— Кофи, напомни нам, беспамятным, где здесь ямс, а где эти… пататы.— Не пататы, а бататы! — поправила Катя.— У ямса клубни мельче, — сказал Кофи. — Ямс лучше жарить, как обычную картошку. Бататы лучше варить и кушать с чаем. Вместо булки. Странно, что Василий Константинович об этом не рассказывал.Кстати, где он? Где мама?— Докладываю: матушка в деревне, завтра вернется. Папа заступил в ночной дозор на складах фирмы «Тоусна».Катя поднялась, собрала на пальмовом листе ямс и отправилась на кухню. Оттуда крикнула:— Кофи, а кожуру тоже, как у картошки, срезать?— Точь-в-точь! — крикнул в ответ Кофи и вернулся к славному боевому прошлому отставного полковника Кондратьева. — И еще, Борька, мне странно вот что. Из Африки люди стремятся привезти сувениры.Маски везут, наконечники копий, стрел.Всё это развешивают на стенах, показывают гостям. А у вас ничего такого не видно.Африканские похождения отца очень мало заботили Кондратьева-младшего.У нового поколения новые ценности. Новые интересы.Африканские сувениры заботили Борьку еще меньше. Он действительно видел ритуальные африканские маски в некоторых домах и не испытывал к этим предметам ни малейшей тяги.— По-моему, отцу было в Африке не до этого. Он там государственными переворотами, насколько я знаю, занимался. Правительственные резиденции захватывал…Впрочем, Кофи, одна штучка у папы имеется. Сейчас покажу.Борис встал из-за стола и скрылся в родительской спальне. Кофи Догме налил себе водки и выпил одним махом, чему научился прежде, чем овладел русским языком.Борис прикрыл за собой дверь спальни и молча протянул Кофи какой-то предмет.Нож! Деревянная рукоятка в форме змеи, покрытая черным лаком. Страшное обоюдоострое лезвие тридцатисантиметровой длины. И крупные буквы гравировки, протянувшиеся от рукояти к острию:«А LА GUERRE СОММЕ A LA GUERRE».А ля гер ком а ля гер — на войне как на войне. Такими штуками французские парашютисты вспарывали животы недовольным по всей Африке. В начале шестидесятых.Когда французы ушли, то ножи, как водится, остались. Парашютисты меняли их на золото и алмазы. Дарили чернокожим возлюбленным. Отдавали черным колдунам в награду за амулеты бессмертия.Нож задрожал в руках молодого вождя.Он закусил губу. В голове грянули с беспощадной силой барабаны судьбы.
34 За окном угасал один из последних летних дней. Белые ночи были далеко позади.Неумолимо надвигался учебный семестр, и это дело надо было как следует отметить.На вечеринку Бориса, Катю и Кофи двоечник Дима привез в собственном джипе «Шевроле». Привез не куда-нибудь, а в чейто бывший дворец в центре Петербурга.Собственно говоря, это в школе Дима был двоечником, которого тащили из класса в класс благодаря папе, одному из секретарей Ленинградского горкома КПСС. Затем папа стал «новым русским» и купил двоечнику Диме джип и квартиру во дворце.Большое помещение с непривычки угнетает. Первым пример подал Борис: плюхнулся в кресло. И утонул. Катя постояла у картин и потащила Кофи за руку. Они осторожно примостились на краешке кожаного диванчика. Кофи посмотрел на часы.Половина девятого. За огромными окнами сгущались сумерки.— Сейчас я вам что-нибудь для души поставлю, — сказал двоечник Дима, подходя к стойке с радиоаппаратурой; он только что закончил разговор и небрежно швырнул трубку сотового телефона в одно из огромных кожаных кресел. — Пока народ не подвалил.Раздался мелодичный бой часов, и гости завертели головами, пытаясь обнаружить источник где-нибудь на стене.