Возможно. Декан, вызывающий его на экстренное заседание университетского совета? Нет, нет, только не это!Одеваясь, он думал о том, как славно не иметь никаких обязанностей. Он за многое вознагражден тем, что перестал быть лектором, и особенно тем, что не надо читать лекции. Он натянул старый свитер для поло в знак того, что порывает с ученым миром. Брюки он надел те самые, что были порваны на сиденье в машине Уэлча; теперь они уже искусно заштопаны руками мисс Кэтлер. Возле телефона он нашел бумажку с номером, который мисс Кэтлер записала своим полудетским почерком. Имени она, правда, опять не разобрала, но по номеру Диксон не без удивления определил, что его вызывали из деревушки, расположенной в нескольких милях от города, в противоположной стороне от жилища Уэлчей. У него не было там знакомых. На звонок ответил женский голос.– Хелло, – сказал Диксон, подумав, что можно было бы написать диссертацию о значении телефона в жизни праздного человека.Снова ответил женский голос.– А мужчина у вас там есть? – спросил Диксон слегка растерянно.– Мужчина? Кто это говорит? – неприязненным тоном спросила женщина.– Меня зовут Диксон.– О, мистер Диксон! Одну минутку!Короткая пауза, и затем послышался мужской голос; говорящий держал трубку у самого рта:– Хелло! Это вы, Диксон?– Да, я. Кто говорит?– Гор-Эркварт. Вас уже выставили?– Что?– Выставили вас, говорю?– Да.– Прекрасно. Значит, я не выдам секрета, если мы поговорим об этом. Ну, и каковы же ваши планы, Диксон?– Я думаю стать учителем в школе.– Вы уже твердо решили?– Нет, не очень.– Прекрасно. У меня есть для вас место. Пятьсот фунтов в год. Приступите к работе сразу же, в понедельник. Жить будете в Лондоне. Согласны?Диксон обнаружил, что все-таки способен не только дышать, но и говорить.– А что за место?– Нечто вроде личного секретаря. Впрочем, корреспонденции будет не так уж много – этим занимается одна девица. Главным образом надо принимать разных людей или говорить им, что я занят и принять их не могу. Подробности расскажу в понедельник утром. В десять часов у меня, в Лондоне. Запишите адрес. – Он продиктовал адрес и спросил: – Ну как, теперь все в порядке?– Да, спасибо, я чувствую себя хорошо… Вчера я лег в постель, как только…– Нет, ваше здоровье меня не беспокоит. Вы все поняли? Приедете в понедельник?– Да, разумеется, большое вам спасибо, мистер…– Ну ладно, значит, увидимся в…– Одну минуту, мистер Гор-Эркварт. Я буду работать вместе с Бертраном Уэлчем?– С чего вы взяли?– Мне казалось, он просил у вас место.– Это место получили вы. Я с первого взгляда понял, что младший Уэлч никуда не годится. Как и его картины. Очень жаль, что он сумел опутать мою племянницу, очень жаль. Но ей этого не втолкуешь. Упряма, как ослица. Хуже, чем ее мать. Вот так. Думаю, с работой вы справитесь, Диксон, не потому, что вы очень подходите для этой или любой другой работы, подходящих ведь много. В вас нет ничего неподходящего, а это бывает гораздо реже. Есть еще вопросы?– Нет, благодарю вас…– В понедельник, в десять утра. – Он повесил трубку.Диксон медленно поднялся из-за бамбукового столика. Какими звуками выразить свой безумный, почти благоговейный восторг? Он втянул в себя воздух, чтобы издать счастливый рев, но звон часов на высоких ножках, донесшийся с каминной полки, вернул его к обыденной жизни. Половина первого – на это время назначена встреча с Кэчпоулом. Они будут говорить о Маргарет. Стоит ли идти? Он переедет в Лондон, и проблема Маргарет станет менее важной или по крайней мере менее срочной. Но все же любопытство пересилило.Выходя из дому, он с восторгом смаковал отзыв Гор-Эркварта о картинах Бертрана. Он так и знал, что картины – дрянь. И вдруг походка его утратила веселую упругость – он вспомнил, что у Бертрана, безработного и бездарного, все же есть Кристина. Глава XXIV Кэчпоул, уже поджидавший Диксона в пивной, оказался высоким и худощавым юношей лет двадцати с небольшим. Он был похож на ученого, старающегося выдать себя за банковского клерка. Он заказал для Диксона пиво, извинился за то, что отнимает у него время, и после нескольких общих фраз сказал:– Мне кажется, лучше всего рассказать вам истинные факты. Вы согласны?– Да, но как я могу проверить, истинны эти факты или нет?– Никак, конечно. Но если вы знаете Маргарет, то, конечно, сами убедитесь в их достоверности. Кстати, не будете ли вы добры сперва объяснить мне несколько подробнее то, что сказали по телефону о ее здоровье?Диксон объяснил, попутно намекнув на отношения, которые сложились у него с Маргарет. Кэчпоул слушал молча, глядел на стол и, слегка нахмурившись, перекладывал то так, то этак две обгорелые спички. Волосы у него были длинные и взлохмаченные.