– Познакомьтесь с мистером Диксоном и мисс Пил, – сказал Уэлч и, подхватив под руки Годдсмитов, отошел с ними в сторону.Не дав воцариться молчанию, Маргарет спросила:– Вы к нам надолго, мистер Уэлч? – и Диксон почувствовал к ней благодарность за то, что она оказалась тут и, как всегда, нашла, что сказать.Челюсти Бертрана успешно сомкнулись, раздавив печенье, которое чуть было не ускользнуло от них. Несколько секунд он задумчиво жевал, потом ответил:– Сомневаюсь. По зрелом размышлении мне приходится усомниться в том, что это возможно. Разнообразные дела, требующие моего наблюдения и руководства, призывают меня в Лондон. – Он улыбнулся в бороду и принялся стряхивать с нее крошки. – Тем не менее мне чрезвычайно приятно побывать здесь у вас и воочию убедиться в том, что светоч культуры все еще ярко пылает в провинции. Очень, очень утешительно.– А как идет ваша работа? – спросила Маргарет.Бертран рассмеялся и обернулся к своей приятельнице, которая рассмеялась тоже. Смех у нее был чистый, мелодичный, чем-то похожий слегка на перезвон серебряных бубенчиков Маргарет.– Моя работа? – переспросил Бертран. – Вы спрашиваете это так, словно я – миссионер. Впрочем, кое-кто из наших друзей не стал бы особенно возражать против подобной характеристики. Фред, например? – сказал он, снова оборачиваясь к своей приятельнице.– Конечно. Да и Отто, пожалуй, – подхватила она.– Разумеется, и Отто. Он, безусловно, очень похож на миссионера, хотя ведет себя несколько иначе. – Он снова рассмеялся, а за ним и девушка.– А какой работой вы занимаетесь? – решительно спросил Диксон.– Я маляр, только, увы, к сожалению, не размалевываю стены, а малюю картины, иначе мог бы уже нажить капитал и почить на лаврах. Да, увы, я пишу картины и – снова увы! – не пишу портретов ни профсоюзных деятелей, ни мэров, ни обнаженных женщин, ибо в противном случае я бы уже возлежал на еще более пышных лаврах. Нет, нет, я пишу просто картины, картины как таковые, картины в буквальном смысле слова, или, как говорят наши братья-американцы, картины в современном понимании. А вы какой работой занимаетесь? Если, разумеется, мне позволено задать этот вопрос.Диксон ответил не сразу. Речь Бертрана, которая, за исключением последних слов, явно произносилась им не в первый раз, привела его в неописуемое раздражение. Приятельница Бертрана смотрела на него вопросительно, приподняв темные, очень темные по сравнению с волосами брови. Потом сказала своим глубоким грудным голосом:– Пожалуйста, удовлетворите наше любопытство.Глаза Бертрана, казавшиеся странно, неестественно плоскими, были прикованы к Диксону.– Я работаю под руководством вашего отца, – сказал Диксон, обращаясь к Бертрану и решив, что следует сбавить тон. – У меня на откупе средние века.– Прелестно, прелестно, – сказал Бертран, а его приятельница спросила:– Вам это нравится?Диксон заметил, что Уэлч снова подошел к ним и стоит рядом, переводя взгляд с одного на другого, и, как видно, жаждет вступить в разговор. Решив любой ценой помешать ему это сделать, Диксон сказал поспешно, хотя все еще довольно спокойно:– Разумеется, это по-своему захватывает. Я, конечно, понимаю, что это не может быть так увлекательно, как та профессия, – тут он повернулся к девушке, – которую себе избрали вы. – Пусть Бертран не воображает, подумал он, что у него не хватит смелости вовлечь ее в разговор.Девушка озадаченно взглянула на Бертрана.– Я как-то не нахожу ничего особенно увлекательного в том, чтобы…– Ну, разумеется, – сказал Диксон, – я понимаю, что ваша профессия требует огромного, упорного труда и постоянных упражнений, но тем не менее балет это… – Маргарет толкнула его локтем в бок, но он не обратил на это внимания, – это необычайно увлекательно. Так мне всегда казалось, во всяком случае. – При этих словах он наградил Бертрана дружелюбной, товарищески завистливой улыбкой и, изящно держа чайную ложечку, помешал в чашке.Лицо Бертрана стало пунцовым. Он наклонился к Диксону, делая отчаянные усилия, чтобы поскорее проглотить половину сдобной булочки и обрести дар речи. Девушка с искренним удивлением сказала растерянно:– Балет? Но я же работаю в книжной лавке. Почему вы решили, что…Джонс ухмылялся во весь рот. Казалось, даже Уэлч не остался на этот раз безучастен к словам Диксона. Что такое он натворил? У Диксона засосало под ложечкой от страха, и в то же мгновение промелькнула мысль: а что, если в семействе Уэлчей под словом «балет» принято подразумевать физическую близость?