— Куда ты их запрятал, Димыч? — озадаченно пробормотал Борис.Хозяин выбрал компакт-диск, вставил под крышку проигрывателя и нажал пуск.Растянул удовольствие.— Никуда я их не прятал. Просто вы ищете часы настенные, а у меня напольные. Во-о-он там стоят. Начало девятнадцатого века. Штук на десять, думаю, потянут.Гостиная медленно наполнялась странными звуками. Скрежет, повизгивание, побрякивание, позванивание, постанывание. Какие-то удары, не связанные единым ритмом… И повторы, повторы, повторы.— Ты что поставил? — заорал Борис. — У меня от это" какофонии крыша едет!Голос хозяина долетел откуда-то из коридорных далей. Делаясь, однако, все громче и громче.— И с этим человеком я сидел за одной партой! И этого человека я принимал за интеллектуала! А у него от психоделической музыки крыша едет. — С этими словами хозяин дворца вернулся в гостиную, толкая перед собой столик на колесах, уставленный бутылками. — Я сокрушен и растоптан. Катя, что произошло с твоим братом?«У, сноб! — подумала Катя. — Так бы моргал ы и повыколола!»— У нас отец солдафон, мать — домохозяйка, — сказала она. — Как надену портупею, все тупею и тупею, слыхал? Это про нас. Откуда тут интеллекту взяться?Отца Димы она смутно помнила по той, прежней жизни. Юного двоечника привозила в школу черная горкомовская «Волга»."Смотрите, какой ежик! — подумал двадцатилетний сноб Дима. — А хороша!Фигура, морда… Такая баба, что черному гиббону и отдавать жалко".Резкий звонок в дверь заставил вздрогнуть всех, включая хозяина.— Стремный флэт. Открыта дверь. На пороге что за зверь? А-а-а, да это мент в натуре! — паясничая, продекламировал Борис.— Началось, — вздохнул Дима и, крутнув напоследок регулятор громкости, отправился открывать. — Просвещайтесь!Борис с ненавистью посмотрел на его туго обтянутую задницу. Подошел к проигрывателю и убрал звук совсем.— Борька, — Катя потянула брата за рукав, — он хоть где-нибудь учится, этот твой одноклассник?Борис наморщил лоб:— Ну естественно, — сказал Борис. — Ты что, не знаешь, где все папенькины сынки учатся? Если не в Штатах, то в МГИМО.— Что такое мгимо? — оживился вдруг Кофи.Это слово в его родной речи означало то, что медики называют «анусом». Порусски — задний проход.— МГИМО расшифровывается как Московский государственный институт международных отношений.В коридоре нарастал гул голосов. Делался все ближе и ближе. Наконец в гостиную вошел «бедный парень». А за ним — целая вереница молодежи, шесть или семь человек. Они тут же столпились вокруг колесного столика.Вот кто действительно чувствовал себя как дома! Парни и девушки, не обращая внимания на новичков, хватали фужеры, наполняли их из теснящихся бутылок, чокались и отхлебывали. При этом они обменивались быстрыми фразами. О последних видеофильмах. Об Уимблдонском турнире по теннису. О последнем показе мод в Париже. О последнем автосалоне в Детройте.— Золотая молодежь, — шепнула Катя брату. — Посмотри, какие шмотки.— Чтобы определить, что это за публика, необязательно смотреть на шмотки, — приблизившись к уху сестры, ответил Борис. — Они говорят на воровском жаргоне.Копируют родителей.— Боря, Катя, Кофи! — раздался призыв Димыча. — А вы что сидите, как на похоронах?Из шумной пьющей компании вылетело несколько любопытных взглядов. Борис взял в руку бутылку водки. Естественно, «Finlandia». Они выпили.— Извините, мой господин, — раздалось над ухом у Бориса. — Я вас в первый раз вижу в нашей компании.Девчушка лет семнадцати присела на подлокотник его кресла. На ней был короткий сарафан цыплячьего цвета.