— спросил Ансельм, явно сбитый с толку.«По цвету его волос и глаз», — подумал Долф, а вслух сказал:— Он сам поведал мне об этом ночью, когда мы стояли у печи.Воспоминание о чудесном явлении хлебов было еще свежо в памяти у всех. В то замечательное утро никто не задавался вопросом, откуда взялся волшебный завтрак, зато теперь они знали: о них позаботился Рудолф ван Амстелвеен. Рудолф всегда сумеет помочь в беде, он спас их даже от голода. Ребята перешептывались и переговаривались между собой, очень довольные тем, что у них такой могущественный покровитель.— Хлеб-то и был отравлен, — быстро нашелся дон Ансельм, — ибо с того самого времени на нас обрушилась Багряная Смерть.— Ложь! — яростно защищался Долф. — В лагере уже тогда было не меньше тридцати больных. В тот день не было ни единого человека, кто бы не позавтракал с нами. Все ели хлеб: и вы, дон Ансельм, и я тоже, и Леонардо, и отец Тадеуш. Разве кто-нибудь из нас отравился? И вы знаете лучше других, дон Ансельм, что не я принес болезнь в лагерь, я лишь боролся с ней в меру своих сил. На клевету вас толкает ненависть ко мне, а все ваши доказательства — сплошное мошенничество.Тут у него вышла промашка, и Долф сразу почувствовал это. Нужно было тщательнее взвешивать свои слова, но осторожность изменила ему; он больше не хитрил, не раздумывал над ответами. Гордое достоинство человека двадцатого столетия восстало против этой комедии. Пусть это стоит ему жизни, он бросит им правду в лицо!— Как ты смеешь, негодяй, называть святого отца мошенником? — завизжал Николас.— Я и не то еще смею! — кричал Долф, отбросив всякую осмотрительность. — Ваши обвинения построены на песке — ложь и еще раз ложь, все ребята это знают. Я и не собираюсь их останавливать. Для чего мне это? Пусть идут в Геную, я и сам пойду с ними, чтобы увидеть ваше хваленое чудо. Встану рядом с Николасом, когда по мановению его руки море отступит от берегов. Кто же откажется от такого зрелища?— Почему же ты вечно задерживаешь нас в пути? — издевательски спросил Ансельм.— Если я и останавливал вас, то лишь потому, что честь не позволяет мне бросить на произвол судьбы обессилевших больных детей; честь не позволяет мне смотреть, как они погибают от голода. Только поэтому. Если вы сочтете грехом заботу о своих меньших братьях и сестрах, я готов понести за это наказание. Но я не позволю клеветать на себя людям, которые, встав во главе крестового похода, не в состоянии даже позаботиться о детях, вверивших им свою судьбу.Он услышал одобрительный ропот за спиной. Чаша весов опять склонялась в его пользу.— Оскорбляя меня, Рудолф ван Амстелвеен, ты наносишь оскорбление Богу.— Неправда. Как я могу оскорблять Бога заботой о его странниках?Долф кивнул в сторону перепуганного Николаса.— Вон стоит пастух Николас, святой Николас, который слышал ангельские голоса. Пусть он скажет, достаточно ли так называемых доказательств, которые высказал дон Ансельм, чтобы осудить меня. Я подчинюсь приговору Николаса.Долф не собирался больше затягивать спор и хотел только одного: быстрее покончить с этим судилищем. Он рассчитывал на слабохарактерность Николаса, прекрасно понимая, что на карту поставлено все. Стоит Николасу поддержать Ансельма — и он, Долф, погиб. Но хватит ли у бывшего подпаска смелости на такой шаг? Усиливающийся ропот говорил о том, что большинство поддерживает Долфа. В конце концов, Николас не глуп, он понимает их настроение. Неужели рискнет пойти наперекор остальным?Он не отрывал пристального взгляда от Николаса, который в смущении ерзал, ощущая крайнюю неловкость.Стоя спиной к зрителям, Долф не мог видеть, как во главе большого отряда выступил вперед Франк. Факелы отбрасывали свет на известный хлебный нож, которым маленький кожевник работал целый день и который теперь поблескивал у него в руке. Парни из его команды сжимали остро отточенные камни и куски железа, служившие им для очистки кож. В другом конце поля, наискось от Долфа, поднялся Леонардо вместе с Петером и Марике, за ними другие ребята, вооруженные короткими копьями, ржавыми спицами, персиками с твердыми нашлепками на конце. Фредо, который находился ближе всех к сотне факельщиков, взмахнул рукой, словно собираясь подать сигнал.Воцарилась мертвая тишина, ребята застыли, озаренные огнем факелов. Все ждали, что скажет Николас, и тот почувствовал исходящую от них угрозу. Оба монаха со своего валуна тоже заметили признаки готового вот-вот вспыхнуть мятежа. Ансельм заметно побледнел, Йоханнес улыбнулся, молитвенно сложив руки, будто просил всевышнего излить на Николаса свою мудрость, дабы тот принял справедливое решение. Напряжение росло.