Ильяс отворачивается и видит собаку, огромного кавказца, который несется к ним от пастушеской будки с загоном. Они кидаются друг другу навстречу, Ильяс хватает собаку за уши, хохочет, отбивается. Из будки появляются братья и дядя. Все обнимаются.
ПАСТБИЩЕ. ВЕЧЕР
Смеркается. Пастухи сидят у костра, говорят по-даргински. Они жарят мясо, кто-то аккуратно ломает сыр. Вдруг начинает лаять собака, двое вскакивают – совсем рядом проскользнула змея. Ильяс с братьями, осторожно вглядываясь в траву, идет следом.
– Зачем она тебе? – окрикивает его дядя.
– Поймаю ее сейчас.
– Кто сердце живой гадюки съест, тот храбрым будет, – добавляет брат.
– Если его самого змеиное племя не сожрет! Это старая сказка, только на дураков не действует.
– Э, правда, брось, сынок.
Ильяс, улыбаясь, продолжает вглядываться в траву…
– Ушла, гадюка…
ПАСТБИЩЕ. УТРО
Утром солнце выстреливает так же неожиданно, как и вчера. Пастухи собираются домой, вьючат лошадь. Ильяс стоит поодаль, смотрит куда-то вдаль, на дорогу.
– Вот палка тебе, – говорит отец. – Дед твой еще с этой палкой пас. Послезавтра братья приедут, мать сыра свежего пришлет. Чего еще хочешь?
– Спасибо, отец, ничего не надо.
– Э, как ничего… Женщину хочешь, наверное, – смеется отец. – Скоро найдем тебе невесту, уже время. А жеребец хороший вырос?
– Красавец жеребец, отец!
– Понравился жеребец?
– Э, красавец…
– Твой будет. Баранов тоже отдам. Живи только…
– Спасибо, отец…
– Ну, счастливо, послезавтра братья придут…
Маленький караван уходит, Ильяс, убедившись, что старшие скрылись из виду, закуривает. Они остаются вдвоем с собакой, долго бредут вдоль стада. Солнце поднимается все выше, горы становятся зелеными, потом желтыми.
Ильяс долго лежит на животе, грызет травинку, смотрит прямо перед собой. Слушает кузнечиков. Вдруг он приподнимается и по-кошачьи прыгает куда-то в кусты. Пес удивленно вскидывает уши. Трещат ветки, еще прыжок, и прямо из-под ног Ильяс выхватывает змею. Закусив губу, он делает резкое движение и отбрасывает порванную гадюку далеко в сторону. У него на ладони бьется маленький коричневый комок. Стараясь не зажмуриться, он быстро его глотает. Собака настороженно смотрит на хозяина.
– Не сдохну, как думаешь? – Ильяс достает фляжку, полощет рот. Потом внимательно смотрит на собаку. – Слушай, Барс, у меня страха нет, понял?
Он делает зверское лицо и, рыча, наступает на пса.
С пригорка, где они возятся, хорошо видно шоссе. По нему мчатся машины, едет рейсовый автобус. Ильяс играет с собакой, хватает ее за уши, то нападает, то, хохоча, отскакивает…
АВТОБУС. ДЕНЬ
В автобусе у окна сидит Армен. Он думает, смотрит на горы. Вдали едва видны две фигурки, человека с палкой и собаки. Они гоняются друг за другом, видимо, играют…
ПАСТБИЩЕ. ДЕНЬ
Ильяс провожает взглядом автобус. Пес, высунув язык, останавливается, но тут хозяин резко хватает его, да так, что тот, взвизгнув, отскакивает.
– Э, собачка, тебе сердце гадюки надо съесть… – смеется Ильяс.
Они стоят посреди долины, пес и пастух. Ильяс, опершись на палку, смотрит, как автобус скрывается за горизонтом. Проходит еще некоторое время.
– Иди, паси баранов, – говорит он собаке. – Иди! Охраняй!
Ильяс втыкает посох в землю и не спеша направляется в сторону шоссе, на трассу Ростов-Баку.
