еще что говорит?
– Говорит, что боится. Как бы я, дескать, не предпринял чего решительного от великой сыновней любви…
Леночка покачала головой:
– Значит, ищи пока по другим источникам. На этом они и закончили свой утренний разбор полетов. Алексей вернул Ковалеву в ее хрустальный замок на свалке, как он определил для себя местоположение ее квартирки, а сам поехал к Светлане. Уже с утра им надо было заниматься тяжкими похоронными делами, о которых он не упоминал при Леночке. Не все личное должно было становиться достоянием этой дамочки-аналитички, рассудил Алексей.
* * *
"Киму позвонить успею”, – решил Нертов, а потому не стал заворачивать в банк. Он бы немало удивился, скажи кто ему о том, что еще не далее как позавчера он встретил этого типа прямо на улице, у дверей банка, из которых затемно выходил вместе с Ковалевой, закончив тот непростой разговор. Он и не заметил стоявшего подле самой машины человека невысокого роста, стремительно зашагавшего прочь, едва он сел за руль.
Киму тоже надо было переговорить с Нертовым – чтобы вытянуть из него детали тех давних событий в Дивномайске. Но разговор не состоялся. Половину позавчерашнего дня гонец из Алма-Аты промаялся в хождениях вокруг здания банка, в надежде перехватить бывшего помпрокурора. Заявляться в сам банк он не решался, дабы не засвечиваться. А “случайная встреча” на улице никак не складывалась: Нертов несколько раз покидал здание, куда-то уезжал, но все время рядом с ним кто-то был. Иван Антонович, таким было полное имя этого человека, Ким рассчитывал подойти к Алексею вечером, в темноте, когда тот будет уходить с работы. Но и поздно вечером он вышел из банка не один, а с женщиной. Ким все-таки рванулся к нему, но женщина эта посмотрела на него таким пристальным взглядом, что он, будто подчиняясь безмолвной команде, внезапно для себя сделал поворот кругом и на негнущихся ногах зашагал прочь, даже не оглядываясь на того, встречи с кем искал целый день. С Иваном Антоновичем произошло нечто неладное: из памяти неожиданно выветрилось даже имя помпрокурора, не говоря уже о лице. Правильно сказал тот старенький доктор, не без помощи которого Кима комиссовали на гражданку: место ему – под надзором, в больничной палате усиленного режима. На свободе он способен к самым неожиданным и даже безрассудным поступкам.
Именно об этом и думал теперь Иван Антонович, добираясь на перекладных до Алма-Аты. Он не стал возвращаться самолетом – чтобы лишний раз не подставляться под проверку документов. Ехал домой, меняя поезда дальнего следования и петляя. Все-таки он умудрился изрядно наследить в северной столице.
Ким не смог выполнить то, за чем его посылали в Питер. Да, он пообещал своему хозяину, что доставит бывшего прапорщика Тишко прямиком к Керимбаеву – чтобы тот сам разобрался с убийцей своего сына и узнал, кто же все-таки дал команду стрелять по безвинному мальчишке. Но, давая это обещание, он прекрасно знал, что блефует. В одиночку можно выкрасть разве дворовую жучку, да и с той потом возникнут проблемы: как перевезти накачанное снотворным тельце через границу? А здорового мужика, да еще милиционера, да еще при оружии – тут нужна целая десантная операция. Разворачивать ее Ким и не собирался. Он счел, что будет достаточным просто вытряхнуть из милиционера имя того, кто распорядился жизнью солдатика. А дальше – по обстоятельствам, как карта ляжет.