– Послушайте, Дикенсон или как вас там, – начал Бертран, – быть может, ваши шутки кажутся вам необыкновенно остроумными, но я бы попросил вас их прекратить. Лучше покончим добром, не так ли?Лающий голос Бертрана – последний вопрос он уже совсем не проговорил, а пролаял – в сочетании с некоторой шепелявостью возбудил в Диксоне непреодолимое желание указать ему на эти недостатки, а также и на странную особенность его глаз. Тогда, пожалуй, Бертран бросится на него с кулаками… Ну что ж, великолепно – Диксон был уверен, что выйдет победителем из подобной схватки с любым художником. А быть может, пацифизм Бертрана не позволит ему применить силу? Но среди внезапно воцарившегося молчания Диксон решил, что лучше пойти на попятный. Он что-то напутал, и незачем ухудшать дело.– Я прошу извинить меня, но мне почему-то казалось, что мисс Лусмор имеет некоторое отношение…Он повернулся к Маргарет, ища поддержки, но, прежде чем она успела открыть рот, вмешался сам Уэлч:– Бедняга Диксон… ха-ха-ха! Он спутал, как видно, эту… эту барышню с Соней Лусмор, приятельницей Бертрана, которая не так давно всех нас очень подвела. Мне кажется, Бертран думал, что вы… что вы его поддразниваете. Ха-ха-ха.– Ну, если бы он взял на себя труд представиться, этого бы не произошло, – сказал Бертран все еще раздраженным тоном. – А вместо этого он…– Пустяки, не придавайте этому значения, мистер Диксон, – перебила его девушка. – Самое обыкновенное, довольно глупое недоразумение. Я вполне понимаю, как это могло случиться. Меня зовут Кристина Кэллегэн. Совсем иначе, как видите.– Да ведь я… Я так рад, что вы не обиделись. Мне очень неприятно, право же, очень.– Пустое, пустое, не расстраивайтесь, Диксон, – сказал Бертран, бросив взгляд на девушку. – А теперь, если вы ничего не имеете против, мы хотим немножко побеседовать с друзьями.Они направились к группе гостей, среди которых были Голдсмиты. Джонс последовал за ними, держась на некотором расстоянии. Диксон остался вдвоем с Маргарет.– Возьмите сигарету, – сказала Маргарет. – Вам сейчас надо покурить. Боже мой, какая свинья этот Бертран. Не мог же он не понять…– Нет, это я во всем виноват, – сказал Диксон, исполненный благодарности за участие и сигарету. – Я должен был представиться.– Да, это верно. А почему вы не представились? Но все равно, он не должен был ничего усложнять. Впрочем, это похоже на него, насколько я понимаю.– Я почему-то не мог заставить себя подойти к нему. А вы часто с ним встречались раньше?– Он приезжал сюда как-то раз вместе с этой Лусмор. Мне кажется, все это довольно странно, не правда ли? Он же собирался жениться на Лусмор и вдруг явился с другой девушкой. Ведь Недди всего дня два назад без конца распространялся о Лусмор и о предстоящей свадьбе. Так что он сам, по-видимому…– Послушайте, Маргарет, а не пойти ли нам выпить? Мне это просто необходимо сейчас, а здесь ведь ничего не достанешь. Только что пробило восемь, и мы успеем вернуться.Маргарет расхохоталась так, что он увидел почти все ее зубы. На одном из клыков было красное пятнышко губной помады – Маргарет всегда слишком густо накладывала губную помаду.– О, Джеймс, вы неисправимы, – сказала она. – Интересно, что вы еще придумаете? Разумеется, мы не можем удрать. Что скажут Уэлчи? Не успел появиться их гениальный сынок, как нас и след простыл? Да вы завтра же получите уведомление, что через неделю университет уже не будет нуждаться в ваших услугах.– Боюсь, вы правы. Но я бы, кажется, все отдал сейчас за три пинты пива. Вчера вечером по дороге сюда я пропустил одну, и с тех пор – ничего.– Что ж, это только на пользу вашему карману. – Маргарет снова расхохоталась. – В мадригалах вы были просто неподражаемы. Превзошли самого себя.– Не напоминайте мне, прошу вас.– Это удалось вам даже лучше, чем роль ануйевского хулигана, хотя ваше произношение сделало ее поистине зловещей. Как это? «La rigolade – c'est autre chose»? Шутка – это другое дело (франц.).