Но еще один человек почел необходимым накалить обстановку до предела, то был Каролюс. В то время как Николас, уйдя в свои мысли, обдумывал «доказательства», представленные Ансельмом, король Иерусалима взвился во весь свой небольшой рост, алая мантия полыхнула в отсветах пламени, пояс засверкал серебром. Он являл собой живописную картину.— Я протестую против этого суда, — по весь голос заявил он. — Святые отцы и Николас не могут творить правосудие, ибо выносить приговоры — дело монарха. Я, ваш монарх в грядущем царстве, не позволю осудить невиновного и приговорить к смерти лучшего из моих подданных. Слушайте меня, дети Иерусалима: объявляю Рудолфа ван Амстелвеен невиновным в ереси, колдовстве и богохульстве, ибо этот благородный юноша — настоящий вождь и вернейший вассал. Обвиняю его в непочтительности, гордыне и дерзости, которые не являются преступлениями, наказуемыми смертью, — это лишь прегрешения, которые совершает каждый из нас. Посему, Рудолф ван Амстелвеен, повелеваю тебе преклонить колена перед судом, испросив у дона Ансельма прощения за те оскорбления, которые ты нанес ему сегодня.Маленький Каролюс сделал очень ловкий ход, рассчитывая тем самым подвести дело к благополучному исходу и одновременно удовлетворить тягу зрителей к справедливому приговору. Долф поднял удивленный взгляд на Каролюса и кивнул ему; он понял, что маленький король нашел мудрый способ разом покончить с этой тяжбой. Он уже сделал шаг вперед…Но слова Каролюса вызвали у Николаса внезапную вспышку гнева. Почести, которыми шесть недель тому назад был осыпан бывший подпасок, вознесшийся из крепостных в предводители крестового похода, собственная повозка с упряжкой волов, возможность ночевать в шатре наравне со знатью — все это донельзя вскружило ему голову. Николас вообразил, что он и впрямь самая важная персона в стане крестоносцев, их подлинный командир, каждое слово которого встречается беспрекословным подчинением. И вдруг этот своенравный коротышка посягнул на то, что принадлежит лишь ему, святому Николасу, осмелился вынести собственный приговор. Что он себе позволяет, этот мальчишка?— Замолчи! — взорвался Николас, вскакивая на ноги.Белое одеяние разлеталось по ветру, и языки пламени отбросили на него кровавую тень.— Замолчи, Каролюс, твой черед не подошел еще. Ты станешь королем лишь после того, как я приведу этих детей в Иерусалим, а пока это мой крестовый поход. Я заявляю: Рудолф ван Амстелвеен виновен. Он вступил в сделку с дьяволом и в ночной тиши совершает жертвоприношения своему ужасному господину. Он принял личину юноши, одного из нас, и пытается внушить нам, что хочет помочь детям, но, по правде говоря, он делает все, чтобы сбить нас с толку и помешать нам. Виновен, виновен, виновен, трижды виновен! Я, Николас, посланный небесами, приговариваю нечестивца Рудолфа ван Амстелвеен к смерти.Рев толпы заставил Долфа обернуться, приготовиться к самому худшему — вот сейчас огромная неуправляемая масса хлынет прямо на него! Первыми, кого он увидел, были его друзья, готовые к бою. Другие ребята воинственно напирали, вознамерившись тут же привести в исполнение приговор Николаса. Многие медлили в нерешительности. Большинство же исступленно выражало свое несогласие. При этом они тузили друг друга, толкали и молотили кулаками, крича во все горло. Внезапно голос Фредо перекрыл этот невообразимый гвалт:— Защищайте его!Леонардо взмахнул дубинкой и с криком: «Смерть предателям! Защитим Рудолфа!» — бросился вперед.Долф понял, что сейчас начнется самая настоящая бойня.— Растерзайте его в клочья! — приплясывая на камне, визжал Ансельм.— Не прикасайтесь к нему! Ребята, поможем нашему спасителю!Задние ряды напирали на стоявших впереди. Долф вскрикнул, но теперь уже ничто не могло помешать детям сцепиться в драке. Леонардо с дубинкой наперевес пробивался к той кучке ребят, что готовились схватить Долфа.— Нет! — взмолился Долф.В эту минуту среди полной неразберихи раздался звучный бас отца Тадеуша, воздевшего руки к небесам:— Прекратите! Тихо, тихо! Не троньте его, дети. Рудолф не виновен, я докажу это.Он повторял это, пытаясь перекричать спорящих, до тех пор, пока ребята не утихомирились. Любопытство одержало верх: всем хотелось узнать, что скажет святой отец. Охрана растащила забияк и отправила их по местам.— Тише, тише! Дон Тадеуш будет говорить.Шеренга факельщиков распалась — они обступили Долфа, прикрывая его от разъяренной толпы, но по призыву дона Тадеуша построились вновь. Все примолкли в напряженном ожидании, по-прежнему настороже, готовые в любую секунду снова вцепиться в противника. Каролюс вскочил со своего места со словами:— Спокойствие! Выслушаем отца Тадеуша!