Это плохо, если попадется человек плохой, и хорошо – если человек хороший. Надо, чтобы появился такой человек, который хоть бы на время помешал ей превратиться в утонченную «девицу при искусстве». Быть может, такой человек – он, Диксон? Ха-ха, черта с два!– Джим! – сказала Кристина.Она впервые назвала его по имени, и Диксон почувствовал, что у него стянуло кожу на голове.– Да, – осторожно отозвался он и слегка отодвинулся.– Вы сегодня так добры ко мне и так терпеливо слушаете, что я болтаю о себе. И мне кажется, у вас есть голова на плечах. Разрешите мне попросить у вас совета.– Да, пожалуйста.– Но вы должны понять: я обращаюсь к вам только потому, что хочу выслушать ваш совет, и ни по какой другой причине. – Помолчав, она добавила: – Вы поняли?– Да, конечно.– Дело вот в чем. Вы все-таки знаете нас обоих – как вы думаете, стоит ли мне выходить за Бертрана?Диксон ощутил легкий приступ непонятного отвращения.– А не лучше ли вам решить самой?– Конечно, решать буду я. Ведь это мне придется выходить или не выходить за него замуж. Я хочу знать ваше мнение. Я не прошу советов, как мне поступить. Итак, что же вы об этом думаете?Очевидно, наступил самый подходящий момент для того, чтобы начать артиллерийский обстрел Бертрана, но Диксону почему-то не захотелось открывать огонь. Обоснованное обличение противника, затем краткий пересказ недавнего разговора с Кэрол почти наверное обеспечат полную победу на этом этапе или по крайней мере нанесут тяжелые потери. Однако обличать ему сейчас не хотелось.И он сказал только:– Мне кажется, я недостаточно хорошо знаю вас обоих.– Ну вас к черту, дружище! – Не у дяди ли Джулиуса переняла она это выражение, подумал Диксон. – Вас же не просят писать на эту тему докторскую диссертацию. – И вдруг, совсем в духе Кэрол, она ущипнула его за руку так сильно, что он невольно вскрикнул, и повторила, как бы выделяя слова курсивом: – Что вы об этом думаете?– Видите ли… Я ведь должен говорить то, что думаю?– Да, да, конечно. Об этом вас и просят. Ну, говорите же!– Ну, тогда я скажу «нет».– Понятно. А почему «нет»?– Потому что вы мне нравитесь, а он не нравится.– И все?– Этого вполне достаточно. Это значит, что каждый из вас принадлежит к двум различным видам, на которые делится человечество: к людям, которые мне нравятся, и к людям, которые мне не нравятся.– Это не очень-то убедительно.– Ладно. Если вы хотите знать мои соображения – помните, речь идет всего только о моих соображениях, хотя это вовсе не значит, что они не должны стать и вашими. Бертран скучнейший человек. Он похож на своего отца; единственный человек, который его интересует, – это он сам. О чем бы вы с ним ни заговорили, ваша точка зрения будет ему глубоко безразлична. Он просто не способен относиться к окружающему иначе. И не то чтобы он был на первом месте, а вы, скажем, на втором. Нет, он всегда единственный и главный. Боже мой, ведь ваши слова о том, как он, затеяв ссору, всегда сваливает вину на вас, доказывают, что вы его отлично раскусили. Не понимаю, зачем вам нужно, чтобы то же самое повторяли вам другие.Кристина помолчала, потом сказала своим наставительным тоном:– Пусть даже так, это не помешает мне выйти за него замуж.– Да, я знаю, женщины имеют пристрастие выходить замуж за тех, кто им не очень нравится. Но ведь я говорю о том, почему вы не должны выходить за него замуж, а не о том, хотите ли вы этого, выйдете за него или нет. Мне кажется, когда кончится то, чему положено кончиться, вам придется туго. Вы не можете доверять ему всецело… Я хочу сказать, он всегда будет затевать ссоры, а, по вашим словам, вы не выносите ссор. Скажите, вы влюблены в него?– Я терпеть не могу этого слова, – заявила Кристина, словно ставя на место какого-нибудь лавочника, употребившего сильное выражение.– Почему?– Потому что я не знаю, что оно означает.Диксон издал тихий вопль.– Не говорите так, ради Бога, не надо! Это слово постоянно встречается и в жизни, и в литературе. Неужели вы хотите меня уверить, что каждый раз вы заглядываете в словарь? Разумеется, нет! Вероятно, вы считаете, что это слово имеет чисто личный – виноват, есть более точное слово на этом жаргоне, – чисто субъективный смысл.– Конечно, а разве не так?– Ну вот видите! Вы говорите так, будто иначе и быть не может. Раз вы способны сказать, любите вы сливы «ренклод» или нет, то с таким же успехом можете ответить, влюблены вы в Бертрана или нет, если только захотите признаться мне в этом.– Вы опять все слишком упрощаете. Могу сказать только, что не так давно я, без всякого сомнения, была влюблена в Бертрана, а теперь я уже в этом не уверена. В отношении слив «ренклод» таких скачков не бывает, вот в чем разница.