Очень впечатляюще, я бы сказала.Диксон тихонько застонал, не разжимая губ.– Перестаньте. Это невыносимо. Почему они не могли взять какую-нибудь английскую пьесу? Ладно, ладно, я понимаю. Можете не объяснять мне. Послушайте, а что будет дальше?– По-моему, флажолеты.– Ну, это, во всяком случае, меня не касается. Не уметь играть на флажолете – еще не позор. В конце концов я не принадлежу к числу избранных натур. Но скажите, правда, это ужасно, Маргарет? Правда, это ужасно и чудовищно? А сколько этих проклятых дудок будет гнусавить зараз?Она опять рассмеялась и окинула быстрым взглядом комнату – безошибочный признак, что ей весело.– Точное количество мне неизвестно.Диксон тоже рассмеялся, стараясь отогнать от себя мысль о пиве. Что верно, то верно – в его кошельке оставалось теперь всего три фунта стерлингов, и на них надо было протянуть до следующего жалованья – еще девять дней. Правда, на счету в банке у него лежало 28 фунтов, но это были сбережения на случай, если его уволят.– Хорошенькая девушка эта Кристина или как там ее, – сказала Маргарет.– Да, пожалуй.– Великолепно сложена, верно?– Да.– Большая редкость – такая красивая фигура в сочетании с хорошеньким личиком.– Да, конечно. – Диксон напряженно готовился к неизбежной шпильке.– Зря только она держится так натянуто. – Секунду Маргарет колебалась, затем решила, что это следует растолковать более основательно. – Смешно, когда молоденькая девушка разыгрывает из себя великосветскую даму. Да еще такую чопорную.Диксон, который сам уже пришел к такому же заключению, почувствовал вдруг, что в устах Маргарет оно ему неприятно.– Ну, не знаю, – сказал он. – Рано еще об этом судить.В ответ зазвенели серебряные бубенчики.– Конечно, разве вы можете устоять перед смазливым личиком! Впрочем, и я всегда говорю, что хорошенькая мордашка может искупить все грехи.По мнению Диксона, это была истина – глубокая и неоспоримая. Однако заявить это вслух он побоялся и молчал, не зная, что сказать. Они настороженно взглянули друг на друга, словно каждый опасался услышать что-нибудь обидное для себя. Наконец Диксон пробормотал:– В ней есть что-то такое… Мне кажется, они с Бертраном одного поля ягода.Маргарет улыбнулась насмешливо и презрительно.– Да, я бы сказала, что у них очень много общего.– Пожалуй.Служанка уже собирала посуду, и гости прохаживались по залу. Очевидно, надвигалось продолжение программы. Бертран и его приятельница куда-то исчезли– вероятно, отправились распаковывать чемоданы. Уэлч поманил к себе Диксона, и тому пришлось покинуть Маргарет, чтобы помочь расставить стулья.– Какова теперь наша программа, профессор? – спросил Диксон.После неестественного возбуждения последних часов лицо Уэлча снова приобрело свое обычное уныло-отсутствующее выражение. Он рассеянно поглядел на Диксона.– Две-три инструментальные вещицы.– Очень интересно! А что пойдет первым номером? Уэлч задумался, положив плоские, как доска, ладони на спинку нелепо низкого кресла, похожего на пуфик, к которому зачем-то приделали спинку. Мало-помалу выяснилось, что местный композитор и скрипач-любитель собираются попробовать свои силы в скрипичной сонате, вышедшей из-под пера какого-то нудного немца, после чего неизвестное число флажолетов должно исполнить соответствующий опус, а затем Джонс, быть может, извлечет мелодию из своего гобоя. Диксон кивал головой с довольным видом.Он вернулся к Маргарет, которая болтала с Кэрол Голдсмит. Эту сорокалетнюю женщину, худую, с длинными прямыми каштановыми волосами, Диксон считал своей союзницей, хотя порой его несколько угнетал ее возраст.– Привет, Джим, как самочувствие? – спросила его Кэрол. У нее был чистый и звонкий, почти неестественно звонкий голос.– Скверно. Не меньше часа нам придется слушать пиликание и бренчание.– Да, что скверно, то скверно, ничего не скажешь. Зачем мы вообще сюда явились? Впрочем, зачем вы явились, Джим, это я еще понимаю, а бедняжка Маргарет живет здесь. А вот какого черта я сюда притащилась, хотелось бы мне знать!– Как преданная жена – чтобы поддержать супруга, – сказала Маргарет.– Вероятно, вы правы. Ну, а он зачем пришел? Здесь даже нечего выпить.– Да, Джеймс это уже отметил.– Едва ли стоило являться сюда только для того, чтобы познакомиться с великим живописцем, – сказал Диксон. Ему хотелось повернуть беседу так, чтобы избавиться наконец от мерзкого ощущения, которое осталось у него после этой кэллегэно-лусморовской неразберихи.Однако по какой-то непонятной ему причине слова его явно не имели успеха. Маргарет посмотрела на него, вздернув подбородок, словно собиралась упрекнуть его за бестактность. Впрочем, в глазах Маргарет любое ироническое замечание по чьему бы то ни было адресу было недопустимо, если он позволял его себе в присутствии третьего лица.Кэрол прищурила глаза и пригладила свои прямые волосы.– А почему, собственно, вы так говорите? – спросила она.– Да ни почему, просто так, – растерянно сказал Диксон. – Мы чуть-чуть поцапались с ним сейчас, вот и все. Я принял его приятельницу за кого-то другого, а он сразу ощетинился и, по-моему, зря. В общем, ничего страшного.– Это очень на него похоже, – сказала Кэрол. – Ему всегда кажется, что его хотят обидеть. Что, впрочем, нередко бывает.– Так вы давно знакомы с ним? – спросил Диксон. – Мне очень жаль, Кэрол, что так получилось. Вы с ним большие приятели?– Нет, я бы не сказала. Видите ли, прошлым летом, когда вас здесь еще не было, мы – Сесил и я – встречались с ним довольно часто. Он порой бывает довольно занятным собеседником, хотя в том, что вы сказали насчет «великого живописца», есть доля правды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38