– Они нашли гильзу... – сказал Латимер, вздохнув.
– Господи, да знаю я уже это!
– Они начали прочесывание.
– И что же?
– Ничего. Человек ушел. Что они и ожидали.
– Но они убеждены?
– Да, совершенно убеждены. Но у них нет ничего определенного, понимаешь? Они проверяют дома, где уже не живут или вроде бы не живут. В большом районе это довольно долгий процесс. Во всяком случае, ни за каким домом конкретно они не наблюдают.
Уорнер помолчал, что-то обдумывая.
– Он все еще может быть там, – сказал он, – может просто не открывать дверь. Или он в каком-то месте, которое они пока не проверили.
– Да, может. Но они так не считают. Этот парень не дурак. Он, конечно, здорово напортачил в парке, но ведь это первый раз, когда он сплоховал. Возможно, он и спятил, но и в методичности ему не откажешь. Так что смыться из этого района – шаг вполне очевидный.
– И они думают именно так?
– Да... Бернард, мне пора идти. Я не могу...
– Робин Кэлли все еще возглавляет опергруппу?
– Да, – ответил Латимер, снова вздохнув.
– Ты еще получаешь его доклады?
– Да, время от времени. Его приемы несколько эксцентричны.
– Осади его.
– Невозможно. Для этого нужна причина. Я не могу просто...
– Он опасен, и то, как он думает, опасно, – сказал Уорнер более жестким тоном.
– Но не могу же я продемонстрировать всем, что мешаю делу без всяких причин. Не беспокойся. Он же нисколько не продвинулся вперед.
– У него есть теория. Правильная теория.
– Но Кэлли этого не знает. – Голос Латимера стал погромче, но он тут же понизил его. – Бернард... это надо прекратить. Я больше ничего не могу для тебя сделать.
– Можешь, – сказал Уорнер. – И сделаешь. – Он специально помолчал, но не для того, чтобы дать Латимеру возможность ответить, а чтобы подчеркнуть отсутствие этого ответа. – Держи меня в курсе насчет того, что делает Кэлли. Я хочу знать ход его мыслей.
Он снова сделал паузу и услышал голос Латимера, явно сдерживавшего дыхание:
– Хорошо, Бернард.
Уорнер вполне расслышал его, но все же переспросил:
– Что-что?
– Хорошо.
* * *
– Что ты хочешь? – спросила Энджи. – Что-нибудь поесть?
Росс не ответил. Она подошла к холодильнику и взяла там немного сыра и ножку цыпленка. Потом поставила на стол хлеб. А когда вскипел чайник, налила две чашки растворимого кофе. Он съел еду и выпил кофе.
– Мы скучали по тебе, – сказала она. И несколько рискуя, добавила: – Это удивительно, что ты вернулся.
– Я не могу остаться, – покачал Росс головой.
Он подошел к стеклянной двери, ведущей в сад, и выглянул наружу. Было темно, но он знал, что высматривать там нечего. Было два часа ночи. Однако Энджи еще не спала. Она услышала, как он появился у этой стеклянной двери и чуть слышно, двумя короткими ударами, постучал. Он, должно быть, перелез через низкую изгородь, отделявшую ряд садиков позади домов.
– Тебе будет здесь хорошо с нами, – сказала она. – Со мной и с детишками. А можно и уехать куда-нибудь. Продать все и уехать. А как бы тебе хотелось?
Росс вглядывался в темноту сада. В тусклых отблесках света с улицы ему был виден контур изгороди, аккуратные цветочные клумбы, темный прямоугольник газона... Ближе к нему было отражение света из кухни, которое, казалось, парило в темноте, некая безмолвная оболочка, мгновение из спирали времени. Энджи стояла рядом в халате, с растрепанными волосами, а губы ее беззвучно шевелились.
– Мы можем поговорить об этом утром. А сейчас, может быть, пойдем спать, а? Ты не хочешь?