– Насчет слив – я согласен, ну, а ревень? Как насчет ревеня? С тех пор, как мать перестала кормить меня им насильно, у нас с ревенем сложились особые отношения, которые при каждой нашей встрече колеблются от любви до ненависти.– Все это прекрасно, Джим. Беда только в том, что любовь приводит нас в такое состояние, когда мы теряем способность беспристрастно разбираться в своих чувствах.– А вам совершенно необходимо в них разобраться?– Да, конечно.Диксон снова испустил тихий вопль, в этот раз на несколько тонов выше среднего «до».– Не обижайтесь, но вам еще многого не хватает, несмотря на то, что вы так милы. Разбирайтесь на здоровье в своих чувствах, если считаете нужным, только это не имеет ничего общего с тем, что вы не можете решить, влюблены вы или нет. А решить нисколько не труднее, чем определить ваше отношение к сливам «ренклод». Что действительно трудно – и тут вам, конечно, уже понадобится пресловутая беспристрастность – это решить, как быть дальше, если вы влюблены, решить, вытерпите ли вы совместную жизнь с человеком, которого любите. Ну и так далее.– Да ведь я говорю то же самое, только другими словами.– А слова меняют весь смысл, и, между прочим, мы говорим о разных вещах. Люди лезут из кожи вон, стараясь выяснить, влюблены они или нет. И не могут этого уразуметь, а все решения летят прахом. Это происходит каждый день. Давно следовало бы понять, что проблема влюбленности – легче легкого. Самое трудное разобраться в том, как быть дальше. Вот тут-то и следовало бы пошевелить мозгами, вместо того чтобы принимать слово «любовь» за сигнал к полному обалдению. Было бы куда больше толку, если бы люди не предавались самокопанию, доискиваясь, влюблен ли ты или что такое любовь и прочее. Вы же не спрашиваете себя, что такое сливы или как узнать, нравятся они вам или нет. Вот так-то.Если не считать лекций, это была самая длинная и, пожалуй, не исключая тех же лекций, самая гладкая речь, которую Диксон произнес за последние годы. Что это с ним? Джин? Нет, он опасно трезв. Половое возбуждение? Нет, решительно нет. В таких случаях на него, как правило, нападала молчаливость и оцепенение. Так что же? Загадка, да и только. Но Диксон был так доволен, что не ломал себе голову. Он лениво смотрел на дорогу, разматывающуюся из-под колес неровной лентой. Живые изгороди, казавшиеся в свете фар бледно-желтыми, летели мимо, то опускаясь, то поднимаясь. Он подумал, что в машине они с Кристиной обособлены от всего мира и это совсем естественно и очень приятно.Кристина пошевелилась, и – впервые с тех пор, как они отправились в путь – Диксон взглянул в ее сторону. Он увидел, что она наклонилась вперед и смотрит в окошко.Сдавленным голосом она сказала:– То же самое бывает, конечно, если не любишь сливы «ренклод».– Что? Да, пожалуй.Диксон услышал зевок.– Где мы сейчас, вы не знаете?– По-моему, мы уже проехали полдороги.– У меня совсем слипаются глаза. Просто возмутительно, я не желаю спать.– Закурите. Это прогонит сон.– Нет, спасибо. Послушайте, вы ничего не будете иметь против, если я минутку вздремну? От этого усталость пройдет, я знаю.– Конечно, вздремните.Она прикорнула в уголке, а Диксон старался побороть разочарование: вот какую уловку она придумала, чтобы избавиться от его общества! А он-то считал, что все идет отлично. В конце концов его всегдашнее правило – говорить поменьше – оказалось справедливым. Но тут Кристина вдруг положила голову ему на плечо, и он сразу насторожился.– Можно? – спросила она. – Спинка сиденья твердая, как железо.– Ну, конечно, – Диксон заставил себя действовать, не раздумывая, и подложил руку ей под плечи. Кристина повертела головой, устраиваясь поудобнее, потом примостилась у него на плече и, казалось, сразу же уснула.У Диксона учащенно забилось сердце. Теперь у него есть все доказательства, что она рядом: он слышит ее дыхание, касается подбородком ее виска, чувствует ее теплое плечо под рукой, слышит запах ее волос и ощущает близость ее тела. Жаль, что при этом он не ощущает присутствия ее души. Ему пришло в голову, что с ее стороны это просто ловкий ход, чтобы вызвать в нем желание, причем без всякой цели, просто ради удовлетворения собственного тщеславия. Но Диксон тут же отверг эту обыденную и презренную мысль: Кристина заслуживает всяческого доверия; очевидно, она просто устала. Вот и все. Такси накренилось на повороте, и Диксон уперся ногами в пол, чтобы не нарушить своей и ее позы. Сам он спать не будет, но не даст потревожить сон Кристины.