Он бы, пожалуй, и смылся, если б не водила. Старый знакомый интересовал его. На нем была амуниция спецназовца, в руке он сжимал шикарную длинноствольную пушку. Это волновало романтического артиста. И еще: этот Бармин уже побывал на Материке! Побывал… и вернулся. Неужели там так плохо? Хуже, чем в тундре?!Артист несколько раз подходил к Бармину, но тот на расспросы не отвечал: обсуждал план дальнейших действий с детиной, смахивающим на Джеймса Бонда, и угрюмым утопленником Богдановым.Еще полчаса назад Эдик хотел отстать от этой опасной команды. Но теперь спускаться вниз было страшней, чем подниматься на поверхность. Он сильно сомневался, что в одиночку отыщет лаз в стене. И потом – пускаться в обратный путь по вьюжной тундре без сухого топлива, чая, сахара и собаки?! Что и говорить, идти одному до зимовья, да еще ночевать где-то в чистом поле, зарывшись в снег, было безумием.«Я все же артист, а не Амундсен!» – резонно думал он.Когда Борман был с ним, о дороге можно было не беспокоиться. Но теперь Бормана не было. Собака исчезла.Когда они с «утопленником» отправились к Объекту, пес некоторое время бежал с ними, иногда забегая далеко в сторону и возвращаясь. Эдик не сомневался в преданности Бормана и не обращал на него внимания, но тот однажды не вернулся. Всю дорогу Эдик ждал, что собака вот-вот их догонит. Но и у низины, где они столкнулись с охотниками, собака не объявилась. Даже на выстрелы!С зажженными фонариками в руках они топтались в дощатом сарае, том самом, где Немой поставил Бармина и Эдика на край пропасти.Все, кроме артиста и Андрея Андреевича, только что вынутого из пасти одноглазого людоеда, молча припали к щелям в стене и что-то сосредоточенно рассматривали. На стенах сарая плавали красные полоски света. В воздухе пахло гарью.Эдик зевнул и направил фонарик на трясущегося Андрея Андреевича, который жалобной скороговоркой что-то бормотал себе под нос. Он всеми фибрами души презирал этого типа.Видите ли, эта морда спятила от страха! От одного вида упыря! Скажите, какие мы нежные! Они с водилой тоже были нежные, даже сахарные, когда этот вурдалак целился им в пах и булькал от злости, как украинский борщ! Еще какие нежные! Да только не спятили, поскольку человеческое достоинство имеют!«Лучше б он его съел!» – думал Эдик, с презрением глядя на толстяка.– Объект на месте! – произнес подполковник, отрываясь от щели. – Правда, горит синим пламенем! Как бы нам, господа, не достались одни головешки!– Лучше б он сгорел! – процедил Бармин.– Ну, тогда пропал мой отпуск! – усмехнулся Борис Алексеевич.
37 Несколько зданий Промышленной и Буферной зон были охвачены пламенем.С пожаром никто не боролся. На Объекте имелись пожарные машины, однако пожарников не наблюдалось. Как только местное радио подняло население по тревоге, какие-то добровольцы, горя после двух стаканов нешуточным энтузиазмом, бросились к пожарным машинам… Теперь они сидели у агрегатов и для начала пытались определить, откуда в пожарной машине берется вода…Бойцы Службы безопасности, покачиваясь после ночной пьянки, лениво отгоняли зевак от пылающих зданий. Мертвецов было немного. До тех, кто горел внутри строений, утробно воя и зовя на помощь, никому не было дела.В окнах соседних домов торчали обыватели, безучастно взирая на языки пламени. Не слишком пьяные справедливо полагали, что пожар может перекинуться и на них. Тогда многим придется куковать до следующего лета в общежитии. А если учесть, что сюда вот-вот должны нагрянуть обещанные Блюмом косые, для которых эти общежития предназначены, становилось совсем не смешно. Жить с косыми под одной крышей значило каждый день ждать для себя неприятностей…Однако помимо пожара у администрации появилась другая забота. В Промзоне гудели стихийные митинги. Небольшие группы людей что-то возбужденно обсуждали. Причем не все митингующие были пьяны, и это настораживало. В тундре созревала революционная ситуация. На корабле Блюма всерьез запахло бунтом.А началось с того, что на пустыре обнаружили трупы. Мертвецы были раздеты. Собравшийся народ признал в них… бригаду «консерваторов».Но администрация Объекта не сообщала ни о каких происшествиях, и это было странно. Странно хотя бы потому, что косых на Объекте давно не было, а ни от кого другого подобного здесь не ожидали.Кто-то предложил вызвать Службу безопасности, но большинство собравшихся на пустыре решило провести следствие без участия охранников.Часть добровольцев отправилась к дому, где проживали консерваторы и те, кто их охранял. Охранники-то наверняка знали ответ на вопрос, что случилось с бригадой. Но двери дома оказались опечатанными. Опять возникли сомнения; кто-то рвался позвонить в Службу безопасности, но его держали за руки. Люди хотели знать правду. Они всерьез начали опасаться за собственную жизнь.