Место, которое ты пытаешься найти после долгого отсутствия... Дороги выглядят знакомыми, а разные приметы местности, кажется, указывают тебе путь. «Вот оно, – говоришь ты, – я уверен, что это именно то место». Но это не так, потому что само оно не признает тебя...
– Ты выглядишь усталым, Эрик...
Нет, это не усталость. Это гнев. Он хотел вернуться и найти этого мужчину, этого наездника, этого человека, которому он назначил умереть. Ошибка. Он приложил руку к щеке и увидел, как отражение Энджи всплывает вверх и медленно приближается к нему из сада.
– Дай-ка я взгляну, – сказала она.
Он сел на кухонный табурет, а она осторожно оторвала пластырь, прилепленный им к ране. Отекший синяк, пересеченный свежим разрезом, был окружен кровавым ободком. Энджи принесла антисептик и кусочек ваты и, наклонившись к нему, слегка коснулась раны. Эта поза почти соединила их головы. И когда она говорила, ее дыхание касалось его век, и они вздрагивали.
– Мы можем уехать куда-нибудь совсем ненадолго, так, переменить обстановку, может быть, на пару недель. Или ты можешь просто остаться здесь и отдохнуть. Тебе бы как хотелось?
Гнев нахлынул и отступил, словно заблудившийся прилив. Здесь не было ничего, что принадлежало бы ему. Он думал о своей позиции для стрельбы и о том, что открывалось его взгляду в прицеле; он думал о том, как перекрестье прицела делит эту картину на четыре части, как бы затягивая жертву прямо в самый центр, в мертвую точку. Он слышал хлопанье крыльев.
А Энджи вела его через гостиную. Столы, стулья, диван, телевизор. И вверх по лестнице. Ковер, перила, корзина с бельем на лестничной площадке. А потом в спальню. Туалетный столик, зеркало, книги и радиочасы на тумбочке у кровати. Он разделся и лег в постель, выключив свет.
– Эрик... – И снова ее дыхание коснулось его лица.
Он подхватил ее под бедра, словно поднимал груду белья, не дожидаясь, пока она будет готова, совсем не расходуя на нее времени. Она прошептала «подожди», но он уже был в ней, царапая там все, как наждаком, двигаясь без всякой нужды в ответном ритме. В свете, проникающем из-за приоткрытых занавесок, она видела его голову над своей, его напрягшуюся шею, его глаза, широко раскрытые и вперившиеся в стену над изголовьем кровати. Она положила руку на его плечо, желая замедлить его движения, заставить его подумать и о ней, но он только усилил захват ее ляжек, заставляя ее отвечать участившимся содроганиям его бедер.
Он кончил, и она с болью и печалью ощутила этот миг. Но он продолжал двигаться, ударяясь о нее, сжимая лишь ту ее часть, которая была ему нужна, словно он вообще не ощущал ничего и не знал, когда надо остановиться. Его шея все еще была напряжена, а глаза устремлены на стену.
Ошибка. Ведь он же должен был умереть. Все не так. «А как бы тебе хотелось?» – спросила она. Не так, не так, не так...
Все тот же сон: Эрик пробирается через толпу и останавливается, время от времени касаясь чьего-то плеча. Энджи видела в этой толпе и себя. Она торопилась к своему мужу, расталкивая других в стороны. Но вот он прошел мимо нее, и в глазах его не промелькнуло и тени узнавания.
Энджи проснулась и обнаружила, что в постели она одна. Дверь закрылась, и она хорошо расслышала этот звук. «Надо было сказать ему», – подумала она. Но возможно, это и не имело никакого значения. Ведь она же хотела, чтобы он вернулся. Возможно, это и в самом деле не имело значения. А Росс уже стоял в дверях спальни.
– Кто был здесь? – спросил он. – Кто заходил в мою комнату?
– В твою комнату? – Она почувствовала глупость этого вопроса, едва задав его.