Изогнувшись, он осторожно вытащил из кармана спички и сигареты и закурил. Никогда еще он не чувствовал себя таким уверенным: ведь он прекрасно справляется со своей ролью. Так всегда: чем чаще играешь какую-нибудь роль, тем лучше она удается. Если хочешь поступать, как тебе вздумается, попробуй сделать это хоть раз, и в дальнейшем это будет все легче и легче. В следующий раз, когда он увидит Мичи, он будет держаться с ним гораздо менее заискивающе; в следующий раз, когда он увидит Аткинсона, он поговорит с ним подольше, а от Кэтона добьется толкового ответа насчет своей статьи. Незаметно он придвинулся чуть ближе к Кристине.Шофер отодвинул стекло и подобострастным тоном спросил, куда ехать дальше. Диксон объяснил ему. Такси остановилось у дорожки, ведущей к дому Уэлчей. Кристина проснулась и, помолчав секунду, спросила:– Вы проводите меня к дому? Если можно, пойдемте, потому что я не знаю, как войти. Горничная у них, по-моему, приходящая.– Конечно, я пойду с вами, – сказал Диксон. Он оборвал возражения шофера, категорически отказавшись обсуждать вопрос об оплате, пока такси не остановится возле его, Диксона, дома. И ушел в темноту вместе с Кристиной, крепко цеплявшейся за его руку. Глава XV – Давайте-ка сначала попробуем окна, – сказал Диксон, когда они остановились перед темным домом.– Звонить не стоит – вдруг Уэлчи вернулись раньше нас? Вряд ли они задержатся там допоздна.– Но ведь они, наверное, будут ждать Бертрана, он же с машиной.– Они могут взять такси. Во всяком случае, звонить я не стану.Они осторожно прошли во двор с левой стороны дома. В темноте Диксон ударился коленом о какой-то предмет и шепотом выругался. Послышался приглушенный смешок Кристины – казалось, она зажала рукой рот. Ощупав это неожиданное препятствие, Диксон понял, что стукнулся о водопроводный кран. Глаза его привыкали к темноте, теперь он различал, что кран торчит из дощатой обшивки, поломанной и погнутой, словно на нее наехала машина. Диксон промурлыкал два-три такта своей «песенки Уэлча», а затем сказал Кристине:– Ага, кажется, нашел. Давайте-ка попробуем это окно, благо, подоконник совсем невысоко.Он пошел вперед на цыпочках, скрипя ботинками, и, подойдя к окну, почти с суеверным страхом обнаружил, что оно не заперто. Он поколебался, прежде чем перешагнуть низкий подоконник: быть может, старшие Уэлчи уже дома, и наверняка у Уэлча есть какая-нибудь дурацкая страстишка вроде материализации духов или самосозерцания по способу йогов – одним словом, что-нибудь такое, что требует темной комнаты. Он с ужасом представил себе, как недоуменно нахмурит брови Уэлч, когда они с Кристиной возникнут перед ним в темноте.– Открыто? – спросила за его спиной Кристина. Когда она говорила шепотом, голос ее казался таким же юным, как и по телефону.– Да, кажется, открыто.– Так лезьте же!Ну, была не была – он медленно открыл раму и шагнул в комнату мимо спадающей до полу занавески. На других окнах занавески, видимо, были задернуты, и в комнате было темно, как в бочке. Диксон медленно двинулся вперед, протянув перед собой руки, но снова наткнулся на какой-то предмет и снова ушиб то же колено. И с жуткой точностью повторилось то же самое: он шепотом выругался, а Кристина прыснула. Диксон обшарил рукой две стены, пока не нашел выключатель. – Я зажгу свет, – шепнул он. – Ладно? – Да.Диксон повернул выключатель. Комнату внезапно залил свет, и Диксон инстинктивно отпрянул в сторону, благодаря чему оказался совсем рядом с Кристиной. Они глядели друг на друга, моргая и улыбаясь. Потом ее улыбка сменилась тревожным выражением. Глаза сузились, губы безмолвно шевельнулись, казалось, она хотела протянуть руки. Их разделял один шаг. Диксон приблизился и очень медленно, давая ей время отступить, обнял ее за плечи. Кристина глубоко вздохнула и, очутившись в его объятиях, задержала дыхание. Он поцеловал ее несколько раз, не слишком прижимая к себе; губы у нее были сухие и скорее твердые, чем мягкие; Диксон чувствовал исходившее от нее тепло. Наконец Кристина все-таки отступила назад. В ярком свете она казалась какой-то неправдоподобной, похожей на фотографический трюк. Диксон чувствовал себя как человек, бежавший вдогонку за автобусом и чуть было не сбитый проходящей мимо машиной в то мгновение, когда он вскакивал на подножку.– Как хорошо, – проговорил он с деланным оживлением.– Да, правда, – отозвалась Кристина.– Ради этого стоило удрать с танцев.– Да, – Кристина отвернулась. – Смотрите, как нам повезло! Любопытно, кто об этом позаботился?На маленьком круглом столике стоял поднос с чашками, термосом и печеньем. При виде всего этого Диксон, которого уже начало трясти и пошатывать, мгновенно воспрянул духом: ведь это значило, что ему можно будет не уходить по крайней мере еще с четверть часа.– Очень мило, – сказал он.Через минуту они сидели рядом на диване.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38