На свой страх и риск добровольцы вскрыли дверь. В доме они обнаружили котел с замерзшим борщом и девять трупов под брезентом.Стараясь не смотреть друг другу в глаза, правдоискатели стали расходиться. Одни пошли домой, где, заперевшись, в мрачном молчании откупорили бутылку…Но нашлись и такие, кто решил узнать все. Не сговариваясь, эти люди направились к законсервированным строениям, сорвали с дверей печати и стали возиться с замками.Взрывы огромной силы прозвучали почти одновременно в разных районах Объекта. Те, кто пытался проникнуть в запретные здания, превратились в пыль. Пострадали также несколько случайных прохожих и пара забулдыг, отдыхавших на холодке.Но главное, о чем пока не знали на Объекте, что рвануло и на ТЭЦ.Как туда проник посторонний, было непонятно. Взрыв не вызвал большого пожара и катастрофических разрушений. Погибло лишь трое рабочих, двое из которых заживо сварились.Итак, больших разрушений на ТЭЦ не было. Это не была дыра с кулак от удара картечи, скорее едва заметное отверстие, но сделанное… в сердце. В сердце ТЭЦ.Никто, кроме сменных рабочих ТЭЦ и служащих, в панике носившихся вокруг аварийного здания, пока не знал, что теперь жителям Объекта грозит долгая полярная ночь в холодильнике семидесятых широт.ТЭЦ должна была неминуемо встать.Пока комиссия из состава администрации выясняла причины и последствия аварии, свидетели взрыва разбегались по своим норам. Им было и страшно, и весело: ведь у них вдруг появилась надежда на то, что в скором времени все они смогут вернуться на Материк.Весть об аварии на ТЭЦ быстро распространилась среди обывателей.Люди, толпившиеся на улицах, понимали, что, если они не переберутся на Материк, бесконечно длинную зиму придется топить печи. На Объекте было достаточно угля. Так утверждала администрация. А как было на самом деле – никто не знал.Кто-то подбросил идею закупать в магазинчиках жидкотопливные печи и срочно запасаться соляркой. Владельцы магазинов вмиг сбыли этот залежалый товар, шалея от финансового успеха.Но тут поползли слухи, что солярки может на всех не хватить. Обыватели ринулись к цистернам на окраину Промзоны. Рядом с цистернами собрались огромные толпы, требовавшие от администрации по двухсотлитровой бочке на нос.Блюм выступил по радио и успокоил: солярку будут выдавать всем бесплатно.Толпа повеселела. Блюма называли настоящим хозяином, который заботится о людях… Скоро в подвале почти каждого жилого дома стояло несколько двухсотлитровых бочек с горючим. При этом люди напрочь забыли о пылающих совсем рядом пожарах, словно их дом не мог сгореть ни за что и никогда!Подразделение личной охраны Блюма, не имевшее никакого отношения к Службе безопасности Объекта и по численности лишь немного уступавшее ей, являлось второй силовой структурой Объекта. Илья Борисович любил дублировать особо важные службы. Иметь в своем подчинении два подразделения, отвечающих за безопасность, но не зависимых друг от друга, было частью его тактики. Он незаметно сталкивал их лбами, потихоньку растил в них подозрительность и взаимную ненависть. И попеременно приближал к себе то начальника Службы безопасности Объекта, то начальника личной охраны. Пил с ними до утра, объясняясь в любви. Причем эту свою любовь он вымеривал до грамма и чередовал между обоими силовиками с точностью часового механизма.Бывало, начальник Службы безопасности Объекта приходил жаловаться Блюму на начальника личной охраны. Потрясая оружием, он кричал, что главный охранник лезет свиным рылом не в свое дело. Начальник личной охраны вскакивал с места и, не решаясь вцепиться оппоненту в красную физиономию, материл его за то, что его подчиненные утратили контроль над ситуацией на Объекте, и теперь ему со своими ребятами приходится наводить везде порядок вместо того, чтобы прикрывать тело дорогого хозяина…Илья Борисович усердно изображал миротворца, а после ухода тихо ненавидящих друг друга начальников довольно потирал ладони. Его система работала! И совсем не важно, что и те и другие предельно скверно выполняли свои обязанности, беспробудно пьянствуя и дебоширя, а иногда и постреливая… Главным было то, что таким образом был исключен возможный сговор двух банд головорезов.Для большего защитного эффекта Ильей Борисовичем в последние недели на Объекте была развязана грандиозная пьянка. Водка хлынула рекой! А что может быть лучшим пастухом для дубиноголовой овцы с автоматом под мышкой, чем сладкий дурман, перемежающийся с похмельными муками? В таком состоянии охранники не желали думать ни о чем другом, кроме очередного стакана.