Он хмуро сказал:— Я резидент ЦРУ. Мне нужно вас завербовать.Это была шлюха. Только золотая. Ей не надо денег, потому что она сама может заплатить кому угодно. Этот желтый сарафанчик, должно быть, от Версаччи и стоит… Цен на одежду от Версаччи Борис не знал. Он не любил считать чужие деньги.Он любил иметь свои.Юная соблазнительница радостно улыбнулась и прошептала ему на ухо:— Я подумаю о вербовке.И вернулась к золотой молодежи.Борис налил еще. Когда чокались, взглянул на девицу в сарафанчике. Пару раз прежде ему доводилось за один вечер проделать с девушкой путь от знакомства до постели. Его самого снимали впервые.— Вы знакомы? — спросила Катя.— Нет. Первый раз вижу.— Если хочешь проверить, что у нее под сарафаном, будь осторожен. Она тебе нравится?Борис глянул еще раз.— Красивая. Похожа на молодую лисичку.Кто-то вспомнил о танцах. Сделали погромче, услышали какофонию и замахали загнутыми пальцами, как креветками:— Димыч, ты отвечаешь за свой базар?Ты обещал не бомбить нас больше этой лажей?Не по годам плешивый хозяин вразвалку подошел к радиоаппаратуре и со вздохом заменил диск:— Да, братва, вы уже, конечно, не мутики, но еще не богема. Шедевры «King Crimson» назвать лажей! Позор…«Это уже не автомобиль, но еще не космический корабль», — Борис вспомнил о сегодняшней поездке в джипе «Шевроле».Он решительно встал и подошел к девушке в желтом сарафане.Она тут же обвила его шею руками.— I put a spell on youl — надрывался в стоваттных динамиках Джон Фогети из группы «Криденс». — Я приворожу тебя!Неподалеку закружились Кофи с Катей. Молодой вождь уткнулся широким носом в рыжие волосы и нюхал. Пил и не мог напиться.Завсегдатаи дворца танцевали смелее.Здесь, должно быть, так принято: обнимать не плечи, не шею, не спину, а — задницу. И задницей при этом покручивать.От гигантской люстры было светло как днем. Одна из пар, проплывая мимо, щелкнула выключателем. Сразу стало ясно, что на улице темным-темно. Завопили несколько дурных голосов:— Дышать темно!Аккуратно обходя танцующих, по гостиной расхаживал хозяин. Димыч зажигал свечи в подсвечниках, расставленных и развешанных повсюду.Заколыхались тени топчущихся на одном месте людей, обхвативших друг друга за ягодицы. Борис ощутил, как узкая рука девушки поползла по его спине вниз. Его колени ответили на это дрожью. В ответ он приник губами к ее шее. Она еще пахла детством.На поясе джинсов узкая рука словно поколебалась в раздумье. Вперед? Назад?И скользнула на ширинку. Плотно прижалась. Эта девушка всегда играла белыми фигурами. Белые начинают и выигрывают.Борис Кондратьев, испытывая страшное напряжение, сделал черными ответный ход. Положил руку на грудь девушки, похожей на лисичку.Ну кто носит сарафан с лифчиком? Никто. Грудь оказалась совершенной конической формы. Ладонь Бориса стала куполом для этого конуса. Он почувствовал, как стремительно твердеет ее сосок. Принялся теребить этот удивительный пупырчатый орган пальцами. Девушка-лисичка нашла в свечном полусвете его губы.— Блюз сменялся блюзом. Это не дискотека с бешеными ритмами рэпа и рэйва.Тут люди танцуют всерьез. Не прерывая поцелуя, Борис окинул взглядом комнату.Пейзаж не отличался разнообразием. Тут и там топтались парочки, причем народу явно прибыло.«Что же дальше?» — мелькнуло в голове. Словно услыхав этот немой вопрос, девушка, танцуя, повела его к выходу. Последнее, что увидел Борис, так это затяжной поцелуй своей сестры со своим черным другом.