Когда снега закрыли тропы и временно прекратилась вьючная доставка продуктов, нам стали давать по нескольку сухарей в день. Особенно трудно приходилось тем, кто находился на самом перевале. Зима в горах была исключительно суровая. До костей сквозь тонкие шинели пронизывал ледяной ветер. Негде было согреться. Бодрее мы стали себя чувствовать, когда однажды от связистов узнали, что внизу самолеты сбросили много мешков сухарей, круп, сыра и даже окорока, и на мешках были надписи: “Держитесь, ребята. Идут с продуктами караваны. В дороге валенки и полушубки”.
– Эти простые, сердечные слова, – говорит Андрей Николаевич, – действовали на пас как целительный бальзам. В них мы чувствовали горячее сердце Родины, которая думала о нас, заботилась о нас.
Работники тыла проявляли чудеса мужества, обеспечивая фронт всем необходимым. Однако не все, что нам сбрасывали с самолетов, могли беспрепятственно брать. Враг и здесь преподносил коварные сюрпризы. В те места, куда наши самолеты спускали мешки с продовольствием, немецкие “рамы” сбрасывали специальные гранаты.
В октябре полк вел бои местного значения и одновременно усиленно готовился к зимним боевым действиям, заменялось летнее обмундирование на зимнее, рубились землянки, завозился запас продовольствия и топлива.
13 октября была взята важная высота, с которой долгое время противник держал тыловые сообщения полка под своим огнем. После этого угроза обхода обороны противником с фланга была полностью ликвидирована. Трагична судьба многих наших людей на этой высоте, которая в оперативных документах именовалась 1316.
В оперативной сводке группы войск Марухского направления говорится: “...В период с 5 по 12 октября 1942 года 810-й стрелковый полк совместно с 1-м батальоном 107-й стрелковой бригады вел активные боевые действия за овладение высотой 1316, в результате которых 13.10.1942 г. в 10.00 наши части овладели высотой 1316”.
Еще в двадцатых числах сентября туда была послана разведка в количестве десяти человек. Задача их заключалась в том, чтобы уточнить огневые точки противника и расположение их подразделений.
Разведчики ушли, соблюдая все предосторожности, но немцы все же заметили их, пропустили глубже в свой тыл и там уничтожили. Когда об этом стало известно в полку, вызвался пойти туда один сержант грузин Георгадзе. Ему не удалось взять языка, но он принес офицерский мундир, в котором оказались весьма цепные документы и карты, благодаря которым стала возможной операция по захвату высоты.
12 октября Смирнов поставил задачу нескольким группам первого батальона: при поддержке минроты сбить противника с высоты 1316 и овладеть ею. Через два часа батальон начал подъем на высоту.
Высота эта была засыпана снегом и имела крутой наклон, градусов под 45, но к вечеру все же была взята. Бой был ожесточенный, доходивший до рукопашных схваток. Командир батальона по рации сообщил Смирнову о выполнении задачи.
– Оставьте там один взвод,– приказал Смирнов утром 13 октября,– а остальных спускайте вниз...
Когда батальон был на половине спуска, командир объявил обед. День стоял теплый, бойцы весело располагались кто где мог, не подозревая о смертельной опасности, нависшей над ними.
Снег, грузнея под солнцем, сползал потихоньку с вершины, накапливался в крупных камнях и вдруг с гулом пошел вниз, увлекая за собой камни и новые массы снега. Лавина шла с такой скоростью, что расположившиеся на привале бойцы ничего не успели предпринять для своего спасения. Страшное снежное море подхватило их и понесло к подножью горы, крутя в немыслимых снеговоротах. Так погибли десятки солдат первого батальона. Позже стало известно, что на высоте после ее взятия у немцев были обнаружены обугленные трупы десяти разведчиков. Немцы сожгли их на костре.
В октябре поднялись снежные буры и метели. Казалось, солнечный день и звездная ночь ничего плохого не предвещали. Но в течение нескольких часов выпадал снег глубиной в несколько метров.
Долгое время на перевалах не было хорошо оснащенной медицинской службы. Раненым оказывалась лишь первая помощь, а затем дальними и трудными тропами они отправлялись в Захаровку и в Сухуми. Естественно, далеко не все могли преодолеть такой тяжелый путь, а самолеты не всегда могли вывезти тяжелораненых.
Обстоятельства требовали создания хирургического отделения непосредственно на перевале. Вначале из штаба дивизии прибыли на Марухский перевал первые четыре врача-хирурга. Среди них была одна женщина. (К сожалению, фамилии их установить не удалось.) Они в течение суток по горным тропам прошли тридцать километров, неся с собой вое необходимые препараты. Им было очень трудно, особенно женщине. Но они мужественно продолжали путь, ибо понимали, что несут на перевал жизнь тяжелораненым, которых невозможно было доставить в госпитали Сухуми.
