Но кто-то предупредил, что и Поселок на грани вымирания: аэродром разрушен, да и топливо, которое поступало туда с Объекта, на исходе. Нет, в Поселок их не пустят. Зомби наверняка выставят на подходе кордоны и пристрелят любого. Все понимали, что поселковые не захотят делиться с ними теплом и продовольствием…Глеб смотрел на выступающего. Это был майор, вместе с которым его когда-то вели к затопленной шахте расстреливать. Возле майора стоял толстяк – кажется, тот самый Андрей. Андреевич, который встретил его на аэродроме в Поселке.Богданов говорил, что город уничтожил Блюм, что по его приказу Объект сначала заминировали, а потом раздали населению бочки с соляркой. Он говорил, что жители Объекта были обречены. Недаром же сюда приглашали только одиноких специалистов, чтобы потом их некому было искать.Наконец он сказал, что у жителей Объекта остался один выход – добраться до железной дороги в трехстах пятидесяти километрах от Объекта, и нужно готовиться к длительному переходу через заснеженную тундру…Народ стал разбредаться с площади в поисках одежды и хоть какой-нибудь еды. На пепелище продовольственного склада из-под дымящихся углей можно было откопать консервные банки… Раздевали и складывали в придорожные канавы мертвецов, а их одежду натягивали на себя…Серый опять исчез, а навстречу Глебу шел Бармин, улыбающийся беззубым ртом, и еще кто-то очень знакомый.Вместе с Барминым… шел Томилин, тот самый Юрий Сергеевич, на поиски которого он когда-то прилетел сюда и прах которого обещал привезти его матери.Донской обнял Бармина, потом Томилина.– Нина Петровна хотела, чтобы я привез ей урну с твоим прахом, – сказал он брату. – Ты не против, если я привезу ей тебя живого?– Значит, ты знал, что я здесь? – спросил Томилин, разглядывая ссадины на лице Донского.– Догадывался. Особенно после того как профессор Барский пытался доказать мне, что ты мертв.– Это Барский… – начал Томилин.– Я все знаю, – не дал ему закончить Глеб. – Они убили Валеру Бандита после того вечера в чебуречной. Ведь это он был с тобой?– Да. И еще Блюм с Барским.– Верно. Вместо тебя они подсунули тело Бандита и быстренько кремировали труп. У них там, в Москве, серьезная компания. Если бы я в последний момент не пересел из самолета в самолет, ты бы меня не увидел.– Однако ты живучий! – улыбнулся Томилин.– У меня не было иного выхода. Я же дал слово твоей маме!Между Томилиным и Донским встал Бармин.– Ну, братья, счастливо добраться до Материка! – сказал он.– Разве ты не с нами? – удивился Донской.– Нет. Я там уже был. Не получилось. Похоже, у меня аллергия к цивилизации! Ничего, здесь воздух почище, да и людей поменьше. Вот, идем вместе с Эдиком, – Бармин показал на Артиста, сосредоточенно трущего рукавом закопченную консервную банку, – в тундру. У него там избушка на курьих ножках. Перезимуем, а дальше решим: там оставаться или…– Брось, Гена! Идем с нами. Или ты не веришь, что дойдем? – Донской легонько ткнул его кулаком в грудь.– Да я не о том! Не смогу я там… Там народец какой-то озверелый: глаза оловянные, оскал хищный. Нет, не пойду… Вот Эдик – бомж и бывший артист – все к морю теплому рвался. Жить без жаркого солнца и аплодисментов не мог! А когда узнал, что я остаюсь, обрадовался. Говорит, что я у него камень с души снял. Человек не хочет больше играть, и это признак здоровья. А на Материке нельзя не играть. Так устроен цивилизованный мир. Душит он человека, давит. Жаль, если однажды и вас…
48 – Мой главный принцип – предоставить людям максимум свободы! Дать выход всему, что в них томится и, так сказать, саднит психику! – разглагольствовал Илья Борисович перед посмеивающимся Борисом Алексеевичем и Виктором Кротовым. Все трое сидели в каюте, приготовленной на ледоколе специально для Блюма. Илья Борисович представил их капитану судна как своих компаньонов. Они уже успели распить бутылку водки. – Вот именно психику! Если их всю жизнь держать взаперти в каменном мешке предрассудков, они непременно спятят! А на Объекте каждый был собою: шахтер трудился в шахте, литейщик – у печи…– … а вертухай на вышке! – иронически заметил подполковник.– Конечно! – воскликнул Блюм. – А где ж ему еще быть, если он только и умеет, что смотреть в оба да стрелять?! Моя система работает безотказно: хочешь носить костюм и сорочку с галстуком – носи. Хочешь ходить голым – пожалуйста. Зато у меня каждый – личность! В этом смысл Нового порядка, Нового времени, если хотите! Человек должен наконец понять, что он и есть божество – последняя ин. станция во вселенной. Вы спросите меня, а как же Творец? Наш пресловутый Создатель?! А человек и есть творец! Он и есть создатель! Жизнь лежит у него под ногами, как падаль. Так возьми эту жизнь в руки и сделай из нее, что тебе угодно. Выжимай из нее сок и наслаждайся! Мне можно возразить: а как же совесть, обязанности перед обществом, рамки существующих законов и прочие путы?.. Да, все так… Смысл прогресса и заключается в том, что человек когда-нибудь разорвет эти путы. Путь цивилизации – это путь богоборчества. Но ради чего, спросите вы? А ради того, чтобы осознать себя божеством. Прошлое осталось за Богочеловеком, будущее принадлежит человекобогу! – Илья Борисович захлебывался от восторга.