– Очень благодарен вам, – сказал он наконец. – Это значительно проясняет дело. Теперь я вам расскажу, что происходило на самом деле. Во-первых, что бы ни говорила вам Маргарет, мы с ней никогда не были любовниками ни в смысле чувств, ни, так сказать, практически. Насколько я понимаю, это для вас ново?– Да, – сказал Диксон. Как ни странно, он вдруг испугался, словно Кэчпоул хотел затеять с ним ссору.– Так я и думал. Ну вот, я познакомился с Маргарет на каком-то собрании и вдруг, сам не знаю как и почему, стал встречаться с нею, водить в театр и на концерты, ну, и тому подобное. Вскоре я убедился, что она принадлежит к тем людям – чаще всего это бывают женщины, – которые не могут обойтись без нервного напряжения. Мы стали ссориться буквально без всякого повода. Я, разумеется, был не настолько глуп, чтобы сойтись с нею, но вскоре она стала вести себя так, будто мы близки. На меня посыпались обвинения, что я ее обидел, что я невнимателен, что я стараюсь унизить ее перед другими женщинами, и так без конца. Вам это знакомо?– Да, – сказал Диксон. – Продолжайте.– Я вижу, у нас с вами больше общего, чем мы думали. Так вот, после одной особенно бессмысленной ссоры из-за каких-то слов, которые я сказал, знакомя ее с моей сестрой, я решил, что с меня хватит. Я сообщил ей об этом. Она устроила мне совершенно невозможную сцену. – Кэчпоул провел рукой по волосам и задвигался на стуле. – У меня был свободный день, и мы, помню, ходили помагазинам; она стала кричать на меня прямо на улице. Это был какой-то ужас. Я чувствовал, что еще минута – и я не выдержу, поэтому, чтобы она замолчала, я обещал прийти вечером, часов в десять. Но потом просто не смог себя заставить пойти к ней еще раз. Дня через два, когда я узнал о ее… покушении на самоубийство, я сообразил, что это произошло в тот самый вечер, и был потрясен, когда понял, что ничего этого не случилось бы, если бы я пришел к ней.– Погодите, – сказал Диксон, чувствуя, что у него пересыхает во рту. – Она и меня приглашала в тот вечер. А потом говорила мне, что вы пришли и сказали…– Вы уверены? – перебил Кэчпоул. – Вы уверены, что она звала вас именно в тот вечер?– Совершенно уверен. Я все помню очень ясно. Точнее говоря, она пригласила меня, когда мы покупали снотворные таблетки – должно быть, те самые, которые она приняла вечером. Это я хорошо помню… А почему это вас интересует?– Она покупала снотворные таблетки при вас?– Да, именно.– Когда это было?– Когда она их купила? Примерно в поддень. А что?– Но ведь она купила таблетки и при мне, под вечер, – медленно сказал Кэчпоул.Они молча поглядели друг на друга.– Наверное, она подделала рецепт, – сказал наконец Диксон.– Значит, мы оба должны были присутствовать при этом и убедиться, до чего мы ее довели, – с горечью произнес Кэчпоул. – Я знал, что она истерична, но не думал, что до такой степени.– Ее счастье, что жилец с нижнего этажа пришел скандалить из-за включенного приемника.– Ну, она не стала бы рисковать. Нет, все это только подтверждает то, что я всегда подозревал: Маргарет не собиралась кончать самоубийством ни в тот вечер, ни вообще. Она, вероятно, приняла несколько таблеток незадолго до того, как мы должны были прийти, – конечно, не смертельную дозу, – и ждала, что мы ворвемся, будем ломать руки, отхаживать ее и упрекать себя. Вряд ли можно в этом сомневаться. Никакая серьезная опасность ей, конечно, вовсе не грозила.– Но ведь этого не докажешь, – возразил Диксон.– Ведь это только ваши предположения.– А вы считаете, что я не прав? Зная о ней все, что вы, конечно, должны знать?– Честное слово, не знаю, что и думать.– Неужели вы не понимаете? Разве это не кажется вам логичным? Это единственное правдоподобное объяснение. Слушайте, постарайтесь вспомнить: не говорила ли она, сколько приняла таблеток, какова смертельная доза или что-нибудь в этом роде?– Кажется, нет. Помню только, она говорила, что держала в руке пустой пузырек все время, пока…– Пустой пузырек. А пузырьков было два. Вот видите. Это мне и было нужно. Я прав.