Невероятно трудно создать в тех условиях операционную. Подразделения полка построили особую землянку, в которой день и ночь производились сложнейшие хирургические операции. Большая заслуга в этом начсанслужбы капитана медслужбы Шатакашвили и командира санитарной роты 808-го полка капитана медслужбы Г. А. Мочитадзе.
Много раз операционную землянку заносило толстым слоем снега, засыпало во время снежных обвалов. Ее откапывали, расчищали дорожки и по ним, словно по глубокому тоннелю, несли новых тяжелораненых. Жаль, что мы не можем назвать здесь фамилии хирургов, но солдаты, которым они даровали жизнь, с чувством глубокого уважения и признательности спустя много лет вспоминают ех, рассказывают о них своим детям и внукам.
Марухские солдаты помнят о санитарных инструкторах Яковенко, Александре Силиной, А. И. Рыкове.
В 1969 году мы встретились с отдыхавшей в Пятигорске Татьяной Захаровной Задиракой, проживающей ныне в городе Кривой Рог.
На фотографии группы медсанбата она узнала себя и своих подруг-санинструкторов Полину Губенко, Олю Пикуль, Ивана Перепеченко, которые вынесли с поля боя на перевалах сотни раненых бойцов. Медицинский работник Федор Петрович Оверченко, проживающий ныне в Черкесске, рассказывает о санинструкторе первого батальона 155-й стрелковой бригады Ане Дутловой, воспитаннице Саратовского детского дома. Она находилась в одном взводе с мужем, лейтенантом Дутловым. Им вместе было 39 лет.
Взвод лейтенанта Дутлова одним из первых встретил на леднике егерей. Завязался кровопролитный бой. Слабенькая, крохотная Аня, не зная усталости, под пулями по льду выносила с поля боя раненых, перевязывала их, оказывала первую помощь.
В самую тяжелую минуту, когда взвод был окружен, Дутловы написали два заявления одного и того же содержания: “Желаю коммунистом биться с врагом... Звание коммуниста оправдаю с честью”.
Смертельно раненный, лейтенант Дутлов умер на руках Ани. В этот день она вынесла с поля боя еще одиннадцать раненых.
Заявление супругов было удовлетворено: в партию их принимали вместе, санинструктора Анну Васильевну Дутлову и посмертно командира взвода Ивана Авдеевича Дутлова.
Родственники Ивана Дутлова, проживавшие тогда в селе Никольском, что затерялось в дремучих лесах Алтая, может быть, и сейчас не знают, какими смелыми в бою были их сын Иван и невестка Аня.
– Слухи, в свое время распространившиеся в Абхазии и дошедшие до Тбилиси, где проживала семья, о моей гибели на Марухском перевале, – улыбнувшись, сказал Владимир Александрович, – как видите, были ложны. Эти слухи пошли после того, как в кризисные дни начала сентября меня ранило в голову, но я остался в рядах защитников Марухского перевала, отлично сознавая, что не имею права покидать поле боя в столь тяжелое время.
Получив новое назначение, я 5 ноября 1942 года сдал командование родным мне полком вновь назначенному командиру полка майору II. С. Титову.
Сейчас мне особенно радостно думать, – продолжал Владимир Александрович,– что время, которое, казалось, должно было сгладить прошедшие события, не сгладило и не похоронило их.
И вот теперь, когда обнаружены останки погибших воинов, снова врывается буря воспоминаний о защитниках Марухского перевала.
Он некоторое время молчит, легко поглаживая ручки кресла, потом встает и протягивает руку.
– Передайте мои братские чувства однополчанам, всем боевым друзьям, участникам защиты Марухского перевала...
Мы выходим на улицу вечерней Москвы. Она вся сияет в ярких огнях. Легкий снежок, похожий па тот, далекий, над темной громадой Кара-Кая, летит, оседая па деревьях улицы Октябрьского поля, на крыши новых зданий, и нам становится немного досадно, что никто из прохожих – ни старушка с авоськой, которую бережно переводит через улицу молоденький милиционер, ни сам этот милиционер, ни девушка в алом свитере и с блестящими коньками в руках, ни парень в коротком сером пальто, заглядевшийся вслед этой девушке, не подозревают сейчас, что в одном из этих зданий живет скромный пожилой человек с военной выправкой, спасший вместе со своими бойцами двадцать с лишним лет назад на холодном и мрачном перевале частицу того великого, что мы зовем Родиной, и без чего не было бы сейчас ни этих огней, ни снежинок над деревьями и домами, ни восхищенного взгляда вслед девушке в алом свитере, с блестящими коньками в руках.