– Кто был там, в комнате? – Эрик надвигался на нее. – Энджи!
Это прозвучало совсем не похоже на ее имя. Она сказала:
– Здесь был Мартин Джексон.
Пока он одевался, она плакала, зажимая лицо руками, чтобы не разбудить их детей, ее и Эрика детей.
* * *
"Эрик... Нет, не надо в доме. Там, где она. Не в одной из тех комнат, где вы жили вместе. Наш с тобой миг должен быть именно нашим. Я хочу увидеть тебя и хочу, чтобы ты увидел меня. Нам не о чем говорить, но нам нужен хотя бы миг для самих себя. Это было так давно. Я сказал, что люблю тебя. И тогда ты ушел.
Давай подумаем об этом. Давай-ка соединим наши умы. Я могу перекрыть фасад дома, а могу и его заднюю сторону. Если я все сделаю верно, то перехвачу тебя, когда ты выйдешь. Если только она не выйдет к парадной двери и не проводит тебя по тропинке. Или не выйдет к задней двери и не пойдет вместе с тобой в сад. Убить и ее? Да, ты прав, это я могу сделать. Убить заодно и детишек? Тоже могу, но послушай, я не думаю, что дело в этом. Просто я хочу, чтобы все прошло без помех. Я хочу, чтобы это осталось только для нас двоих.
Теперь давай прикинем что и как. Она расскажет тебе, что я заходил. Ей, конечно, не захочется, но придется. Это зависит от того, когда ты обнаружишь, что исчезли кусок гранита и карта. Если это случится днем, то мне остается только следовать за тобой на близком расстоянии. Но этого ты будешь ожидать... А вот если будет уже тем но... Ну если будет темно, то тогда может появиться шанс. Тихий квартал, вокруг ни души, разве что случайный разносчик газет. Все твои соседи дремлют в своих хибарках. В темноте ты, возможно, пойдешь тем же путем, которым и пришел: через сады. Откуда я это знаю? Да потому что я наблюдаю за фасадом твоего дома уже достаточно долго. Я уверен, что сейчас ты уже там, внутри, а поскольку я не видел тебя, стало быть прийти ты мог только через сады и в заднюю дверь. Улавливаешь? Ну вот и хорошо.
Теперь надо решить, куда ты пойдешь: налево или направо? Слева садов побольше, так что было бы логично предположить, что явился ты справа, оставив свою машину на дороге, в конце улицы. Какой автомобиль твой? Не хочешь мне сказать? Ну что ж, в общем, это справедливо. Ты ведь сейчас, вероятно, и сам строишь догадки, и, слушай, я не собираюсь ничем тебе помогать в этом занятии.
А автомобили я уже проверил раньше. Я, видишь ли, высматривал нечто прочное и надежное, но и не бросающееся в глаза. Пригородная дорога, пригородный стиль жизни, соответствующие доходы. Ты же понимаешь, как важно не выделяться. Так вот: на дороге слева два таких кандидата, на дороге справа – еще два. Абсолютное равенство шансов. Ну а что еще мы можем найти? Справа садов поменьше, значит, и меньше надо пройти, меньше шансов, что тебя увидят. Так что, почему бы не сблефовать и не прийти слева? Как тебе нравится такая идея? Нравится? Если только не учитывать, что ты ведь еще не знал обо мне, когда явился домой, так что вроде бы причин блефовать не было. Или были?
Ну хорошо-хорошо. Теперь, когда мы надо всем поломали голову, что же мы имеем? Твоя машина припаркована на дороге где-то справа. Дело в том, что мы оба знаем это: ведь, в конце концов, думали-то мы об этом вместе. Стало быть, ты думаешь так: «Мартин знает, где стоит моя машина. И он знает, что я об этом знаю. Ну и какие же у меня варианты?» Ведь ты об этом сейчас думаешь, а?