Карты в Питере с самого начала шли прямо в руки. Вычислить адрес Тишко, место службы – все это удалось сделать без проблем, благо были у Кима в этом северном городе проверенные земляки и родичи, без лишних вопросов выполнявшие даже самые непростые просьбы. И слежка за Тишко тоже удалась вполне. Милиционер явно не страдал ни манией преследования, ни даже повышенным чувством опасности. Ким хвостом ходил, плелся и ездил за ним целый день по городу, но бывший прапорщик не чуял беды. Этот день у милиционера был нерабочий, но к вечеру он должен был появиться в своем отделении, на собрании личного состава, о чем кореец узнал опять же не без подсказки “земляков”. Но уж без их помощи он выведал то, что после собрания милиционер отправится к своей приятельнице, в некие Озерки – услышал, как днем он договаривался с ней из телефона-автомата. Делом техники было подскочить к автомату следующим и нажать кнопку повтора, а потом уже вычислить и адрес по телефонному номеру. Так и пришло решение подкараулить вечером Тишко прямо у частного дома его приятельницы. Мелькать у отделения милиции было ни к чему – Ким туда и не поехал. А потому и знать не знал об очень и очень странном инциденте, случившемся по завершении собрания.
Знал бы – сразу бы понял, отчего вдруг стала путаться карта. Но Ким не ведал о том, что в Озерки Тишко прибыл уже далеко не в том беспечном состоянии, в котором он пробыл до того весь день.
Вначале милиционер как будто легко поддался на нехитрую уловку корейца, подвалившего к нему на темной улочке с приветом из Дивномайска, от одного из “братков”, сведения о котором Ким почерпнул из бесед с “особистом”. Привет принял отойти в уединенное место для обсуждения одной интересной темки согласился. Чтобы не маячить на улице, пусть даже темной, сам предложил пройти на кладбище – оно в двух минутах ходьбы, совершенно безлюдное в поздний час. Шли рядом, плечом к плечу, как солдаты – зачем же зря спину подставлять? Но у калитки, кладбищенской, все-таки вышла заминка. Тишко пропустил Кима вперед. Ким ступил за ограду…
И сразу понял, что это был непоправимый шаг. Непоправимый и непростительный: милиционер напал первым. Доля секунды – и кореец уже лежал лицом в снег, с руками, заломленными за спину…
Что было дальше – помнил плохо. Теперь он ехал домой, оставив Тишко лежать в снегу, на кладбище, и пытался воссоздать в мозгу картину: что же произошло? Но все смазалось и распалось на нестыкующиеся фрагменты. Боль от удушающего захвата, потом слова Тишко о каких-то пулях, о мести со стороны кого-то по кличке “Батя”. Потом он, Ким, стряхнувший с себя секундное оцепенение, валит в снег прапорщика, но тот уже ничего не скажет, он мертв. На кладбище темно: Ким даже не видит, во что вошел нож. И откуда он взялся. Кажется, нож был в руке самого мента. Точно не сказать. Все происходит молниеносно. Кореец помнит лишь то, как бросил нож и побежал. Помнит, что потом оказался в метро, на станции “Озерки”. Что переночевал у одного из своих родственников, коих в Питере несть числа. Там ему сменили всю одежду, ни о чем не расспрашивая. С утра пошел к банку, караулить Нертова, но переговорить с бывшим помпрокурора так и не удалось…
Теперь, в поезде, он боялся заснуть: во сне к нему могут прийти те парни с пограничной заставы, что навещают его с непонятным упорством и постоянством почти каждую ночь. И тогда он за себя не ручается. Он изнурен и измучен, голова раскалывается, а печень разрывается от боли. Одно слово: тревога. Неизбывная и непреходящая. Та самая, о которой предупреждал старенький доктор.
* * *
У каждого – свой ночной кошмар. Кошмар Нертова – это нечто, не имеющее конца и завершения, такое же изнуряющее и мучительное. Это скрежещущий лифт, который никак не может остановиться на нужном этаже, а тащится и тащится куда-то вверх, по страшной и запутанной спирали… Это его собственная квартира, из однокомнатной вдруг превращающаяся в анфиладу залов, в которых толкаются и топчутся чужие, незнакомые люди, сплошные образины… Это любовь, которую никак не вывести на финишную черту…
Именно такой, наваливающийся ночной ужас и припомнился Алексею на обратном пути – из городка, где живут родители, в Питер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38