История одного боевого донесения

В те дни, когда мы работали над материалами 394-й дивизии, хранящимися сейчас в Центральном архиве Министерства обороны, попалась нам загадочная запись в документах 810-го полка. В одном из первых боевых донесений о потерях личного состава командир полка майор Смирнов Владимир Александрович вслед за убитыми, ранеными, замерзшими и пропавшими без вести, в графе “по другим причинам” записал: “Нач. состав, двое”. Кто эти люди из начальствующего состава? Ответ мы нашли у Владимира Александровича Смирнова.
– Это одно из самых горьких воспоминаний в моей военной биографии. Да, наверно, не только в моей, – сказал Владимир Александрович.– Командир второго батальона Родионов и комиссар батальона Швецов были храбрыми людьми.
– Расскажите, Владимир Александрович.
– Могу рассказать все, что помню. Смирнов достал документы, что у него сохранились от давних дней, посмотрел и начал рассказ.
– Произошло это в конце сентября, точнее, 29 сентября 1942 года, а события, о которых пойдет речь, совершались недели за две до этого.
Как вы помните, в результате подготовки к походу в сторону Клухорского перевала 2-й батальон нашего полка был временно подчинен командиру 808-го полка майору Телия. Оставался в прежнем подчинении и в те дни сентября, когда немцы в непрерывных боях нанесли поражение главным силам 808-го полка. В этих боях сильно был потрепан и наш 2-й батальон, занимавший левый фланг полка майора Телия. Остатки батальона не успели отойти вместе с полком и вынуждены были, поскольку немцы их отрезали от главных сил, пробираться к своим глубоким обходным маневром с перевала Ужум на перевал Аданге.
Честно говоря, мы уже не ждали их, думали, что погибли. И вдруг получаем донесение от второго батальона – Родионов и Швецов вместе с бойцами – что-то около ста человек – вышли в расположение наших подразделений. Отход с перевала Ужум скорее можно назвать логическим действием в результате сложившегося превосходства немцев. К тому же батальон оказался изолированным от своих. Тем не менее ни командование батальона, то есть Родионов и Швецов, никто из бойцов не сдались на милость вражью, а продолжали пробиваться к своим и пробились!
– Вы хорошо помните их?
– Еще бы! Это были прекрасные товарищи и командиры. Родионов, помню, прибыл к нам в полк в августе сорок первого. Лет ему было сорок или сорок пять, словом, вполне зрелый возраст. До войны он работал преподавателем. В полку мы ценили его, как деятельного и весьма подготовленного в военном отношении человека. Сколько раз я проверял его батальон еще на побережье, когда мы вели противодесантную службу, и всегда его служба была на высоте. Я уж не говорю о боях на перевале. Тут он показал себя храбрым, справедливым, выдержанным командиром. Таким он остался и до конца. При исполнении приговора, как мне рассказывали, не проронил ни слова.
Что касается комиссара Швецова, то можно сказать, подобрались они с Родионовым лучше некуда. Швецов был кадровым политработником и авторитетом пользовался высоким среди рядовых и командиров. Достаточно сказать, что он был секретарем партийного бюро полка. В бою вел себя отважно, не раз подавал личный пример бойцам.
После некоторого молчания Владимир Александрович проговорил:
– Надо покопаться в архивах да обратиться к другим офицерам полка. Они, вероятно, тоже откликнутся. Все мы любили и ценили второй батальон и его командование...
Так мы и сделали. Написали письма бывшим офицерам полка, а пока ожидали ответов, решили поискать в архивах Министерства обороны. Нашли мы политдонесение инспектора политотдела 3-го корпуса старшего политрука Ведерникова. 23 августа 1942 года он писал в Политотдел, что подразделения 810-го полка, находящиеся на Марухском перевале, установили связи с партизанским отрядом, где командиром и комиссаром является секретарь Ставропольского крайкома партии тов. Храмков. Партизаны будут оказывать всемерную помощь защитникам перевала. Политико-моральное состояние подразделений, обороняющих Марухский перевал, высокое. Настроение у бойцов хорошее. Готовы выполнить любую задачу.
Приводит Ведерников и высказывание сержанта минометной роты Кособуцкого, который сказал: “Обратно в Сухуми не пойдем, а пойдем на Северный Кавказ уничтожать немцев, пока ни одного там не останется...”
В другом политдонесении того же Ведерникова, посланном несколько позже, снова подтверждается высокий моральный дух бойцов и командиров второго батальона. Тут он прямо называет командира и комиссара батальона– Родионова и Швецова. Ведерников сообщает, что с продовольствием дело обстоит плохо, запасов нет. Но “...оборонные работы и расстановка подразделений идет нормально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66