Вода давно перестала быть ледяной. Богданов не чувствовал ее. Ему казалось, что он плывет в густом теплом масле. Временами майор отключался и грезил, глядя на звезды и не двигая ни рукой, ни ногой…Внезапно до Богданова дошло, что белая полоска и шум прибоя означают берег.Он доплыл, и это было так же удивительно, как если бы он сейчас проснулся в своей московской квартире.Волны выросли вдвое. Обгоняя пловца, они стремились побыстрей достигнуть земли, чтобы, оттолкнувшись от нее, встретить его и отбросить подальше от берега. Цепко держа человека в своих объятиях, океан не собирался отпускать его. Обессиленный Богданов старался перебороть волну.Внезапно одна из волн подхватила его на гребень и стремительно понесла к берегу. Майор увидел очертания скал… За миг до столкновения он, отчаянно изогнувшись, развернулся ногами вперед и тут же почувствовал сильный удар в плечо и голову. Стало легко и радостно, словно тяжелое непослушное тело наконец отняли от него и позволили по-птичьи парить…Волна вбила майора меж двух осклизлых глыб, как гвоздь в доску.
23 Бармин с Кориным проговорили всю ночь и под утро улеглись прямо на бетонном полу.Их разбудил Васильев. Полина сидела за столом и смотрела на язычок огня в лампе. Бармин вскочил, пытаясь понять, где находится. Дима отказывался вставать, бормоча что-то невнятное.– Спасибо за угощение. Я пойду, – сказал Бармин, стараясь не смотреть в глаза Васильеву.– Вот деньги. Бери, это на еду и проезд. Долю твою тебе не даю, раз ты отказываешься, – глухо говорил Васильев.– На еду возьму. Сколько от вас до ближайшей станции? В сторону Москвы, разумеется.– Ну, если не считать районных центров и деревень…– Километров сто будет?– Где-то так. Ты лучше транспорт на шоссе останови. Здесь попутчиков любят.– Да уж, любят – до первого КП! – усмехнулся Бармин.– Ну почему же? – из-за спины Бармина вышел Корин.– Потому что таксист наверняка был в милиции и описал своих пассажиров.– А чего нас описывать? Мы и без того личности тут известные! – у Димы был довольный вид.Бармин пожал подельникам руку, кинул Полине: «Прощайте!» и пошел к люку, спеша покинуть подземелье, но тут его окликнул Дима. Он попросил не спешить: прежде чем выбираться отсюда, нужно хорошенько разведать обстановку на подступах к их логову.Вдвоем они открыли тяжелый люк и пошли, хрустя битым стеклом и штукатуркой. Дима повел Бармина куда-то узкой, заваленной хламом лестницей.Они попали на крышу цеха. Дима ползком подобрался к краю, посмотрел вниз и кивком головы подозвал стоящего на четвереньках Бармина.По территории фабрики бродили вооруженные люди с овчарками. Милиция была всюду: милиционеры заглядывали в окна и пробовали открывать двери.– Обложили! Видишь вон тот массив? – Дима показывал на лесок за территорией фабрики. – Там колодец бомбоубежища, тот самый, наш. Как думаешь, они его видели?– Не знаю, – мрачно ответил Бармин. – Но как они узнали?!– Как узнали, как узнали… Не знаю как! Надо смываться, пока они бомбоубежище не нашли!– Думаю, нашли! – ответил Бармин, указывая рукой в сторону леса. – Сосну видишь? А теперь правее смотри.