Священник все так же стоял, воздев руки, в призрачном круге света подле Долфа, затем он жестом приказал Леонардо, Франку и Петеру отойти в сторону, что они сделали с видом явного недовольства, после долгих колебаний.Затем Тадеуш взял мальчика за руку и подвел к подножию валуна, на котором размещались судьи.Ансельм вскинулся, чтобы одернуть монаха:— Ты что, не слышал, что Николас уже вынес свой приговор, брат Тадеуш? Приговор окончательный, остается лишь привести его в исполнение. Для чего тебе вмешиваться в это дело?Дон Тадеуш сбросил капюшон, блики света скользнули по выбритой макушке.— Безрассудные, — медленно и внятно начал он, — безрассудные слепцы, вот вы кто! Неужели вам недостает ума, чтобы узнать избранника небес, коего повстречали вы на своем пути, ибо это и есть он, Рудолф ван Амстелвеен. Всевышний послал его к нам, чтобы привести детей в Святую землю. Господь узрел, что Николас не сможет накормить досыта тысячи крестоносцев и сохранить им жизнь, и тогда он послал нам другого своего избранника: Рудолфа ван Амстелвеена, поручив ему божьих детей, которым Рудолф отдал весь свой юный пыл и сердце, полное братской любви. Разве не так? Враг рода человеческого, желая погубить невинные души, грозил им Багряной Смертью, не этот ли юноша победил орды дьявольских слуг? Рудолф ван Амстелвеен печется о нашем хлебе насущном и о нашем здоровье телесном, его старания вселяют в нас силу и мужество. И после всего этого ты, брат Ансельм, и ты, Николас, дерзнули обвинить Богом отмеченного юношу в колдовстве. Позор на ваши головы! Да еще хотите убить его руками тех самых детей, что обязаны ему жизнью. Так-то вы благодарите Бога за милость, ниспосланную им? Вы горько пожалеете об этом, дон Ансельм, и ты, Николас.Бессильная злоба душила Ансельма.— Брат Тадеуш, твои слова причиняют нам боль, не дай обмануть себя. Может ли еретик быть избранником Господа?— Неисповедимы пути Господни, ведущие к исполнению высшей воли, брат Ансельм.— Не старайся прибегнуть к уверткам, брат Тадеуш. Ты укоряешь нас в том, что мы не распознали в этом юноше отмеченного Богом избранника. Но как, скажи, нам было узнать его? Не по тому ли благочестию, которого у него нет и в помине? Быть может, по его наружности? А ведь привлекательной наружностью нас и вводит в соблазн нечистый.Дети напирали, стараясь не шуметь. Затаив дыхание следили они за поединком двух благочестивых отцов. Чем-то он закончится? Они успели совсем позабыть о раздоре, за минуту до этого расколовшем их на два противоборствующих лагеря. Навострив уши, раскрыв рты, распаренные, вспотевшие, ловили они каждое слово.— Дон Тадеуш, — заявил Николас, покраснев как рак, — ваши слова доказывают только то, что вы стремитесь выгородить Рудолфа. Больше вы ничего доказать не можете.— Нет, могу, — теперь уже в сильном волнении отозвался монах. — Это вы способны только обвинять, а у меня есть доказательство. Самое настоящее.— Предъяви его! — срываясь на крик, потребовал Ансельм.Он испуганно вгляделся в пустые ладони Тадеуша, словно ожидая увидеть в них грамоту с печатью и божественным росчерком.— Вот вам доказательство, — торжественно проговорил Тадеуш.Он снова взял Долфа за левую руку, слегка приподнял рукав свитера и предъявил всем свое «доказательство».Шрам.В раннем детстве Долфа укусила собака. Зубы пса вонзились чуть пониже локтя, оставив три глубокие раны.Раны вскоре зажили, но следы зубов виднелись до сих пор.Рваные шрамы на внутренней поверхности предплечья были и без того заметны, а уж летом белые полосы на загорелой коже особенно бросались в глаза. Долф, конечно, помнил об этих шрамах, но привык не обращать на них внимания. Одноклассники сначала спрашивали его: «Тебя что, вилкой прокололи?» — и очень веселились. Но каким образом шрамы, оставленные собачьими клыками, свидетельствуют о его невиновности, Долф не представлял. Он изумленно уставился на собственную руку.— Вот знак, запечатленный Господом нашим, когда он объявил Рудолфу ван Амстелвеену о его священной миссии, знак святой Троицы. И вы еще сомневаетесь, безумцы, не различаете божественный замысел?Вмешательство отца Тадеуша произвело неописуемое действие. Ребята проталкивались вперед, всем хотелось увидеть необыкновенную отметину. Долфу едва не вывернули руку, многие падали перед ним на колени, целовали его ботинки, обмахрившуюся кромку джинсов, руку со шрамом и только что не расплющили его в своем рвении. Те, кто громче всех кричали: «Смерть ему!» — теперь рады были ползти по земле, лишь бы коснуться Рудолфа. Тогда Долф начал кое-что понимать. Сам Николас спустился с камня и растолкал ребят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43