– Если вашим людям дать ту свободу, о которой вы говорите, они съедят вас, – сказал подполковник. – Не поэтому ли вы держали их за колючей проволокой под присмотром целой своры автоматчиков?– Вот вы опять смеетесь, дорогой Борис Алексеевич, – с грустной улыбкой продолжал Блюм. – А я ведь серьезно. Да, пусть я мечтатель и неисправимый оптимист, но я еще построю город, в котором будет действовать закон абсолютной свободы!– Вы хотели сказать вседозволенности?– Ну, если хотите, называйте это так. Все социальные химеры отменяются. Семья, брак, долг, обязанности, моральные устои – дурман, лицемерие и больше ничего. Не надо никаких религий, кроме полной и бесконечной свободы: делаю, что хочу. Хочу живу, хочу пускаю себе пулю в лоб, и вы не имеете права хватать меня за руку! – Блюм победоносно сверкнул глазами.– Но если я все же хочу схватить вас за руку? Ведь я свободен делать то, что хочу!– Ах, опять вы со своей логикой! – засмеялся Блюм. – Я поэт и не могу мыслить так, как мыслите все вы, прагматики! Лучше представьте себе общество, которым правит одна свобода, полная и бесконечная. Знаете, как это называется?– Знаю. Предаст же брат брата на смерть, и отец детей, и восстанут дети на родителей, и умертвят их, – процитировал Борис Алексеевич. – Последние времена это называется.– Ого! – воскликнул Блюм. – Вы и в Писании начитаны!В каюту кто-то стучался. Витек встал с диванчика и распахнул дверь.– Илья Борисович! – В дверном проеме возникла испуганная физиономия буфетчика. – Вас там зовут!– Где там? – рявкнул Блюм и подмигнул подполковнику.– Да над нами вертак кружит, летчик садиться собрался. А куда садиться, если площадка занята?! Поднимитесь на мостик, капитан хочет посоветоваться с вами.– Вертак?! – Блюм хлопнул себя ладонью по лбу. – Ах да! Мы ведь прилетели сюда не на той машине. Я обещал этим людям взять их с собой! – Он посмотрел на подполковника. – Ну как, будем отсылать их назад?Вертолет завис над кормовой палубой.Губошлепы требовали немедленно посадить машину на палубу и наконец избавить их от вибрации, холода и нервотрепки. Молодые люди словно не понимали, что, как только машина снизится до уровня снастей, она тут же заденет винтом мачту или надстройку – и все они покойники.Посадка отменялась. Топлива оставалось только до берега. Но губошлепы вопили, как недорезанные поросята. Да и телохранители были не прочь завалиться спать в теплой каюте. На палубу ледокола сбросили записку, в которой губошлепы умоляли Илью Борисовича взять их с собой…Блюм стоял на палубе, свистел и весело размахивал руками, словно гонял голубей. Дверь вертолета открылась, и оттуда вывалилась лестница. Ее конец не доставал до крыши надстройки всего каких-то трех-пяти метров. Спуститься ниже вертолетчики побаивались.– Надеюсь, мы договорились, – начал вполголоса Борис Алексеевич, – и вы, Илья Борисович, не станете делать глупостей? Знаете, лучше не надо! Можете все испортить!– Зря вы меня обижаете! – всплеснул руками Блюм. – Вот я знаю вас всего ничего, а вы для меня стали как родной сын! – проворковал он, глядя на подполковника блестящими спелыми маслинами.Илья Борисович бегал и взмахами рук приглашал пассажиров вертолета на палубу. На лестнице появились молодые люди. Вцепившись в металлические ступени, они орали от ужаса. Тот, кто спускался первым, страшно трусил, а тот, кто был над ним, бил его подошвой ботинка по макушке…Ледокол болтало. Ветер раскачивал лестницу. Попасть точно на крышу рулевой рубки было совсем нелегко.Лестница раскачивалась, как трапеция под куполом цирка. Молодой человек закрыл глаза и разжал руки. Его вялое тело просвистело в сантиметрах от борта ледокола и плюхнулось в воду. Все бросились к борту в надежде увидеть барахтающегося человека, но тот так и не вынырнул на поверхность.Второй губошлеп не стал испытывать судьбу. Намертво цепляясь в перекладины лестницы, он стал карабкаться назад: вертолет, взявший курс к берегу, набирал скорость. Летчики боялись не дотянуть до суши.– Жаль паренька! – воскликнул Блюм и взял стоящего у борта Бориса Алексеевича под локоть. – Выходит, не судьба ему плыть с нами! Но вернемся к нашим баранам! Значит, вы не верите в Новый порядок, то есть в абсолютную свободу?..