– Точно! – воскликнул Дима. – Они где-то совсем рядом с колодцем…– Владимирович, надо уходить! – говорил Дима, глядя на сидящего за столом Васильева. Полина вновь лежала в углу на матрасе. – И вам с Полиной тоже. Милиция над нами топчется. Кажется, вычислили нас!– Не кажется, а точно вычислили, – спокойно сказал Васильев. – Я об этом еще вчера подумал. Таксист наверняка описал наши приметы. Причем вот его, – Васильев указал на Бармина, – он видел хорошо.– Ну и что?– А то, что загнали его вчера к нам сюда те же милиционеры. Соображаешь, Дима?– Пробую.– Небось они посты и за территорией выставили? – Васильев смотрел усталыми глазами на Бармина.– Да, в лесочке кто-то бродит.– Понятно. – Васильев встал и подошел к дочери.Он что-то прошептал ей на ухо, потом обнял. Девушка покорно встала с матраса, и тут Бармин разглядел ее лицо: маленький прямой нос, бесцветные сухие губы и светло-серые глаза с дрожащими в них огоньками страдания. Над верхней губой у Полины был полукруглый, словно от чьих-то зубов, шрам. Она равнодушно смотрела перед собой и, кажется, никого здесь не замечала.– Вот деньги, – Васильев протянул Диме плотный пакет. – Здесь хватит на все. Адрес ты запомнил. Не бойся, с ней тебя там примут. Вылечи Полину… если это еще возможно. Пойдете без меня. Не возражай! Это решено.– Нет! – горячо воскликнул Корин, швыряя пакет с деньгами на стол. – Только вместе.– Вместе не уйти. Сам же видел, что они везде. И пока меня не получат, постов не снимут. Вы им не нужны, так что… Ну, бери дочку! Теперь ты за нее отвечаешь! – Васильев как-то хмуро улыбнулся и легко подтолкнул Полину к Корину. – Поможешь им? – Васильев вопросительно посмотрел на Бармина.Бармин кивнул.– Я не согласен! – замотал головой Корин. – Что за глупости? Вместе уйдем! Только вместе! Будем начинать новую жизнь!– Да пойми ты, Дима, я уже не могу новую начинать! Я не хочу жить!– Вранье! Всякий жить хочет! Не верю! Что за идиотское благородство? Жертвовать собой! Но ради чего? Вот твоя дочь! Ты остаешься, чтобы спасти ее? Не надо! Твоя помощь еще сто раз понадобится, а ты разыгрываешь из себя… – Дима сорвался на крик: – Все! Хватит! Ноги в руки, и побежали к колодцу! Как-нибудь прорвемся!– Когда я убил первых урок, – приглушенно заговорил Васильев, – у меня руки неделю дрожали. Потом, когда порешил пьяного, который охранял Полину, они не дрогнули. Но то, что я уже не человек, я понял на даче у судьи. Смешно: я пришел судить судью! Мне было бы довольно его смятения, страха. На даче были его дети. Девочки… Одна провела меня в дом и пошла в огород помогать сестре… Сначала он здорово побледнел, потом овладел собой, предложил мне сесть. Я подошел к окну и посмотрел на детей: они затеяли какую-то игру, громко кричали и смеялись. И тут я поймал себя на том, что мне приятно видеть его прыгающие от волнения губы. Он о чем-то спрашивал меня, но я не отвечал, а поглядывал то на его девочек, то на него. Судья упал на колени: он просил меня не трогать детей. Нет-нет, я не говорил судье о своем сыне, которого с его молчаливого согласия убил Мелех, я не рассказывал ему о Полине, которую вся эта банда… – Васильев зажмурился и до скрипа сжал зубы. – Я улыбался, держа руки в карманах. Он смотрел на мои руки, и у