В каждой из силовых структур у Блюма сидели засекреченные информаторы, которые непосредственно на ухо хозяину докладывали о настроениях. И хозяин время от времени производил «ротацию»: изымал из сплоченных коллективов активистов, в нужный момент вскрывая назревающий нарыв измены. Заговор, еще даже не осознанный самими заговорщиками, но на десять шагов вперед просчитанный Блюмом, рассыпался сам собой.А казалось, что может быть проще, чем однажды ворваться в комнату Блюма, придушить его подушкой или пристрелить и взять власть в свои руки?! Но ворваться, пожалуй, не получилось бы: Илья Борисович жил за бронированной дверью, и рядом с ним бодрствовали по крайней мере пятеро телохранителей…После того как на Объекте начались пожары, Блюм закрылся в своих апартаментах и ввел специальный режим в Жемчужине. Казалось, последние события не столько огорчили Илью Борисовича, сколько насторожили его. Он вдруг прекратил отношения с начальником Службы безопасности Объекта.Зато начальник личной охраны работал с двойной нагрузкой, ежечасно докладывая хозяину о положении дел на Объекте.Начальник Службы безопасности нервничал. Он не мог ночью спать: неужели Блюм что-то знает о… Донесли! Нет, не может быть! Только самые верные посвящены в его замыслы!Илья Борисович никуда не выходил из собственной резиденции, словно боялся, что с ним может что-то произойти. И несмотря на свое затворничество, руководил Объектом. По крайней мере, жители Объекта чувствовали его ежечасное присутствие в эти тревожные дни.Вечером по радио опять выступал Блюм.Он сообщил обывателям, что террористам из числа жителей Объекта удалось проникнуть в законсервированные до следующего производственного цикла помещения, среди которых была и ТЭЦ, и устроить взрывы. Но Служба безопасности уже вышла на след подозреваемых. А накануне террористы расстреляли бригаду консерваторов. Поэтому он вынужден ввести чрезвычайное положение до их поимки или полного уничтожения. Жителям рекомендовалось в темное время суток оставаться дома.Подразделения Службы безопасности взяли под контроль Промышленную и Буферную зоны. Террористов искали методом тыка. Первый же, ответивший утвердительно на прямой вопрос: был ли он на пустыре и видел ли там раздетые трупы, при легком нажиме назвал тех, кто был с ним.Людей хватали на квартирах. Испуганные, они напрочь отрицали свое участие в террористической группе. Но им выкручивали руки и надевали наручники…Некоторым из тех, кто митинговал на пустыре, удалось бежать. Как только на улицах зазвучали сирены и охранники начали врываться в дома, эти осторожные ребята покинули свои жилища и ринулись под землю. Там они наткнулись на новую партию трупов: землисто-серые «дети подземелья» лежали в одной из глубоких нор среди блевотины и бутылок и уже начинали попахивать…Итак, катастрофа на ТЭЦ стала реальностью. Теперь все понимали, что Объект до следующего лета, когда откроется навигация по Северному пути, прекращает добычу и всякое производство. Настроение людей изменилось: они не желали зимовать на Объекте и требовали, чтобы их немедленно везли в Поселок для отправки на Материк воздушным путем.На улицах вновь появились автомобили с вооруженными людьми. Администрация пыталась предотвратить массовые волнения и разрабатывала план эвакуации жителей Объекта. Всеми действиями руководил лично Блюм. Он пообещал, что все желающие уедут на Материк.Машина эвакуации заработала на всю катушку. Правда, пока лишь на словах. Блюм выступил по местному кабельному телевидению. Он улыбался и по-солдатски острил, призывал всех к спокойствию, просил не поддаваться панике, поскольку ситуация под его личным контролем. Он так же просил всех остаться и перезимовать вместе с ним. Тех, кто все же собирался покинуть Объект, он обещал в ближайшие две недели отправить на Материк.Люди и верили, и не верили…
38 – За вертак отвечаешь головой! – сказал начальник Службы безопасности Объекта, грузный седой детина по прозвищу Папа с милицейским прошлым, в свое время отбывший в спецзоне червонец. Развалясь за письменным столом, он пил пиво, держа бутылку за горлышко. Лицо его напоминало апельсинную корку, только бордово-красную и бугристую. Перед ним стоял командир подразделения и не сводил глаз с бутылки. – Пропустишь его – пеняй на себя!– Ты говоришь за вертак: за какой? За тот, что остался, или тот, что вчера утром улетел?– За тот, что улетел, можешь не отвечать, – усмехнулся начальник Службы безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65