МОСКВА. АЭРОПОРТ ШЕРЕМЕТЬЕВО-2
Эффектная девушка в темных очках и на высоких каблуках пересекла стоянку аэропорта и остановилась у выхода.
Она постояла какое-то время, не обращая внимания на парковщиков, пассажиров и проходящих мимо цыганок с детьми.
– Красивая, я твою судьбу через сегодняшний день вижу, – сказала одна.
Проезжали машины, девушка стояла, слушала, потом дала цыганке денег, и у нее зазвонил телефон. Она достала его из сумочки, послушала и сказала:
– Я уже четыре минуты как на месте.
Распахнулась дверь белого микроавтобуса, который стоял прямо за ней, и рядом возник вежливый человек маленького роста.
– Добрый день, – сказал он с небольшим кавказским акцентом. – Заходите.
В салоне сидели некрасивая девушка в форме стюардессы и печальная толстая собака. Маленький позвонил, и из соседнего «мерседеса» вышли двое мужчин, что было видно через окно.
– Здравствуй, – сказал один, поднявшись в автобус. – Ильяс меня зовут.
– Добрый день, – прохладно отозвалась она. – Катя.
– …А это родственник мой, муж сестры двоюродной. Он по-русски не говорит совсем, горец…
Ильяс был одет теперь в богатый костюм, на руке – дорогие часы и перстень. Родственник выглядел совсем диким, но тоже был похож на гангстера.
– Мне тебя хорошие люди порекомендовали, – продолжил Ильяс. – Сказали, девушка серьезная.
– Правильно сказали, – в тон ему ответила Катя. Ильяс улыбнулся и кивнул маленькому:
– Ну, рассказывай.
– До самолета – тридцать минут. Идете вы вдвоем, с этим человеком, – показал он на родственника. – Держитесь все время рядом, друг друга не знаете. Это ясно?
– Абсолютно.
– Стюардесса рядом будет, пойдет впереди. Если что, увидит оперов, собак, перевесит сумку на другое плечо. Так что вы на нее смотрите. Тогда совсем близко к нему надо быть.
Катя кивнула, но на стюардессу и на родственника даже не взглянула.
– Собаки если кинутся, не пугайтесь. Это течная сука, у него на штанах ее кровь будет. Собаки по-любому на этот запах среагируют, даже если вы в метре от него будете. Его возьмут, пока будут проверять, вы с товаром уйдете. Вопросы есть у вас?
– Есть один. А среди тех собак сук не бывает? – спросила Катя.
– Служебные собаки в основном кобели. В девяноста процентах случаев.
– Ну, это ничего еще… Я на кобелей везучая.
Стюардесса кисло отвернулась, Ильяс улыбнулся.
– Дай обувку примерить, – приказал он. Маленький достал из под сиденья коробку с надписью «Гуччи».
– Наденьте, тридцать шестой размер, ваш, как просили, – в коробке лежали модные красные сапоги на толстой платформе.
– Просили, во-первых, тридцать шесть с половиной, – спокойно ответила Катя, – а во-вторых – синие.
– Тридцать шесть с половиной не было, не нашли, – занервничал маленький, – вам в них только два часа пробыть… А уж синие или красные, это значения не имеет…
Стюардесса злорадно блеснула глазками.
– Это в твоем колхозе значения не имеет, – вдруг ледяным голосом произнесла Катя. – В горах. А здесь имеет. Я под синие сапоги одета.
Маленький побагровел, а Ильяс осторожно заметил:
– Послушай, сапоги поменять никак не получится, товар уже в эти заложен. Почему в красных не можешь?
– Да я хоть с голой задницей могу. Только люди внимание обращать будут… Вы же под свой костюм папаху не носите? Да еще с товаром…
Ильяс задумался и почему-то посмотрел на родственника-горца.
– Э, у нас по-всякому ходят, – помрачнел он и вдруг резко перешел на даргинский. Маленький начал было оправдываться, но Ильяс начал просто звереть от ярости. Положение надо было как-то спасать.
– К этим сапогам сумку хотя бы красную надо, – сказала Катя безразличным тоном и поднялась.