него прыгал, прыгал, прыгал подбородок. Он думал, что там у меня нож или пистолет, а там были только автобусные билеты… Девочки бегали вокруг дома, иногда появляясь в окне смеющимися мордашками, а я продолжал улыбаться. Судья упал мне в ноги и стал целовать мои ботинки. И я не отбросил его… Девочки спрашивали со двора, когда будет обед, а судья, по-собачьи глядя на меня, вымаливал для них жизнь. Девочки закричали, что идут купаться на пруд. Я схватил судью за грудки и бросил на диван. Поглядев вслед убегающим девочкам, я пошел к выходу. Я не сказал ему ни слова. Я знал, что судья сейчас умрет… Он застонал, схватился за сердце, хотел что-то крикнуть, но его перекосило, лицо стало смертельно бледным… Я закрыл дверь и пошел к автобусной остановке, зная, что судья умер.Убивая милицейского полковника, я был уверен в себе на все сто, и все прошло как по маслу, причем сам процесс изрядно повеселил меня…Я уже давно не принадлежу себе. Внутри меня кто-то поселился. Кто-то черный и яростный двигает мной. Он и сейчас там, внутри… Это вовсе не навязчивая идея и не плод нервного расстройства. Иногда мне словно пеленой заволакивает мозг, и тогда в голову приходят такие мысли!.. Посвятив себя мщению, я отказался от человеческого, став чьим-то послушным и безжалостным орудием. Я ведь больше не мучаюсь, не сомневаюсь, не боюсь. Я просто убиваю.Когда Мелех там, у ресторана, посмотрел на меня, я не сразу выстрелил. Я искал в его глазах хоть что-то, что могло бы остановить меня. Мне нужна была зацепка, соломинка, уцепившись за которую, я бы обманул того, кто во мне. По крайней мере я так думал. И вот я увидел в глазах Мелеха… почти детское удивление. Честное слово, оно было настоящим, человеческим! И тут я понял, что искал это человеческое только для того, чтобы… в него выстрелить. Тот, кто во мне, сильнее меня. Веришь ли, Дима, я даже не целился! Не целился и угодил ему между глаз. Нет, это не я стрелял. И вот что я скажу: даже паскудный Леня Мелех был человек! А я – нет! Думаю, что и тех девочек судьи, которые побежали на пруд…– Нет! – закричала все это время неотрывно смотревшая на отца Полина и упала на пол.К ней бросился Дима. Васильев не сдвинулся с места.– Ты и теперь хочешь, чтобы я непременно остался с вами… жить? – Васильев исподлобья смотрел на испуганного Диму, поддерживающего за плечи Полину. – Меня уже нет, парень. Того, прежнего… Месть выжгла мне нутро. Теперь там, – Васильев ткнул себя пальцем в грудь, – черная дыра. Я шел, чтобы убить зверя, а убил овцу… потому что сам стал зверем! Идите к колодцу. Им нужен только я. Я хочу этого, слышите? Надо убить зверя, пока не поздно.Сверкая глазами, Васильев смотрел то на Бармина, то на Корина, прижимающего к себе плачущую Полину. Бармин опустил глаза.– Мы пошли? – нерешительно спросил Дима.– Вот деньги! – Васильев сунул пачку Корину в карман куртки. – Извини, Алексей Иванович, мне не надо было брать тебя к ресторану.– Я не Алексей Иванович, – тихо сказал Бармин.– Это не важно. Простите меня.Васильев подошел к дочери и поднял руку, чтобы ладонью дотронуться до ее головы, но не решился. Он лишь поднял глаза на Корина и хрипло повторил:– Простите меня.