49 Люди постепенно освоились на пепелищах; почти каждый запасся едой и кое-какими вещами в дорогу. Ими командовал Богданов. Даже пятнистые сразу же почувствовали в нем лидера. Те, кому из них дорога на Материк была заказана, потихоньку исчезли с Объекта. Встреча с законом не входила в их планы. Но среди охранников были и наемники, на которых не висело никакого криминала. Они, как и простые обыватели, были заинтересованы в том, чтобы побыстрее добраться до цивилизации.Донской искал Веронику. Хотелось верить, что она не погибла в огне. Томилин был рядом с братом. Попадавшиеся им навстречу люди с интересом смотрели на них и даже спрашивали, кого они ищут.– Вкатала себе пару кубов и отправилась в соседнюю галактику! – весело скалясь, сказал им один парень, повстречавшийся им у Жемчужины. – Зря, ребята, ищете! Сгорела Пантера! Как пить дать превратилась в головешку! А туда не ходите, там паленым мясом пахнет и живых никого уже нет…Донской угрюмо смотрел на развалины Жемчужины, на огромный провал, из которого вырывалось пламя и валил едкий дым.– Кажется, лаборатория Аптекаря горит! – сказал, усмехнувшись, Томилин. – Я после его укола месяц отходил. Блюм спас: я наплел ему, что нашел еще одно рудное тело…По улице Буферной зоны женщина вела за руку мужчину. Мужчина озирался по сторонам, смешно поворачиваясь всем корпусом, и шагал, неуверенно выбрасывая впереди себя длинные худые ноги. Попадавшиеся навстречу им люди сторонились и потом долго смотрели вслед. У женщины было болезненно серое лицо, она разговаривала сама с собой, иногда с вымученной улыбкой поглядывая на спутника.Мужчине явно не хотелось идти дальше, но женщина тянула его за собой и говорила что-то ободряющее.Наконец они вышли на площадь. И тут их увидели столпившиеся здесь люди. Увидели и замерли. Женщина растерянно смотрела на обывателей, а ее спутник ссутулился и спрятался ей за спину.По-бабьи резкий крик всколыхнул толпу. Андрей Андреевич, одетый как полярник, в десяти шагах от себя увидел упыря! Того самого людоеда, который собирался перерезать ему глотку.– Это он! Убийца! – пронзительно вопил Андрей Андреевич.Немой стремительно пошел прочь. Он сделал свое дело: привел эту женщину к людям. Теперь он спешил к себе под землю.Андрей Андреевич с вытаращенными глазами метался по площади. Хватая людей за грудки, он молил их догнать циклопа и разорвать его на части. Да-да, непременно разорвать на части, пока он… не разорвал их всех! Андрея Андреевича убеждали, что Немой больше не опасен…По-детски доверчиво улыбаясь, Вероника робко шла вперед. Погорельцы расступались перед ней. Неподалеку стоял студент Глеб Донской и удивленно смотрел на нее.Вероника не знала, что ей сейчас надо говорить. У нее было лишь одно желание, чтобы Донской взял ее с собой.– Я больше не раковина, – начала она, остановившись в шаге от Глеба, держась пальцами за виски. – Отец достал меня со дна моря и… Возьмите меня с собой! – Вероника с мольбой посмотрела на Глеба. – Я могу опять стать раковиной, только потом не забудьте меня достать…Глеб смотрел в лицо Вероники. Взгляд ее рассеянно скользил, словно искал что-то, и вдруг устремлялся в небо. Тогда в ее глазах отражалось бледно-голубое небо… Тот последний укол превратил ее в маленькую девочку.Донской схватил Веронику за плечи и, прижав к себе, зажмурился. Томилин положил свою тяжелую ладонь на вздрагивающее плечо брата.Бармин и Эдик семенили по пустырю Промзоны, сгибаясь под тяжестью поклажи. Оба были навьючены мешками с консервными банками, как мулы. Артист радовался богатой добыче, лишь иногда позволяя себе поворчать.– Хорошо хоть под землю лезть не придется! – воскликнул Артист. – А помнишь, как нас тут Немой сцапал?– Да, он хотел тебе причинное место отстегнуть! И верно, зачем оно тебе?! – усмехнулся Бармин.– А тебе, беззубый, он ногу чуть не отстрелил! – огрызнулся Эдик. – И правильно бы сделал. Я иногда так тебя ненавижу, так ненавижу! Вот честно, заехал бы тебе в морду, да воспитание не позволяет! Слишком я человечный!– Успокойся, чревовещатель. Побереги силы. Нам еще знаешь сколько топать?!– Да уж получше тебя знаю! Сказал бы спасибо, что беру тебя на постой. Делюсь душевным теплом! Экая ты все же скотина! Заставлял меня по норам ползать! Артиста в трубу загнал, как крысу!– Да заткнись ты, артист погорелого театра. Лучше туда посмотри! – Бармин указал Эдику на дощатый домик, скрывавший спуск под землю.– О, собачка! Милый Борман! – возопил Эдик, осклабившись. – Ты, конечно, думал, что она бросила меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65