Маленький судорожно посмотрел на часы.
– Пятнадцать минут осталось…
Но Ильяс рявкнул, и тот бросился к двери.
Маленький едва поспевал за длинноногой Катей; около витрины бутика она приостановилась. Снаружи на стенде висели сумки, маленький сдернул красную и бросился к кассе. Катя, не обращая на него внимания, не спеша вошла, стала выбирать.
– Вот же, красная, купил уже, – прошипел маленький, весь покрытый потом.
– Эту маме своей подари.
Тот пошел пятнами и утерся носовым платком. Пришлось отнести эту сумку назад любезному юноше-продавцу и еще подождать. Наконец Катя выбрала подходящую, сунула ему в руки и направилась к выходу.
Маленький посмотрел на ценник, но Катя уже выходила из магазина. Обливаясь потом, он вытряхнул продавцу мятую кучу денег из карманов, тот невыносимо долго их расправлял, а потом сказал:
– Прошу прощения, еще тысяча шестьсот двадцать рублей.
Маленький изменился в лице – денег у него больше не было.
– Слушай… Возьми часы, а… «Редженси», швейцарские… Две штуки стоят… Очень надо, сумочка понравилась… Можешь, а?
Юноша любезно улыбнулся.
– Да, это возможно, – вежливо ответил он.
Маленький несся через стоянку аэропорта, как карманник.
Сучке задрали хвост, помакали ваткой. Потом втерли кровь в отвороты брюк и в носки мрачному родственнику-гангстеру.
Катя надела сапоги, пересыпала содержимое своей сумочки в новую.
По знаку Ильяса гангстер взял чемодан и вышел из автобуса.
Через стоянку он направился к залу вылетов.
Пара беспородных кобелей на остановке маршрутного такси задрали носы и припустили по ветру.
Ильяс помог выйти Кате и открыл перед ней дверь «мерседеса».
Гангстер-горец с тяжеленным чемоданом почти миновал стоянку, увидел, как остановился перед входом белый микроавтобус и высадил стюардессу.
Собаки с воодушевлением неслись через всю площадь, но, к счастью, человек с чемоданом уже заходил в стеклянные двери. Как раз за его спиной выскочила из «мерседеса» девушка и зашла следом.
В комнате свиданий ростовской колонии строгого режима – осужденные женщины. Они говорят в камеру.
– Соколова Евгения, 105-я, часть первая, восемь лет…
– Кантор Татьяна, 206-я, 101-я, часть третья, шесть лет…
– Гудзиева Эльмира…
– Вележаева Анастасия…
– Коротких Ирина…
– Разлогова Светлана, 105-я, часть вторая. Третий год заканчивается, полсрока уже. А вы кино снимать будете?
– Да, кино, – отвечает Армен. – Артистку ищу. Вам с этой девушкой встречаться не приходилось?
…Сзади остались серые кирпичные корпуса и вышки, пролетела внизу паханая полоса с колючкой. В степи еще кое-где лежал снег, особенно в оврагах, с высоты взгляд охватывал курганы, шоссе, которое гудело впереди. Воздушный поток поднимал вверх, но уже гудела снизу четырехрядка, разнося высоко в небо запах соляры, асфальта и жженой резины. Со стороны станицы поднимался дым завода и печных труб.
СТАВРОПОЛЬ. ВЕЧЕР
В пустом темном зале ставропольского театра за освещенным режиссерским пультом сидит Армен. Курит. Идет репетиция «Дяди Вани». Армен изредка подает реплики, что-то спокойно объясняет.
В зал тихо заходят три человека, одетые в черные дорогие костюмы, и вежливо останавливаются у входа. Ассистентка, пробравшись к ним между стульями, о чем-то растерянно шепчется, но Армен вроде не обращает на это внимания, и она усаживает незнакомцев на последний ряд. Один из них – Ильяс. Репетиция продолжается.
Гости внимательно смотрят спектакль.
– Дорогая, что за постановка? – тихо интересуется Ильяс.
– Чехов… «Дядя Ваня», – робко отвечает девушка.