24 Богданов пришел в себя от жгучего холода. Саднило плечо и страшно болела голова. Он полусидел в воде у самого берега. Кожа со лба была содрана, по щеке сочилась кровь. Майор с трудом заставил себя протянуть руку к спасительной фляжке…Небо вновь стало серым.Разрывая в клочья туманную дымку, с моря дул ледяной ветер. Одежда на майоре скорей задубела, чем высохла. Подставляя ветру спину и пряча руки с негнущимися пальцами под мышки, он шел по болотистой тундре, болезненно вжимая голову в плечи. Его ноги опять потеряли чувствительность. Он шел, выбрасывая их, как протезы, шел, боясь оступиться. Надо было попробовать растереть ноги – у него еще оставалось грамм двести спирта.Майор хотел уже сесть, чтобы снять сапоги, но разум подсказывал ему, что останавливаться и тем более садиться нельзя. Тогда он не встанет. Нет, надо идти.. Идти до тех пор, пока не упадешь. Ведь он все еще мог как-то справляться с этими ставшими чужими ногами…Солнце никак не могло пробиться сквозь серое месиво туч. Его бледный диск порой маячил где-то у виска, но ни один луч так до сих пор и не коснулся заросшей щеки медленно идущего вдоль русла реки человека.Желая только одного – упасть лицом в мох, покрытый снежной крупой, и мгновенно заснуть, – Богданов шел туда, где за сопками должен дымить и лязгать Объект.Он возвращался.Правда, теперь он не был рабом. Теперь он был свободным человеком.Чувство реальности притупилось: он шел по краю действительности, рискуя сорваться в пропасть безумия. Ему казалось, что кто-то следит за ним, прячась где-то сзади и пригибаясь к земле, когда он оборачивался. Психика майора начала давать сбои: Богданов видел самого себя со стороны, устало бредущего вдоль реки. Он раздваивался, как шизофреник.Майор остановился и вытащил нож. Равнодушно глядя на сиренево отливающую сталь, он воткнул острие в верхнюю часть бедра. Не сразу, но боль все же вывела Богданова из сомнамбулического состояния. Майор открутил крышку с фляжки и сделал глоток, потом согнулся в поясе и стал тыкать ножом икры.– Давайте, просыпайтесь, ну же! – шептал он.И тут Богданов почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он распрямился и порыскал глазами вокруг. Никого. Майор собрался повторить процедуру с ножом и вдруг резко обернулся. Метрах в двадцати позади него стоял… волк, спокойно и холодно глядя на него.– Ты один? – прохрипел Богданов, показывая волку нож. – У тебя нет шансов! Гуляй отсюда!Волк стоял, не шевелясь. Лишь глаза его рубиново вспыхивали.Река петляла, удваивая путь. Как-то незаметно она изменила направление, уводя майора от Объекта. Богданов брел вдоль русла, поминутно оглядываясь. Нет, волк не отставал.– Ждешь, когда я сам лягу? – крикнул ему майор. Он решил идти напрямик. Нужно было взобратьсяна гребень пологой сопки, с вершины которой узким языком сползал ледник.Путь до вершины он преодолел на четвереньках. Когда подъем прекратился, он продолжал ползти, боясь остановиться. Кажется, волк исчез. Но здесь, наверху, был прохватывающий до костей ветер, и останавливаться было нельзя.«Еще пару метров, и все! Еще чуть-чуть!» – уговаривал он себя.Какой-то посторонний звук, похожий на сопение, заставил его вздрогнуть и повернуть голову. Волк, оскалив пасть, стоял в пяти метрах от него… И тут же опора ушла из-под Богданова. Он увидел под собой отвесный склон. Майор хотел зацепиться за выступ породы, но было поздно: его тянуло вниз, и не было сил сопротивляться. Он попытался сгруппироваться, но измученное тело не послушалось. Распластанный, как мертвец, он летел вниз.Последовал удар. Его согнутое пополам тело рывком развернуло на девяносто градусов и, разогнув, швырнуло спиной на ледник.Второго удара Богданов уже не почувствовал.
25 Овчарки так и не обнаружили на территории фабрики людей. Здесь за последний год побывало столько компаний, и они оставили после себя столько памятных знаков… Зловоние перебивало все запахи. Милиция пока ковырялась во дворе и на этажах фабричных строений. Пора было браться за чердаки и подвалы. И тут поступило сообщение по рации: Васильев обнаружен.Милиционеры попробовали к нему приблизиться, но Васильев открыл огонь.– Ну все, теперь не уйдет! – облегченно выдохнул милицейский чин, руководивший операцией, и повернулся к человеку в штатском. – Можете ехать, мы его не упустим.– Даже если упустите – не страшно! Хуже, если прищелкнете. Мне бы хотелось с ним побеседовать.– А чего с ним беседовать? Камень на шею – и в море!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65