– Давайте выпьем еще, – предложил Диксон. Он ощущал необходимость хоть минутку побыть без Кэчпоула, но, подойдя к стойке, обнаружил, что потерял способность думать и только тщетно старался привести в порядок разбегающиеся мысли. Он еще не оправился от самого обыкновенного, примитивного изумления: какой-то совершенно незнакомый человек знает его приятельницу так же хорошо, как и он. Близость с одним, по его мнению, должна исключать всякую близость с другим. Что касается домыслов Кэчпоула… нет, он ему не верит. Разве этому можно верить? Это даже не те домыслы, которым можно верить или не верить. Когда Диксон вернулся с полными кружками, Кэчпоул сказал:– Надеюсь, вы теперь убедились? – Он сидел, раскачиваясь на стуле и словно упиваясь торжеством. – Пустой пузырек. Но было два пузырька, а она проглотила таблетки только из одного. Откуда я знаю? Можете ли вы представить, что она упустила бы случай сказать вам, что приняла два пузырька таблеток, если бы она действительно приняла два? Нет, она просто забыла солгать. Она считала, что это не имеет значения. Она не предвидела, что я буду искать встречи с вами. Я ее не виню – даже самые хитроумные люди не могут предусмотреть всего в своих расчетах. Она, разумеется, заранее выяснила, что один пузырек – не опасно. Быть может, и два пузырька не убили бы ее, но она не желала рисковать. – Кэчпоул взял кружку и отпил половину. – Я чрезвычайно благодарен вам. Теперь я совершенно освободился от нее. Слава Богу, не надо больше о ней беспокоиться. А за это можно многое отдать. – Он поглядел на Диксона; волосы упали ему на лоб. – И вы, надеюсь, тоже больше не чувствуете себя связанным с нею.– Вы никогда не заговаривали с ней о женитьбе?– Боже упаси. Я не такой уж дурак. А она, наверное, сказала вам, что я сделал ей предложение?– Да. И вы, вероятно, не уезжали в Уэльс с какой-то девицей?– К сожалению, нет. Я ездил в Уэльс, но по делам фирмы. А мое начальство, опять-таки к сожалению, не снабжает своих представителей девицами. – Он допил пиво, поднялся и сказал уже гораздо спокойнее: – Надеюсь, я развеял ваши подозрения. Очень рад был познакомиться с вами, и мне хочется еще раз поблагодарить вас за огромную услугу. – Наклонясь к Диксону, он сказал, понизив голос: – Не старайтесь ей помочь, это для вас опасно. Поверьте, я знаю, что говорю. Право, она не нуждается ни в какой помощи. Ну, желаю вам всяческих удач. До свидания.Они обменялись рукопожатием, и Кэчпоул крупными шагами пошел к дверям.Диксон допил пиво и через две минуты тоже вышел. Пробираясь через толпу спешивших людей, он направился к своему пансиону. Факты казались неопровержимыми, но Маргарет слишком прочно укоренилась в его жизни и в его душе, чтобы можно было выгнать ее оттуда с помощью простого перечня фактов. И так как другого очистительного средства, кроме фактов, не было, то Диксон предчувствовал, что вскоре совсем перестанет им верить.Мисс Кэтлер подавала ленч всем желающим в час дня. Диксон решил воспользоваться этим, а после двух сесть в поезд и уехать домой. Войдя в столовую, он увидел Билла Аткинсона, который читал последний номер своего спортивного журнала. Тот поднял глаза на Диксона и, что бывало с ним довольно редко, заговорил первый.– Сейчас беседовал по телефону с вашей красоткой, – кратко сообщил он.– А, черт! Чего ей надо?– Не чертыхайтесь, – сурово нахмурился Аткинсон.– Это не та, которая действует мне на нервы и вечно хлопается в обморок, это другая, та, что, по вашим словам, – собственность бородатого спортсмена.– Кристина?– Да, Кристина, – сказал Аткинсон, ухитряясь произнести это имя, как ругательство.– Она ничего не просила передать мне, Билл? Это страшно важно.Аткинсон поглядел на первую страницу журнала, где сплелись два Лаокоона, и буркнул «погодите минуту», дав понять, что разговор еще не кончен. С сосредоточенным видом прочитав то, что было записано на полях страницы, он добавил оскорбительным тоном:– Я всего не разобрал, но главное – ее поезд уходит в час пятьдесят.– Как, сегодня? А я слышал, что она пробудет еще несколько дней!– Я не отвечаю за то, что вы слышали. Я говорю то, что слышал сам. Она сказала: ей нужно вам передать что-то важное, но по телефону сообщить мне этого не может, так что если вы захотите ее видеть, то приходите к поезду в час пятьдесят. А впрочем, по ее словам, это дело ваше. Она почему-то особенно упирала на то, что это, мол, дело ваше, но не спрашивайте меня почему – она не стала распространяться на эту тему. Просто она сказала, что если вы не придете, она «поймет». И опять-таки не просите меня расшифровывать, что это значит. – Аткинсон добавил, что поезд отходит не от городского вокзала, а от маленькой станции неподалеку от дома Уэлча, где останавливаются лондонские поезда, идущие из других городов.– Пожалуй, надо бежать сейчас же, – сказал Диксон, прикидывая время.– А как же. Я скажу толстухе, что вам расхотелось есть. Бегите, чтоб поспеть на автобус. – И Аткинсон снова уткнулся в журнал.Диксон выбежал на улицу. У него было такое ощущение, будто он всю свою жизнь торопился что есть сил. Почему она уезжает не с городского вокзала? Ведь в три двадцать на Лондон отходит очень удобный поезд. Что она хочет ему сообщить? У него, во всяком случае, есть новости – целых две. Означает ли ее неожиданный отъезд, что она поссорилась с Бертраном?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38