– «Дядя Ваня»… Ты извини, я из аула сам, – улыбается Ильяс. – За всю жизнь только одну книгу прочитал. В шестнадцать лет. «Духи сибирской равнины» называется. Про шаманов, древних людей… Интересная… Больше ни одной книги не прочитал.
Девушка поправляет очки.
– Этот режиссер, который постановки делает?
– Да… Это режиссер.
Не оборачиваясь, Армен невольно прислушивается к тому, что происходит сзади.
В зал заходит толстый человек с папкой.
– Продолжайте, продолжайте, – машет он в сторону сцены и небрежно здоровается за руку с Арменом.
– А этот кто? – спрашивает Ильяс.
– Это главный режиссер.
– Зачем доктор на табуретку встает, как аист! – громко говорит главреж по-армянски. – Что, повеситься хочет?
– Так лучше, Арутюн Тигранович, – по-русски сухо отвечает Армен.
– Как лучше, чем лучше? Мне это непонятно! Если только он повеситься хочет… Ты повеситься хочешь, Владимирцев?
Пожилой актер смущенно улыбается.
– Не хочешь? А молодой режиссер – почему-то хочет кого-нибудь повесить… – все балагурит главреж.
Армен бледнеет, по-прежнему думая про странных людей на последнем ряду.
– Я бы вас повесил с удовольствием, Арутюн Тигранович, – вдруг глухо произносит он и начинает собирать бумаги. – Репетиция окончена, спасибо.
Главреж непроизвольно открывает рот, растерянно озирается по сторонам и натыкается взглядом на трех дагестанских бандитов в глубине зала.
Ильяс, выдержав паузу, приветливо говорит:
– «Дядя Ваня», в школе дети даже учат… Что ему непонятно было?
Ассистентка, ни жива ни мертва, глупо улыбаясь, приподнимается с соседнего места:
– Здрасьте, Арутюн Тигранович!
ОКОЛО ТЕАТРА
Армен с Ильясом в сопровождении двух товарищей выходят на улицу.
– Я сам из аула, Армен, – говорит Ильяс, – Чехова даже не читал. Ильяс меня зовут.
– Я знаю… Понял. Армен.
КАБИНЕТ
Из-за шторы в своем кабинете бледный главреж наблюдает, как садятся в большой черный «мерседес» четыре человека.
– Я слышал, искал ты меня? – спросил Ильяс.
– Да, искал… Не ожидал здесь увидеть…
– А я пришел постановку посмотреть, театр…
– Театром интересуетесь?
– Понемногу всем интересуюсь. Мне учительница одна с Махачкалы рассказывала, что хорошие постановки делаешь.
Армен смущенно кивнул.
В МАШИНЕ
– А зачем искал ты меня?
– Я про тебя тоже слышал, конечно… А вообще, мне человека найти нужно.
– Что за человек?
– Девушка одна. Она в тюрьме сидела, на зоне в Ростове, год назад. А потом пропала.
– Совсем?
– Совсем. Из внутреннего изолятора. Никто не знает как.
Армен достал фотокарточку и протянул Ильясу.
– И эту девушку тебе найти надо?
– Как воздух. Я ее каждый день ищу. Только следов нету.
Почувствовав некоторое сомнение собеседника, Армен добавил:
– Скажешь, чем расплатиться, – все сделаю. Рабом стану.
Ильяс помолчал.
– А зачем тебе девушка эта? – поинтересовался он.
– Жениться на ней хочу, – мрачно ответил Армен.
– Попробовать можно, Армен. Закину… А я тут одну постановку хочу замутить, но, знаешь, культурный человек нужен. Режиссер, типа тебя. Постановщик.
Пожилая веселая зэчка рассказывала историю непутевого мужа.
– Он из рейса возвращался – король. Бабла у него море было. Один раз привез сапоги югославские в коробке. А коробки две. Я сапоги меряю и спрашиваю: «А эти кому?» На вторую коробку. Он ржет, коробку открывает, а она полная денег! Из пивной шел, тропинку выкладывал четвертаками – а пивная была за квартал…
Армен улыбается, кивает, меняет кассету в камере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28