Вот они и в коридоре. Она взяла его за руку и уверенно потянула к одной из благородных деревянных дверей. Толкнула.Нашарила выключатель.Борис застыл посреди комнаты. Черные стены, черный пол, черный потолок, короче говоря, все черное. И белая огромная кровать. На стене у изголовья источник приглушенного света. Бра в форме черной раскрытой ладони.Девушка подошла к кровати. Грациозно завела руки назад и расстегнула верхнюю пуговицу между лопаток. Борис приблизился и расстегнул остальные. Милое дело снимать сарафаны. Куда труднее любить в двадцатиградусный мороз в подъезде.Трусиков не оказалось, как и лифчика.Борису стало неловко из-за того, что у него самого под джинсами были плавки. Казалось, девушка-лиска посмотрит сейчас с укоризной и скажет: «Что за пролетарская привычка носить лишнюю одежду?!»Наконец все с себя скинув, Борис повернулся к кровати… И снова застыл.Под светом из черной ладони светильника юная лиска полулежала с широко разведенными ногами и мастурбировала. Глаза ее были полуприкрыты, а рот приоткрыт.Ее родители состояли в свое время в ВЛКСМ. Возможно, даже в КПСС. И вот результат. Дожили. Их нравы.В тот же миг Борис приник губами к груди восхитительного создания. Она со стоном ухватила его за уши и потянула на себя. Он тоже чуть было не застонал — от боли. Ее стройное тело трепетало и выгибалось, как у весенней кошки.Сидя верхом на впалом девичьем животе, Борис нагнулся вдруг, как цирковой джигит, на всем скаку поднимающий с пола монету. Дотянулся до брошенной тенниски. Достал из нагрудного кармана презерватив и впился зубами в упаковку.Спустя четверть часа Борис натянул джинсы на голое тело и вышел со словами:— Пойду принесу выпить и поесть…— И сигарет, — слабым после перегрузок голоском попросила девушка.Хотя первым делом он, конечно, отправился на поиски туалета. Воздух в коридоре раскачивался на волнах блюза. Борис сунулся в одну из комнат. В окно светила луна. Это тоже была спальня. Черт знает какого цвета. В темноте все кошки серы.Может, красная, раз черная уже есть.Кровать выделялась тем же большущим белым пятном. Там шла какая-то возня.Глаза привыкли. Они уже различали два тела.«Клянусь, это Катька с Кофи!» — произнес про себя Борис Кондратьев и спешно ретировался. Ему стало нехорошо. Тревожно. Сестра в постели с негром. Впрочем, он сам их познакомил… Но где же этот чертов сортир?
35 Катя ласкала сильное черное тело.А черное тело извивалось от этих ласк.В глотке у Кофи хрипело. Катя и сама дышала часто-часто. Но отталкивала черные руки, едва те тянулись к ее бедрам.Наконец Кофи зарычал и задергался.Словно в настоящих предсмертных конвульсиях.Постепенно он затих. Вытянул на постели длинные худые ноги. Катя положила голову ему на плечо.— Все равно вы все расисты, — глухо сказал молодой вождь. — Раз из Африки, значит, ВИЧ привез.— Миленький мой, ну что ты городишь? — Катя провела языком по его виску. — Если б ты из Америки приехал, я бы то же самое сказала. Зайдешь завтра ко мне на работу, и сделаем анализ.Кофи отбивался, как обиженный мальчик, у которого не осталось аргументов, но осталось уязвленное самолюбие.— До моего народа ВИЧ вообще еще не добрался, — канючил он. — И зеленые обезьяны в наших местах не водятся. Мои люди самые здоровые среди африканцев.— А средняя продолжительность жизни?— Мой дед, может, девяносто лет прожил!— Это я уже слышала. Честь и хвала твоему деду! Я про среднюю продолжительность спрашиваю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26