«Итак, если я пойду к машине, Мартин будет меня там ждать. Или... Он ведь должен предположить, что я не пойду к машине как раз потому, что он будет там ждать, поэтому я должен пойти налево, а там-то он и будет меня поджидать на самом деле. Или... Он может решить, что я обдумал все это и принял за лучшее все-таки пойти к машине, потому что он-то вроде бы должен считать, что я туда не пойду. Или... Он сообразит все это быстрее, чем я. И он будет ждать этого двойного блефа. Сначала я решаю, что, если пойду к машине, он будет там ждать, стало быть, мне не стоит идти к машине. Потом думаю, что и он также решил, следовательно, если я не пойду к машине, то он все равно будет ждать меня там. Наконец, я думаю, что он и такой вариант уже прокрутил в голове, поэтому он должен рассчитывать, что я пойду к машине. Что ж, именно поэтому я туда и не пойду».
Эрик... Ну как тебе все эти мысли? Возможно, на какую-то из них я и впереди тебя. Или на одну сзади. Насколько срочно тебе нужна машина? Очень, очень срочно, думаю, в этом мы с тобой сошлись, а?"
Джексон отправился к дороге, окаймлявшей сады слева. Он подождал там минут сорок, пока серые пятна предрассветных сумерек не уступили место жемчужно-розовому половодью, затопившему безмолвные крыши. И тогда он вразвалочку пошел между рядами задернутых занавесок, посмеиваясь над своей неверной догадкой.
Глава 28
Перед тем как отправиться на прогулку с Гюнтером Шмидтом, Никола Хэммонд вынула из своего бумажника все деньги и набила ими бюстгальтер. Она прикинула, что будет выглядеть куда лучше, куда более обезоруживающе, если не возьмет с собой сумочку, словно намеревается выйти совсем ненадолго. В ее тайнике хранилось чуть больше сотни фунтов, всего лишь. Жила она в таком месте, где за ночлег и завтрак надо было платить тридцать пять фунтов в день, причем рассчитываться ежедневно. Увы, это не была гостиница, где вы оформляете счет лишь при отъезде. Пробыв там пару дней, она сообразила, что деньги у нее кончаются. Время тоже.
Протеро и Латимер были не единственными, кому не удавалось отследить, куда постоянно исчезает Кэлли. Никола безуспешно звонила ему больше десятка раз. По платному телефону в вестибюле этой ночлежки не разрешалось принимать звонки извне. Но в любом случае оттуда она и не смогла бы вести никакого разговора.
Доусон сообщал Кэлли о ее звонках примерно так:
– Она не говорит, кто она такая. Она не оставляет своего номера. За минувшие два дня она звонила несколько раз.
– Полагаю, что в конце концов она меня застанет, – пожал плечами Кэлли. – А ты что думаешь?
– Бог ее знает, – ответил Доусон. – Может, какая-нибудь чокнутая? А с другой стороны...
– Ас тобой она говорить не захотела?
– Нет. Только спрашивает, когда же можно тебя застать.
– Угу...
– И не только она.
– Да что ты?
– Несколько раз звонила Элен, а еще и Протеро.
– А ты что им сказал?
– Как глубок океан и как высоко небо, – ответил Доусон.
* * *
Самый очевидный путь почему-то часто выбирают в последнюю очередь. Никола Хэммонд поискала в телефонной книге и нашла там упоминания о торговце цветами Кэлли, книжном продавце Кэлли, владельце ресторана Кэлли и еще о семерых других Кэлли, у троих из которых был инициал "Р". Наконец нашелся и Робин Кэлли. Она услышала голос автоответчика и без сомнения узнала в нем голос того Кэлли, который сказал несколько слов телерепортеру на месте преступления.
«Меня нет дома, и я не могу ответить на ваш звонок. Оставьте сообщение или попробуйте застать меня по номеру...» – и далее голос сообщил этот номер.
Никола набрала его и попала в квартиру Элен Блейк.
– Я пытаюсь разыскать Робина Кэлли, – сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59